Читать интересную книгу В погоне за красотой - Давид Фонкинос

– Да бог с ним, с этим Уго! Спасибо на том, что известил меня: благодаря ему я и сижу тут, рядом с тобой. И могу наконец спокойно вздохнуть. Знаешь, сначала я жутко сердилась на тебя за то, что ты вот так исчез, но сегодня вечером я счастлива.

– Я тоже…

– Так когда ты намерен вернуться? Не вечно же тебе прозябать здесь. Возвращайся, поселишься у меня, я буду за тобой ухаживать…

Антуан опустил ладони на руку сестры. Он и сам не знал, сколько времени собирается вести такой образ жизни, но впервые со дня своего побега сказал себе, что должен вернуться к прежнему существованию.

14

На следующий день Элеонора уехала в Лион, взяв с брата клятву регулярно сообщать о себе. Он обещал, но в ответ заставил ее дать слово, что она никому не расскажет, где он находится. Два дня спустя он исполнил свое обещание, вставив сим-карту в мобильник и прислав ей успокаивающее письмецо. Внешний мир постепенно принимал реальные очертания в глазах Антуана. Приезд сестры, ее твердая и вместе с тем благожелательная позиция заставили его осознать всю тяжесть своего поступка, и он решил, что скоро для него начнется новый жизненный этап.

Включив телефон, он увидел лавину посланий, и среди них мелькнуло имя Луизы: «Антуан, говорят, ты куда-то уехал. Мы все волнуемся. Сообщи нам что-нибудь о себе, пожалуйста. Сообщи МНЕ о себе». Элеонора рассказала Луизе об исчезновении брата в надежде, что та сможет заставить его как-то отреагировать. Но она ошиблась. Письмо Луизы, как и остальные пятьдесят три послания, осталось без ответа. Антуан подумал: не исключено, что Луиза сочла себя виновницей моего отъезда. Наверно, так и говорила себе время от времени: «Он уехал из-за меня». С другой стороны, откуда ему знать, что она думала? Ничего-то он не знал. И не знал уже очень давно. В последние несколько месяцев их совместная жизнь была чередой недопониманий, словно между ними встала завеса тумана. Антуан не заметил, когда и отчего она возникла, эта завеса, – наверно, он слишком долго жил в счастливом ослеплении первых лет их любви. Какими же далекими они теперь виделись ему!

Перед его мысленным взором промелькнули беглые воспоминания о том времени. Времени любви и времени нелюбви. Это казалось каким-то жутким абсурдом: все, что они пережили вместе, съежилось, подобно шагреневой коже, сошло на нет. Он вспомнил их поездку в Париж, когда они вместе побывали в музее Орсэ. Наверно, какой-нибудь тогдашний смотритель заметил парочку, которая бродила, держась за руки, по тому самому залу, где Антуан просиживал теперь целыми днями. В те дни они были молоды, красивы, неотразимы и, как все влюбленные, абсолютно уверены, что это счастье – навечно.

15

Приятное воспоминание о встрече не потускнело; достаточно было вспомнить тот момент, когда Матильда и Антуан после закрытия музея любовались портретом «Мод». Во время своих рабочих перерывов он иногда возвращался к этой фотографии, и не столько из-за ее художественных достоинств, сколько из желания снова испытать сладость минут, проведенных здесь вместе с Матильдой. Это было нечто вроде сентиментального путешествия – таким образом он мысленно сближался с Матильдой. Человек любит то, что любят те, кого он любит. Он жалел, что им больше не удается поговорить по душам. Почему она не приходит? Неужели стесняется? Вполне возможно. Тем вечером он понял из некоторых ее признаний, что они оба, пусть и по-разному, выздоравливают после любовного крушения. Ему часто хотелось прийти к ней в кабинет, но под каким предлогом? Что он мог ей сказать? Попросить прибавки к жалованью? Он вполне серьезно рассматривал такой вариант. Абсурд – верный спутник желания.

Антуан по-прежнему сидел напротив портрета Жанны Эбютерн. Иногда он позволял себе молча говорить с ней, с этой своей тайной конфиденткой среди толпы. Да еще какой толпы, – казалось, сюда нахлынули люди со всего света, жаждущие увидеть эту выставку. Тысячи лиц мелькали у него перед глазами, дни сливались в одну сплошную череду, а Фабьен Фрасье снова и снова приходил рассказывать своим группам о картинах. После их стычки Антуан старался не попадаться ему на глаза. Он и так был почти незаметен в своем скромном обличье, но, завидев гида, еще больше съеживался на стуле в уголке зала.

Однако это не мешало Антуану слушать экскурсии Фабьена, всегда прискорбно одинаковые, почти слово в слово. Гид монотонно, как автомат, излагал биографию художника, что, в общем-то, было вполне нормально: ведь нельзя же измышлять новые факты, лишь бы придать стандартному описанию побольше пикантности. И все-таки, слушая Фрасье, Антуан чувствовал в нем равнодушие, в котором никогда не мог бы упрекнуть себя: долгие годы он читал один и тот же курс лекций, но никогда не делал это автоматически. Атмосфера на его занятиях менялась в зависимости от состава студентов, от обстановки. Так хорошие актеры много лет подряд играют одну и ту же пьесу, но в каждый спектакль вносят какую-нибудь свежую краску.

Фабьен Фрасье несомненно любил свою работу, но в нем чувствовалось скрытое самодовольство, внушенное уверенностью в собственной эрудиции. Он держался так, словно только накануне ужинал с Модильяни, и теперь рассуждал о нем с непомерным апломбом знатока. Тогда как Антуан, защитивший диссертацию об этом художнике, считал его очень сложной, трудноопределимой личностью. Это был человек, страстно желавший успеха, но притом необыкновенно капризный и непостоянный, часто действовавший вопреки собственным интересам. «Бывают судьбы, написанные как бы на погибель их владельцам, – так думал Антуан о Модильяни. – Его темная сила смешивалась с ослепительной мечтой о свете». Поэтому о нем нельзя было говорить дежурными словами, не прибегая к нюансам. Разумеется, Фрасье выступал не перед тонкими знатоками живописи – работа гида ограничивалась упрощенным рассказом о жизни гения, без анализа сложных сторон его творчества.

В то утро Антуан внезапно встал и подошел к группе Фабьена. Гид стоял к нему спиной и не видел дерзкого смотрителя. Он уже пустился в длинные объяснения живописной техники Модильяни, как вдруг услышал сзади чей-то голос:

– Прошу меня извинить…

– …

Фабьен обернулся и в ужасе замер. Нет… не может быть… неужели этот тип снова посмеет?..

Но Антуан посмел.

– Я позволил себе прослушать ваши последние разъяснения и хотел бы добавить к ним одну подробность, которую считаю очень важной и необыкновенно трогательной. После смерти любимого мужа его вдова Жанна Эбютерн…

И Фабьену, с трудом скрывавшему холодную ярость, пришлось еще раз выслушать историю о пряди волос, возложенной на грудь покойного Модильяни. Гид был вне себя: этот психопат снова посмел прервать его экскурсию! А ведь он, Фабьен, согласился простить его первую выходку только по просьбе Матильды. Но теперь все стало ясно: это не внезапный порыв и не глупая бестактность, а сознательный, злонамеренный акт.

Тем временем Антуан, стоя среди его группы, продолжал разглагольствовать. «Что делать? – лихорадочно размышлял Фабьен. – Врезать ему по физиономии? Нет-нет, спокойствие, главное – спокойствие… Вспыльчивость повредит моей репутации и репутации музея… но как оставаться спокойным рядом с этим психом?!» И Фабьен, собрав все свое самообладание, которым сам возгордился, с широкой улыбкой прервал монолог Антуана:

– Ну что ж, большое вам спасибо за эти уточнения. Дамы и господа, теперь давайте пройдем в соседний зал. А вы, наверно, не можете оставить свой пост?

– Нет, не могу, – признал Антуан.

Группа потянулась за Фабьеном. Одна из посетительниц шепнула ему:

– Какой он очаровательный, этот смотритель! И эрудированный!

– О да, мы просто счастливы, что он у нас работает, – ответил Фабьен, метнув последний злобный взгляд на соперника.

16

Часом позже Антуана вызвали в кабинет начальницы отдела кадров. Он шел по длинному коридору, обуреваемый страхом. Но страхом не перед тем, что скажет ему Матильда, – он попросту боялся снова увидеться с ней. А Матильду этот новый инцидент поразил до глубины души. Почему Антуан так поступил? Она ведь встала на его защиту, и он это знал. И теперь уже под угрозой оказалась не его, а ее репутация. Ее, несомненно, упрекнут в том, что она взяла на работу помешанного. Хуже того, заступилась за него после первого тревожного сигнала.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1