Читать интересную книгу Удача в подарок, неприятности в комплекте - Наталья Алексеевна Мусникова

на землю и в прямом смысле слова выбивший дух из тела. Падая на землю и теряя сознание, Алексей даже успел вяло удивиться: откуда взялись лошади, неужели галлюцинации? Но разве они могут быть такими яркими, чтобы даже с запахом? Стойкий запах лошадиного пота, бьющий в нос и напрочь заглушающий все остальные ароматы, был последним, что Алексей успел осознать перед погружением в непроницаемо-тёмную пучину беспамятства.

В себя Корсаров приходил рывками. Душа, так небрежно вытряхнутая, категорически не желала возвращаться в пульсирующее ста оттенками боли тело, перед глазами мелькали размытые пятна, то складывающиеся в какие-то предметы, то снова теряющие очертания. В горле першило, в ушах гудело, а в голове, похоже, вообще стали сваи заколачивать, видимо, усиливая крепление буйной головушки к телу.

Алексей попытался пошевелиться, но смог лишь вяло дёрнуться и застонать. Тут же чьи-то руки, мягкие и остро пахнущие лекарствами, с уверенной мягкостью приподняли его голову и прижали к губам что-то прохладное, пролившееся в истомлённый жаждой рот живительной влагой. Корсаров жадно сглотнул кислую, сводящую скулы жидкость и поперхнулся, закашлялся, морщась от боли и слабости.

- Как он, доктор? – прозвучавший над многострадальной головушкой голосок был приятно приглушён и напоминал прохладный ручеёк, дарящий отдых и снимающий жар.

- Постепенно приходит в сознание.

А вот голос доктора был очень даже привычным, Сашка с пациентами тоже так говорил: мягко, но при этом решительно и настойчиво, чтобы даже самый мнительный ипохондрик поверил, что умереть от насморка ему не дадут. И от заусенца тоже. Даже если он воспалится и начнёт болеть.

Алексей сделал над собой усилие и открыл глаза. Даже от такого простого действия к горлу подкатил противный комок, на лбу выступила испарина, а перед глазами всё поплыло. Корсаров опять застонал, дохлой лягушкой растекаясь по ложу и в благодарность за прохладную тряпку, приложенную к пульсирующей от боли голове, вяло шевельнув ресницами. На большее сил не хватало категорически.

На большее сил не хватало категорически.

- Ему сейчас необходим полный покой, позаботьтесь, Елизавета Андреевна, о том, чтобы его никто не беспокоил, - голос доктора был мягко-наставительным, профессиональным до самой последней нотки. – Понимаете, полный покой и никаких волнений. И питьё давайте каждые три часа. Завтра утром я снова зайду.

Что доктору ответили, Алексей уже не слышал, погрузился в сон, крепкий, без сновидений, приносящий исцеление не только телу, но и душе.

В следующий раз Корсаров открыл глаза, когда вокруг царила тьма кромешная. Сразу же неприятно кольнуло воспоминание о службе, когда после взрыва из-за контузии Алексей целых полчаса ничего не видел и не слышал, а вокруг кипел отчаянный бой. Если бы не Никита, закрывший друга воздушным щитом, и не Сашка, бросивший все силы на его исцеление, лейтенант Корсаров мог бы вернуться домой скорбным «грузом двести».

Алексей крепко зажмурился, зажал ладонями уши, прогоняя гул взрывов и злой лай автоматных очередей, сопровождающийся яростными воплями и отчаянными криками. Прав, тысячу раз прав был старшина Синицын: война заканчивается на бумагах, но продолжается в сердце каждого, кто пробыл на ней хотя бы день. Мудрый был мужик и солдат настоящий, достойное пополнение Небесному воинству.

Плеча Алексея коснулась нежная женская рука, вырывая из плена прошлого, возвращая из войны обратно в мирное время. Корсаров дёрнулся, чуть не рухнув на пол, и сдавленно зашипел от боли, молнией прострелившей всю голову.

- Что с Вами? Вам плохо? – прощебетал девичий голосок с чуть заметным акцентом, растягивающим гласные и смягчающим согласные.

Алексей неохотно открыл глаза, увидел белеющий в темноте склонившийся над ним тонкий девичий силуэт и не сдержал облегчённого вздоха: плевать на всё, зрение и слух снова с ним, а остальное ерунда, со временем пройдёт. Или отвалится, в любом случае болеть больше точно не будет.

Девушка между тем скользнула куда-то в сторону, зажурчала вода, а потом незнакомка вернулась и протянула Корсарову непривычно тонкую и лёгкую на ощупь чашку с какой-то жидкостью.

- Вот, выпейте. Доктор сказал: питьё нужно принимать каждые три часа.

- И Вы что же, каждые три часа вскакиваете по будильнику, чтобы меня напоить? – Алексей залпом выпил кислое, судорогой сводящее скулы питьё и поморщился, вытирая рот ладонью. – Право слово, не стоит так за меня переживать, бывало и хуже.

- Простите, сударь, я не совсем Вас понимаю, - девушка склонилась чуть ниже, в бледном свете луны стало заметно скуластое личико и большие тёмные глаза, - полагаю, Вы всё ещё не до конца оправились. Прошу Вас, Вам нужно отдохнуть. С Вашего позволения, я зайду к Вам утром.

«Прошу Вас, с Вашего позволения, сударь, - хмыкнул Алексей, устраиваясь поудобнее и опять погружаясь в сон, - изъясняется, ей-богу, как героиня «Унесённых ветром». Или нашей «Барышни-крестьянки». Забавно будет посмотреть на эту чудачку с утра, небось, в кринолине ходит… Хотя в наши малометражки и турнюр-то не каждый влезет, да и высокие причёски за потолок цепляться будут».

Утро началось для Корсарова с птичьего пения. Нет, ничего странного в этом, конечно, не было, если на миг забыть о том, что певчие птахи не любят селиться в шумных, многолюдных, загазованным мегаполисах.

«Прямо как у бабушки в деревне, - с усмешкой подумал Алексей, сладко зевая и с наслаждением потягиваясь, - сейчас заорёт во всё горло соседский петух, и на его вопль откликнется звонким лаем Шарик, признанный чемпион по количеству блох и почётный кошкодав. А затем сладко запахнет свежим хлебом, и баба Нина громогласно начнёт ругаться с молочницей, обвиняя ту в продаже кислого молока».

Корсаров ещё раз потянулся и неохотно признал, что пора вставать, лениво открыл глаза, да так и замер, застыл мифическим соляным столпом. Мозг, которому с утра пораньше пришлось решать сразу две архиважные задачи: что было вчера и куда попал сегодня, завис, словно старый завирусованный компьютер, на который попытались скачать новое, суперсовременное приложение.

Алексей крепко зажмурился, отчаянно потряс головой, благо она уже не болела, и осторожно открыл глаза. Огляделся по сторонам, застонал, рухнул на подушку и невидяще уставился в высокий, украшенный причудливой лепниной потолок. Предположение, что уснул в музее, отлично объясняло изысканную обстановку, правильнее сказать, меблировку покоев, но порождало вполне резонный вопрос: а как в этот музей занесло? В Купцовом переулке отродясь никаких музеев не было, одни ночлежки с притонами, да ещё малины бандитские разной степени секретности.

В дверь, большую, светлую, из самого настоящего дерева, а не опилок, оклеенных фанерой, деликатно постучали, а затем блестящая массивная ручка