Седой мужчина в дорогом зеленом костюме слегка смутился:
— Смотрите, воистину, так сказать, вникаете. Но вы напрасно так, совместительство — это для пользы дела.
Архитектор ушел расстроенный, это и по лицу было видно и по походке.
«Не будет брать совместительство, — вдруг подумал Евгений Александрович. — Испугается. Обязательно подумает, что я доложу бухгалтерии. Э-хе-хе… Надо бы посмотреть, чем они там занимаются, на архитектурном».
Архитектурный факультет размещался на шестом этаже. В достаточно просторном классе сидели за мольбертами студенты, они старательно срисовывали пирамидку. Вдоль стен, в плоских стеклянных шкафах, стояли гипсовые головы, черепа, статуэтки — короче, весь тот пестрый набор, который собирается в каждом рисовальном классе.
Старичок художник, проводивший занятие, слегка кивнул Евгению Александровичу и продолжал свое дело. Он останавливался около каждого мольберта, сощурившись смотрел то на модель, то на работу студента. Затем, найдя какую-то неточность, брал карандаш и вносил поправки. Студент краснел и поспешно и часто кивал, и старался побыстрее вызволить карандаш из рук учителя. А старичок произносил фразу, каждому одну и ту же:
— А так — талантливо! Безусловно талантливо! Ах, какая мощная, свежая линия. Дерзайте!
Евгения Александровича сразу покоробила эта фраза. Что за массовый гипноз… Кому это нужно? Он подошел, посмотрел рисунки. Ничего особенного, и он бы так нарисовал. При чем же здесь мощность и свежесть линий?
На работы Евгений Александрович больше не смотрел. Он разглядывал студентов. А они, безусловно, чем-то отличались от своих собратьев, поступивших на другие, сугубо производственные факультеты. Здесь юнцы почти все бородатые, усатые, в джинсах и кофтах, и лица их, как показалось Евгению Александровичу, подернуты голубоватым дымком ранней усталости. Впрочем, подумал он, дело не в джинсах и не в излишней волосатости. Все гораздо сложнее. Первый легкий ветерок в лицо, и от голубого дымка не останется и следа. Все дело в том, насколько правильно и надежно закалят в этих стенах тот стержень, на котором держится личность.
Евгений Александрович дождался конца занятий и вместе с преподавателем пошел на кафедру.
— Как ваше мнение? — спросил старичок, разминая сигарету. Пальцы его дрожали.
А Евгений Александрович думал о том, сколь сложно положение у институтских художников. Еще несколько лет назад они были сильны и чиновны. Бог им судья, какое там было у них творчество. Только одно очевидно: они умели хорошо говорить и правильно, и создавали гигантские полотна. На гребне был тот, у кого картина была больше. Так появилась в те времена знаменитая работа «Весенний сад и статуя пловчихи». И жирная белая тетка, и масса деревьев, и заводские трубы на горизонте — все это по задумке творца олицетворяло вечную молодость. Картина была особенно большая, поэтому создавалась на даче. Туда и ездили смотреть ее ценители изящного.
А потом молодежь внезапно и быстро оттеснила ветеранов на второй план. А поскольку добровольно большие картины никто не покупал, пошли побежденные служить — кто куда: в торговлю, в рекламу, кинофикацию. Несколько их засело в институте.
Все эти сведения настораживали проректора.
— Ну и как занятие? — повторил художник.
— Я плохо разбираюсь в тонкостях художественного творчества. А что, по-вашему, здорово рисуют?
— Да что вы, — взмахнул сигаретой художник. — Какое там… Карандаш еще держать не научились.
— Тогда мне непонятен ваш восторг. — Проректор улыбнулся и пошутил и, что называется, надавил на любимую мозоль: — Со временем ваш авторитет подвергнется уценке.
Мгновенно лицо старика стало угрюмым, сигарета в пальцах стала трястись сильней. И тряска эта была не от старости и не от алкоголя — так сильно разволновался он. Он говорил о любви к людям, о том, что на долю человека выпадает множество испытаний. Дайте почувствовать человеку, как он хорош, говорил художник, и он станет вдвое лучше.
— Кто же против этого возражает, — сказал Евгений Александрович, когда художник немного успокоился. — Все правильно. Мне одно непонятно — ваш восторг. Похвалить человека можно и нужно, но зачем же захваливать?
А про себя подумал: «Как быстро вы, однако, перестраиваетесь — сменили дубинку на цветок. Гнать бы вас всех, да профсоюзы у нас сильны, заступятся — не курят, скажут, не пьют, примерные семьянины. А толку-то от вашей добродетельности?».
— Есть мнение, — холодно начал проректор, — что институт готовит специалистов. О судьбе гениального одиночки Леонардо да Винчи вопрос можно поставить отдельно. Человек обязан работать постоянно, в меру своих сил, своего, пусть даже среднего, дарования. Профессионально работать. Человек обязан осознать один раз и на всю жизнь — сияющие вершины мастерства практически недосягаемы. Чем выше вскарабкается человек, тем дальше будет вершина. Может быть, я не прав?
Художник подавленно молчал. И Евгений Александрович почувствовал необходимость разрядить обстановку.
— Странное дело, — сказал он. — Второй день не могу отвязаться от этих строчек:
Не жизни жаль с томительным дыханьем,Что жизнь и смерть? А жаль того огня,Что просиял над целым мирозданьем,И в ночь идет и плачет уходя.
По лицу художника прошло грустное оживление.
— Есенин?! — полувопросительно сказал он.
— Почти, — ответил Евгений Александрович.
Валентина из редакционно-издательского отдела не подвела. На следующий день она зашла к Евгению Александровичу и доложила:
— Сегодня в обед, если у вас есть время, поезжайте в больницу. В регистратуре спросите Веру Ивановну. Она уже все знает и все сделает.
Евгений Александрович только руками развел.
— Да как же вам удалось?
Валя потупилась и шевельнула плечами.
— Так ведь, знаете, в жизни как… Только тогда и хорошо, когда друг за друга держимся, друг другу помогаем.
— Ага! — Проректор хитро сощурился и откинулся на спинку стула. — А вот бы интересно знать, любезная Валентина Алексеевна, а чем же я буду вам обязан? А с меня что причитается?
Валя покраснела и ответила сердито:
— Да бросьте вы, — но тут же спохватилась: все-таки проректор, величина недосягаемая. — Для хорошего человека — просто так…
— Как я понимаю, абсолютное бескорыстие?
— Да, — сказала Валентина. — Абсолютное бескорыстие. Это самое лучшее, что есть в жизни.
И посмотрела на Евгения Александровича чистым простодушным взглядом. Сама наивность, молодость и наивность. Интересно, давала ли жизнь свои суровые уроки этому юному существу? Евгений Александрович смотрел на нее и даже предположить не мог, что юные и непорочные существа нынче прекрасно разбираются в жизненной арифметике, а там, как известно, «услуга за услугу» идет первым правилом.
— Самое лучшее в жизни, — повторил он и покачал головой.
Ах, юное создание… И все-то оно пока еще знает, и все-то пока еще ему известно: где добро, где зло, что надо делать, а что — нет. Не знает Валентина Алексеевна только одного: со временем наступит час и весна будет восприниматься не как пора любви, а как период истощения организма; витаминов будет не хватать, а тут еще смена погоды, перепады давления и тому подобное.
Сильная тоска наваливается на Евгения Александровича, когда он думает о своих ушедших годах. Из публикаций психологов он знает, что именно в его лета наступает у человека период тревог и разочарований. Развивается этакий психозик под модным названием «внутренний дискомфорт». Тут все рушится и качается… Такой пересмотр закатываешь сам себе, что и врагу вроде бы желать неудобно. К счастью, всему есть научное оправдание. Но чертовски становится стыдно за раннюю седину: такой был размах — и какой же слабенький получается удар.
— А скажите, Валентина Алексеевна, вы довольны жизнью?
— Как вас понять?
— Вы всего достигли в жизни, о чем мечтали? И все ли складывается, как хотелось?
Валя подумала, но не так долго, как бывает, когда в первый раз и внезапно предаешь что-нибудь анализу.
— В общем-то, кое-чем довольна. Сын хорошо растет, работа приятная. Долго гонялась за ней, пока нашла. Во-от, устроилась, связи появились, могу наши рукописи без очереди проталкивать в типографии.
— Значит, все у вас очень хорошо?
— Нет, зачем же, я не говорю — все. Есть вещи, которые пока что недоступны нам.
— Например?
— Например, все никак не можем купить мебельный гарнитур, хороший, конечно, съездить самим в Прибалтику и привезти.
— Денег не хватает?
— Да и денег тоже. Но у нас есть запасной вариант.
— Срочный вклад, лотерейный билет, спортлото, артлото? — начал быстро перечислять Евгений Александрович.