Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что будет вперед, бог знает: останутся ли зимовать, уйдут ли, будут ли штурмовать и бомбардировать,- никто ничего не знает положительно.
26 ноября я прибыл в Симферополь, употребив на проезд шестидесяти верст из Севастополя целые два дня, и останавливаясь ночевать, потому что ночью нет средств ехать в тарантасе; наш тарантас, как корабль во время сильной морской бури, должен был то подниматься на камни и буераки, раскинутые по дороге и прикрытые толстым слоем грязи, то опускаться в рытвины, то склоняться на бок почти до упаду в глубокие
колеи.
От Севастополя до первой станции - Дуванов на пространстве шестнадцати верст лежат целые десятки падших лошадей и гниют в грязи; орлы или род коршунов-ягнятников целыми стаями слетаются на падаль и гордо сидят, расправивши крылья, как имперские гербы, на полусгнивших остовах.
Остановившись на несколько часов в Бахчисарае, посетив госпиталь, вынув несколько пуль, сделав три ампутации, раздав чай и сахар раненым, мы отправились далее и поутру часов в восемь прибыли в Симферополь. Здесь раненые, числом слишком тысяча, все почти тяжелораненые, рассеяны в тридцати домах; все дома публичных заведений и некоторые обывательские заняты; нужно разъезжать с утра до вечера; поэтому. заняв один только оставшийся порожним нумер в гостинице "Золотого якоря", я веду точно такую же жизнь, как и в Севастополе, с той только разницей, что не надеваю мужицких сапогов и ем по карте три кушанья вместо двух.
Сейчас получил бумагу от статс-секретаря Гофмана об отправившихся из С.-Петербурга сюда сердобольных шестидесяти вдовах, распределение которых поручается также мне. Но ни эти вдовы, ни сестры общины Елены Павловны еще не прибыли, а они здесь, действительно, будут нужны; им можно будет поручить раздачу чая и вина раненым; на другую прислугу нельзя положиться (Ст.-секр. Гофман заведывал женскими благотворительными учреждениями. Вслед за основанием Крестовоздвиженской общины сестер милосердия решено было послать в Крым обитательниц петербургского Вдовьего дома ("сердобольные вдовы"), подготовленных для ухода за больными. Об этой организации - у Г. И. Попова. О деятельности вдов П. сообщал Гофману в письме от 24 ноября 1855 г.: "Лучшим свидетельством их самоотвержения служит то, что 12 вдов кончили свое существование, впав в болезнь от госпитальных занятии и заразы" (Г. И. Попов, стр. 30).)[LDN1]
No 8.
Симферополь. 6-го декабря [1854 г.]
( Подлинник письма No 8 - в ВММ (No 15623), на четырех страницах; конверт с обычным адресом.)
Пишу на почте. Из Севастополя я тебе отправил два письма, из Симферополя одно; все с фельдъегерем; одно письмо лежит у меня в портфеле; его опасаюсь послать, потому что в нем много правды. Сегодня уезжаю в Карасу-Базар, оттуда, может быть, проеду в Феодосию и потом обратно через Симферополь в Севастополь.
Ради бога, моя душка, не скучай и не сетуй, это отнимает у меня охоту работать. Терпи; начатое нужно кончить, нельзя же, предприняв дело, уехать, ничего не окончив; предстоит еще многое; подумай только, что мы живем на земле не для себя только; вспомни, что пред нами разыгрывается великая драма, которой следствия отзовутся, может быть, через целые столетия; грешно, сложив руки, быть одним только праздным зрителем, кому бог дал хоть какую-нибудь возможность участвовать в ней.
Я знаю, что для тех, кого он, как нас, благословил счастием в семейном круге, тяжело, оставив тихий, приятный быт, подвергать себя всем беспокойствам и тягостям разлуки с милыми сердцу и лишениям; но тому, у кого не остыло еще сердце для высокого и святого, нельзя смотреть на все, что делается вокруг нас, смотреть односторонним эгоистическим взглядом,- и ты, которую я привык уважать за твои чувства, верно утешишься, подумав, что муж твой оставил тебя и детей не понапрасну, а с глубоким убеждением, что он не без пользы подвергается лишениям и разлуке. Больше ничего не могу сказать в утешение тебя и себя.
Бог даст, настанет день радости для нас [...]. Святое и высокое тебе не чуждо; ты во многом еще можешь сама мне служить примером.
Я пробыл в Симферополе целую неделю и осмотрел всех раненых, рассеянных в двадцати разных местах. Здесь заняты ими все публичные места: губернское правление, дворянское собрание, благородный пансион и много частных домов; и здесь так же, как в Севастополе, от 9 часов утра до 4 часов я был всякий день занят в госпиталях осматриванием больных, перевязкой и операциями.
Жил в скверном нумере "Золотого якоря", по вечерам ловил блох и вшей, ездил по грязным улицам и ел чудные груши.
Дней пять тому назад приехала сюда Крестовоздвиженская община сестер Елены Павловны, числом до тридцати, и принялась ревностно за дело; (Список сестер милосердия, работавших в Крыму под руководством П., см. отдельно - ldn-knigi ) если они так будут заниматься, как теперь, то принесут, нет сомнения, много пользы. Они день и ночь попеременно бывают в госпиталях, помогают при перевязке, бывают и при операциях, раздают больным чай и вино и наблюдают за служителями и за смотрителями и даже за врачами. Присутствие женщины, опрятно одетой и с участием помогающей, оживляет плачевную юдоль страданий и бедствий. Но еще должны приехать сердобольные императрицы (Императрица-Александра Федоровна, жена Николая 1.), и я недавно получил письмо от статс-секретаря Гофмана, в котором распоряжение этих вдов поручается также мне.
Чтобы избежать столкновения между женщинами, принадлежащими различным ведомствам, хотя и назначенными для одной цели, я должен разместить первую общину отдельно от второй и потому посылаю сестер Елены Павловны в Севастополь, в Бахчисарай и Карасубазар, а вдов оставляю покуда в Симферополе. Не знаю, каково-то им будет в Севастополе; здесь, в Симферополе, у них есть хорошая квартира и им дают экипаж, а в Севастополе им придется жить между самыми больными, в бараках, и ходить пешком в сапогах по грязи; некоторым из них это не покажется, но тут-то и видно будет, кто из них взялся за дело по призванию, а не из других видов.
Сама директриса (Директриса - начальница Крестовоздвиженской общины А. П. Стахович. Характеристика ее-в других письмах П.)., женщина еще не старая, в очках, управляется до сих пор с ними довольно хорошо, поступает энергически и, разъезжая по госпиталям, наблюдает за ними.
Между ними есть и хорошо образованные: одна монахиня или послушница, одна вдова какого-то офицера, наша Лоде, говорящая на пяти различных наречиях и выбирающая преимущественно раненых пленных, восторженная и удивляющаяся нередко красоте мужчин.
На этих днях приехали двое врачей из Дунайской армии: один мой ученик, а другой - Джульяни, племянник Вандрамини, знакомый Шульца, ( Г.-Ю. Шульц (1808-1875) учился медицине в Юрьеве с 1826 по 1833 г.; был приятелем П., состоял при нем прозектором анатомического института и ординатором госпитальной клиники МХА.) с неисчислимым запасом рассказов, заставляющих хохотать от души, и успевший уже сделаться любимцем г. Лоде, которому она открыла, что она готова переносить в ее новом призвании все, исключая "des choses indecentes (Не приличные вещи) вследствие чего учтивый Джульяни при ней прикрывает раненых простынями и одеялами.
Самая ужасная вещь - это недостаток транспортных средств отчего больные постоянно накопляются в различных местах, должны поневоле оставаться иногда целые дни и ночи на полу без матрацов и без белья и терпеть от перевозки в тряских телегах и по сквернейшей дороге в свете; от этого самые простые раны портятся и больные еще более заболевают. Смотря на этих несчастных, благодаришь бога и миришься со всеми лишениями, видя, что есть люди, которые без ропота переносят то, что казалось бы невыносимым для человека.
Весь свой багаж, исключая мешка и погребца, тарантас и пр., я оставил в Симферополе и отправляюсь теперь налегке; это одно средство выиграть время в переездах, иначе, страшно сказать, едешь шестьдесят верст целые двое суток. Погода здесь беспрестанно переменяется: то вдруг тепло, как у нас в июле месяце, то вдруг ливень, морозов однако же до сих пор еще не было, и шуба моя уже давно лежит припрятана в чемодане; солдатская шинель и иногда бекеш заменяют ее вполне.
По крайней мере еще недели две не предвидится никакого серьезного дела в Севастополе; наши делают ночью небольшие вылазки: в одной из них наши унесли на руках три мортиры с неприятельской батареи; один казак схватил спящего французского офицера, тот ему откусил нос, а казак, руки которого обхватили крепко француза, укусил его в щеку и так доставил его пленным.
Неприятель подвигается, однако же, все ближе; ждут еще нового десанта; но ничего верного. Великие князья проехали отсюда ночью в Петербург,- говорят, что императрица нездорова,- и хотели опять возвратиться; но навряд ли: им, я думаю, жизнь в Севастополе порядочно надоела.
Из новых знакомств, которые я должен был сделать в Симферополе, можно назвать только три замечательные: Княжевич, председатель казенной палаты, которому поручены также сердобольные; доктор Арендт, брат нашего Арендта (Наш Арендт-Ник. Фед. (1785-1859), лейб-медик Николая I; участвовал в лечении А. С. Пушкина перед его смертью; см. письмо П. к Арендту от 4 февраля 1854 г.), человек так же живой и рассеянный, как и наш, отличающийся однако ж от него двумя трубочками, которые он постоянно носит в носу, вдыхая из них креозот от одышки, и еще мой старый товарищ Московского] университета, которого я после двадцати семи лет вчера в первый раз увидел мертвецки пьяного.
- Руда - Александр Туркин - Русская классическая проза
- Севастополь в августе 1855 года (Севастопольские рассказы - 2) - Лев Толстой - Русская классическая проза
- Письма (1870) - Федор Достоевский - Русская классическая проза
- Фрида - Аннабель Эббс - Историческая проза / Русская классическая проза
- О пользе, происходящей от чтения книг - Андрей Болотов - Русская классическая проза