Фриц Лампе взял лопату и начал засыпать могилу Вольфи. Эта минута была самой тяжелой для Генриха. Он чувствовал, что навсегда прощается со своим другом.
Третье несчастье
Было уже десять часов, когда Генрих в этот вечер вернулся домой. Никогда он не приходил так поздно. Но мать еще не возвращалась с работы, и некому было побранить его за опоздание. Это было печальнее всего.
Генрих очень устал, ему хотелось спать. Он вымыл руки и лицо, почистил костюм и постелил себе постель.
Мать вернулась домой поздно ночью. Она падала с ног от усталости. Но она сразу заметила, что исчезли графин с водой и два стакана (все это разбилось во время драки Вольфи с полицейскими). Но об этом она не знала. Она очень удивилась и тому, что Вольфи, как всегда, не вышел к ней навстречу. Где он, вообще? Но ей не хотелось спрашивать Генриха: он так крепко спал.
Утром Генрих все рассказал матери. Она внимательно слушала его. Ведь произошли такие невероятные события!
Мать не прерывала его. Она только вытащила из шкафа ранец, который подарил Генриху на будущий год дядюшка Риммер. И во время рассказа Генриха она уложила в ранец две пары носков и чистую рубашку.
— Что ты делаешь? — спросил Генрих.
— Рассказывай скоренько дальше, — сказала мать и сунула в ранец еще отцовский свитер и шарф.
Когда Генрих кончил свой рассказ, он заметил, что мать сильно побледнела, и глаза ее наполнились слезами.
— Генрих, дорогой мой мальчик, — сказала она и обняла его. — Я горжусь тобой! И если я сейчас плачу, то поверь мне, что я в душе счастлива, потому что я теперь знаю, что ты будешь хорошим, смелым бойцом против фашистов. Я плачу, мой мальчик, только потому, что мы должны теперь на время расстаться. Мой единственный, дорогой мой сыночек.
— А почему нам надо расстаться, мама?
— Потому что я не могу больше оставаться здесь в квартире. Меня арестуют из-за твоего тайничка.
— Но почему? — крикнул Генрих. — Ведь я спрятал этого парня, а не ты! Тебя вовсе и дома не было.
— Да, конечно! — ответила фрау Кламм, быстро засовывая в ранец хлеб и кусок маргарина. — Но никто не поверит, что ты сам выдумал это убежище. Скажут, что я все это сама приготовила.
Генрих заплакал.
— Теперь из-за меня тебя посадят в тюрьму!
— Нет! Это им не удастся! Я хорошо спрячусь. Но мы должны жить отдельно друг от друга. Недолго, мой мальчик. И тебе нельзя тут оставаться, а то они упрячут тебя в ужасный, фашистский воспитательный дом. Возьми этот ранец и беги к дяде Риммеру на Аугсбургерштрассе. Ты ведь знаешь, где он живет? Все ему расскажи. Он позаботится о тебе.
— А ты где будешь? — спросил Генрих.
— Этого я не могу тебе сказать, — ответила фрау Кламм, укладывая для себя маленький чемоданчик. — Но мы скоро увидимся. Где бы ты ни был, сынок, я буду знать и найду тебя! А теперь иди! — Она обняла и поцеловала Генриха. — Тебе нечего бояться, добавила она. — У нас есть повсюду товарищи, которые нам помогают. Мы — большая семья во всем мире.
— Я не буду бояться, мама! — Он окинул еще одним, последним взглядом маленькую комнату, потому что знал, что никогда больше не увидит ее.
Проходя по двору, он несколько раз оглянулся. Генрих вспомнил все игры, происходившие здесь. Вспомнил Фрица Лампе, Лотара, Хильду Штарк. Он думал обо всех своих новых друзьях. Как раз теперь, когда они подружились, он должен их покинуть. Генрих знал, что его прежняя жизнь кончилась, и сегодня начинается для него новая, другая жизнь. Но ему не было страшно. Последние слова матери звучали у него в ушах: «У нас повсюду есть товарищи, которые нам помогают. Мы — большая семья во всем мире!»
Когда Генрих вышел на улицу, он услышал, как часы бьют девять. Тут он вспомнил, что обещал вчера светловолосому юноше прийти в половине десятого на Мюнхенерштрассе, 21. У него еще оставалось полчаса.
«Оттуда я пойду к дядюшке Риммеру», подумал он.
Вскоре он нашел дом № 21. Но никто не ждал его у ворот. «Может быть, он опоздал?» подумал Генрих. Он ходил взад и вперед и смотрел по сторонам. Прошло четверть часа, и Генрих уже повернулся было, чтобы итти на Аугсбургерштрассе, как вдруг заметил, что светловолосый юноша вышел из ворот противоположного дома, пересек наискось улицу и, не глядя на него, скрылся в воротах дома номер 21. Генрих пошел за ним.
— Почему вы ждали на другой стороне? — спросил Генрих.
— Потому что я хотел сначала убедиться, что за тобой никто не следит. Мы должны быть очень осторожны.
— А как вы вышли вчера из нашего дома? — продолжал Генрих спрашивать.
— Я вышел не из вашего дома, — улыбнулся юноша, — а через чердак на крышу соседнего дома, а оттуда вниз. Но что у вас произошло потом?
Генрих рассказал о печальном конце Вольфи и все, что ему сказала мать.
Юноша нахмурился.
— Твоя мать, разумеется, права. Но куда она велела тебе итти? К Риммеру на Аугсбургерштрассе?
— Да.
— Не ходи туда, мальчик. Твой дядюшка Риммер там больше не живет.
— А где он живет?
— Вот уже два дня, как он живет вместе с твоим отцом в тюрьме. Если ты будешь его разыскивать на Аугсбургерштрассе, то и тебя сцапают.
— Куда же мне итти? Домой мне нельзя…
— Тебе нечего бояться, малыш. Дай мне только минутку подумать. — Он посмотрел на часы и сказал: — Теперь десять часов. Слушай внимательно, Генрих. Поди, сядь где-нибудь на скамейку и подожди до половины двенадцатого. Потом подойди к вокзалу. Ты ведь знаешь, где вокзал?
— Да.
— Ты должен быть там ровно в 12 часов.
— Да, — кивнул Генрих.
— Справа у вокзала лавочка, где торгуют зеленью и фруктами. Там будет одна женщина, которая скажет «Генрих». Она на тебя не взглянет, а сразу пойдет дальше. Ты должен следовать за ней. Но не заговаривай с ней. Делай вид, что не имеешь к ней никакого отношения. Возможно, что за тобой будет слежка.
— А что будет со мной потом? — спросил Генрих.
— Этого я тебе не могу сказать, малыш. Но не тревожься. Ты попадешь к хорошим товарищам.
— А мама будет знать, где я? Она ведь думает, что я пошел к дядюшке Риммеру.
— Она тебя найдет, Генрих. Потому что все товарищи связаны между собой. До свиданья. Ты храбрый и умный мальчуган. Когда увидишь свою мать, можешь передать ей, что ты спас Карла Бруннера.
Примечания
1
Пимфы — название детской фашистской организации, в которую входят все ребята от шести до двенадцати лет. Ребята обязаны носить форму, но дети рабочих надевают ее только на школьные праздники, когда это обязательно. Дети настоящих фашистов носят форму всегда.