Объективно говоря, домашний любимчик пользуется благорасположением хозяев, не внося никакого вклада в хозяйство, как это делают животные-охотники или животные-рыболовы. И вновь перед нами пример «симбиоза» с креном в паразитизм, уже со стороны животного. Но мы-то, пекущиеся о животных, выращивающие их «ценой немалых жертв», как говорят все те, кому не дано нас понять, мы-то чувствуем, осознаем, что для нас «жертвовать» — радость, даже потребность. В конечном счете и в этом «симбиозе» выигрываем мы. Нам просто необходимо на кого-то или на что-то изливать наши чувства. Почему?
Когда девочка играет с куклами или увлеченно занимается младшими братишками и сестренками, это понятно, ею руководит наследственная программа самовоспитания, ведь ей самой со временем быть матерью. На мальчуганов с такими же наклонностями смотрели, во всяком случае раньше, со снисходительной усмешкой. А почему? Их ведь тоже ждет роль родителя!
Конечно, куклы по ряду причин для мальчика не столь притягательны, зато ничто не мешает мальчикам и девочкам одинаково увлеченно заботиться о больных животных или превращать в праздник жизнь какого-нибудь щенка.
Многие со временем «вырастают» из этих увлечений. Чаще всего это сопряжено с усилением интереса к противоположному полу. Недаром увлечение зверюшками сильнее всего в ранние отроческие годы. Забота о животных, несомненно, первый росток той заботы и ласки, которая, надо надеяться, затем будет обращена на мужа или жену, а со временем и на детей. Наши умы вот уже сколько лет заняты проблемой секса, от него загорается пламя, призванное долго согревать человека, но можно ли поддерживать огонь одними лишь спичками, пусть даже охотничьими? Согревать других своей заботой, своим участием — научиться этому важно для всякого человека. Вот почему беспомощный щенок играет такую огромную роль в воспитании чувств ребенка, будь то мальчик или девочка. Но ведь не только у детей душа болит за собак, кошек и прочую живность. «Лучшее в человеке — его собака» — эту истину исповедуют многие. В этом гордом и благодарном девизе владельца собаки содержится и доля грусти, притом немалая. На ухабистом нашем жизненном пути в ряду собратьев не обходится без эмоциональных синяков и шишек. Мы нередко расстраиваемся, даже разуверяемся, когда тот или иной собрат не отвечает созданному нами идеалу. Чем больше фантазии и пыла тратишь на это творение, тем дальше оно от действительности. И чем человек чувствительней, тем сильнее потрясение, когда идеальный образ рассыпается, как скульптура от землетрясения.
Настоящий друг… Это такой друг, чье расположение и чуткость не зависят от внешних обстоятельств; он никогда не отчаивается, умеет прощать ошибки и недостатки, но и не придает чрезмерного значения золотому дождю, на который вдруг может расщедриться капризный мир. Идеальный брак — это когда соединяются два таких друга. Это случается редко, причем оптимальный вариант возможен тогда, когда человек через самовоспитание научился не замечать недостатков другого. И видеть свои.
Пес, которого ты вырастил, по-настоящему твой пес — он, как ни странно, не предъявляет к тебе никаких требований. Ему не нужно учиться качествам, о которых я говорил. Пес всегда тебе рад, каким бы ты ни был. Пусть он избалован, пусть бесталанен — у собак недостатков почти столько же, сколько у людей, — но он всегда предан. Вот в чем секрет поразительного взаимопонимания между собакой и ее хозяином или хозяйкой, вот почва, на которой выросла поговорка «лучшее в человеке — его собака».
Наша потребность изливать на кого-то свою приязнь никогда не встретит отпора со стороны собаки. Для множества одиноких людей собака, кошка или другое приглянувшееся им животное — существо, способное оценить ласку, не отвергающее тепло и привязанность. Заменитель близкого человека? Нет, пожалуй, это неверно. Пусть чувства сходные, но все-таки разница есть.
Почему же собака так хорошо подходит на роль преданного, верного друга?
Как ни странно, частично ответ на этот вопрос я получил в довольно своеобразной обстановке — во всяком случае, своеобразной для большинства людей.
Дело было в Гайане, в предгорьях Кануку; я сидел в шалаше из пальмовых листьев и зеленой ткани. Рядом на земле, под жаркими лучами солнца была выложена для приманки падаль. Вскоре в небе появились грифы трех видов: шесть или семь черных урубу с причудливыми «судейскими париками» из серо-черной морщинистой кожи на голой голове и шее; грифы-индейки в таком же строгом, черном наряде, но с ярко окрашенной, желто-красной головой; наконец, королевские грифы — статные, крупные, вдвое больше своих собратьев, голая голова расписана желтыми, оранжевыми, лиловатыми пятнами, а глаза голубые, с красной каймой.
Первыми за угощение принялись урубу, прерывая трапезу, чтобы пошуметь крыльями и подраться. Потом на землю плавно опустился его величество королевский гриф. К моему удивлению, заметно уступающие ему ростом урубу остались на месте, и «король» не делал никаких попыток прогнать их или хотя бы потеснить. Но стоило появиться второму королевскому грифу, как они немедленно сцепились между собой. После недолгой борьбы за власть один из «венценосцев» уступил престол, сиречь удобное место. Урубу никак не реагировали на этот инцидент. Зато они продолжали отгонять друг друга. Когда на сцену выступил, точнее приземлился, первый гриф-индейка, я ждал, что равные ему по размерам урубу немедля его шуганут. Ничуть не бывало! Никто не помешал ему урвать аппетитный кусок от падали. Все было тихо-мирно, пока не явился второй гриф-индейка. Снова драка, но только между «индейками».
Трудно представить себе более выразительный пример так называемой внутривидовой агрессии. Особенно примечательно, что все птицы ссорились из-за одной и той же добычи. Казалось бы, крупные королевские грифы должны прогнать не столь сильных урубу или урубу, используя численное превосходство, выпроводят обоих грифов-индеек. Словом, представители одного вида должны бы вместе дать отпор другим.
Но среди грифов действует не принцип солидарности, а естественный отбор. Для преуспевания вида, чтобы выдвинуть наилучшего урубу, наилучшего королевского грифа или самого сильного грифа-индейку, важнее всего выявить победителя внутри вида. Отсюда терпимость к прочим видам. И терпимость эта бывает подчас поистине удивительной. Направив вверх телеобъектив, я поймал прямо-таки невероятную сцену. На ветке лицом к лицу сидели две птицы: каракара — падальщик из семейства соколиных — и урубу. И первая нежно, осторожно снимала клювом со второго паразитов.