— Эх, мне бы до Москвы добраться, а уж там у меня все эти поганцы мигом бы взвыли, яко те зайцы, — вздыхал он все чаще и чаще, при этом исподлобья бросая испытующие взгляды на отца Авву — слышит ли его?
Тот все прекрасно слышал, но с ответом не торопился — мыслил. Рассуждалось, как и прежде, с мучительным трудом, поэтому Малюта не торопился с ответом. Но Иоанн чувствовал — он сумеет убедить монаха. Пускай тот еще не говорит решительное «да», но зато и не произносит убийственное «нет», а значит — надо дожимать, ломая все его колебания, которых осталось немало.
Сомнения свои Малюта уже не таил, а излагал их вслух, хотя и в форме насмешливых вопросов, которые задавал от нечего делать, но узник по-прежнему блестяще выходил из каждого такого испытания.
— Пымают. Прямо по дороге изловят, — басил Малюта.
— Пока он проведает, мы уже в Москве будем, — решительно отвечал Иоанн.
— Да кто тебя допустит до его палат? — не сдавался Малюта.
— Он же не сиднем там сидит, — отвечал узник. — То на охоту ездит, то на богомолье. Неужто не улучим удобный миг?
— Так тебя к нему и подпустят, — упирался Гришка. — Опять же, покуда дождемся — раньше сами в пыточную угодим.
— А мы и спрашивать никого не станем. Да и дожидаться тож. Пожары на Москве частенько случаются. Один меня вниз низринул, теперь пущай другой сызнова наверх поднимает.
Лишь раз его голос на мгновение предательски дрогнул, и ответ прозвучал не так уверенно, как обычно, дав легкую слабину. Случилось это, когда Малюта опасливо заметил:
— Да он тебя умертвить повелит, — и жалобно добавил: — И меня с тобой заодно.
— Не посмеет, — ответил Иоанн, но тут же припомнил давнюю встречу, когда двойник так сильно напугал его, взяв в руки нож, и он с гораздо боль шей убежденностью в голосе повторил: — Не посмеет на своего государя длань подъяти. Я — божий по мазанник. Меня убить — грех тяжкий. Такого во веки веков не отмолить, хоть в великую схиму облачайся да в затвор на десятки лет уходи.
«А я посмею», — тут же мысленно произнес он, но вслух о том, что он сделает с узурпатором трона, при Малюте никогда не заикался — точно от всего откажется. Пока есть у монаха надежда на то, что все обойдется удачно, что царь смилостивится и даст тому, с кого он снял корону, богатые вотчины — он будет с Иоанном, будет помогать и слушаться. Но едва речь зайдет о таком убийстве, как тут же перепугается, и тогда все — на дерзкой задумке можно смело ставить крест, большой и дубовый. До скончания жизни. Могильный.
— Ты — помазанник, а я? — вздохнул Малюта.
— А ты — мой первый и самый верный слуга, — строго заявил Иоанн. — Да и к чему ему меня убивать? Проще будет удоволить в малом, да вотчину хорошую дать. У него ж вона сколь земель — чай, не убудет, зато и грех на душу не ляжет, — с улыбкой повторил он в очередной раз свою выдумку, в которую мог поверить лишь этот неотесанный деревенский чурбан.
Не понимал Гришка, что власть — не краюха хлеба. Скорее уж она — бычий пузырь. Стоит по явиться в нем малюсенькой дырочке, как все — тут же сдуется. Малюта и впрямь верил сказанному. «А и впрямь. Чего бы ему не поделиться, когда всего излиха?» — размышлял он.
— Ты ж у меня за все содеянное первым у сердца будешь, — торжественно прибавил Иоанн.
Гришка покосился на узника — вправду ли сказывает, али брешет? Вообще-то походило на правду. К тому ж слова эти звучали не в первый раз, так что верить можно. Он вновь приосанился и даже стал чуточку выше ростом.
Но проходило время, и Малюту вновь начинали одолевать сомнения. Он вздыхал, молча кряхтел, не зная, что бы еще добавить к своим возражениям, и по-прежнему не говорил ни да, ни нет. Все решил случай. Двойник не забыл про своего непутевого братца и хоть с огромным запозданием, но сумел списаться с отцом Артемием, который переслал с царевым гонцом весточку о том, что есть у него на при мете пара надежных монахов из соседней пустыни. Старец для надежности даже отписал им собственноручно, а потому те безропотно приняли на себя тяжкий крест и, сопровождаемые тем же Ерохой, двинулись к избушке.
К тому времени решетка на двери иоаннова жилища уже давно не запиралась, поэтому соблазн по кончить с ними разом уже в первые дни их пребывания расставил все точки над «i». Едва дождавшись убытия Ерохи, узник в первую же ночь тихонько выбрался из постели, неслышно прошмыгнул к не большой келейке, где спали оба монаха, и трясущейся рукой — страшно собственноручно убивать человека в первый раз — всадил в лежащего поближе нож, который забыл забрать у него Малюта.
Рот он своей жертве зажать не догадался, да и о том, что надо непременно будить человека перед тем, как собираешься его зарезать (только тогда он про молчит) — тоже не знал. Словом, когда Малюта, спавший обычно достаточно чутко, проснулся от их возни и прибежал на шум, то увидел, как второй из монахов остервенело крутит Иоанну руки, а тот отчаянно сопротивляется. Окровавленный нож, который узник успел вырвать из тела первой жертвы, валялся рядом. Все случилось как-то само собой. Следуя скорее не велению рассудка, а повинуясь своим звериным инстинктам, Малюта схватил нож и… ударил.
— Теперь мы с тобой накрепко одной веревочкой повязаны, — почти торжествующе произнес Иоанн, выбираясь из-под обмякшего мертвого тела. — Да помоги ж ты! — прикрикнул он с досадой на Малюту, и тот… послушался.
— Все, отче. Жеребий свой ты вытянул, — добавил Иоанн, гордо распрямляя плечи и несколько надменно глядя на Малюту сверху вниз.
И речь не о том, что он и впрямь был гораздо выше его. Тут был важен взгляд. Смотрел бывший узник на Гришку, как господин на своего слугу, и тот вдруг ощутил, что так оно и есть — вот он — его боярин, который лучше знает, куда им идти и как по ступать. Ощутил и даже подивился своим прошлым колебаниям, которые показались глупыми и непонятными — чего сомневался, когда все было ясно?
Переждав с недельку, пока земля не просохнет, два путника — один низкорослый, коренастый, а другой высокий и стройный — двинулись в путь.
Пускай ни двойник, ни Москва не ждали этой встречи — неважно. Зато они сами хотели ее.
Вел в пути низкорослый, но направлял его высокий.
Глава 2
ПОСЛЕДНИЙ УКАЗ
Последние дни Иоанну не сиделось на месте. Что-то неведомое томило, распирало грудь да так, что подчас не хватало воздуха. Он даже на заседаниях Думы и то не мог подолгу выдержать, все чаще повелевая, чтобы мыслили и приговаривали без него.
Казалось бы, все в порядке, и волноваться нет ни малейших причин, ну разве что царице неможется, так и то не впервой, должно пройти. Авось, не тяжелее прежних хворей, да и лекари в один голос заверяют, что дня через три, от силы седмицу, и она непременно пойдет на поправку. Усиление же ее недомогания, произошедшее за последнее время, в первую очередь связано с теми жаркими днями, которые навалились на Русь во второй половине июля.