Читать интересную книгу Заложник - Б. Седов

- Действительно чисто, Тимур. Вваливайся. Гостем будешь… Заварив чайку, который хоть и был фирменным, не шел ни в какое сравнение с приготовленным в пропавшем самоваре, мы сели с Тимуром на просторной кухне обсуждать наши горестные дела. Без косячка тут и не сообразить, - задумчиво изрек Тимур. Ага, скажи еще «без пол-литры». Навоняешь тут планом - вовек не выветрится. Да ведь ты в последнее время и не баловался вроде бы, а?… Да шучу я, адмирал, - Тимур, естественно, намекал на одноглазого, как и я, Нельсона, - хотя сейчас в самую пору бы. Настроение поднять. - А что это ты распереживался? Жив-здоров. Тепло, светло и мухи не кусают. Я его провоцировал нарочито прямолинейно, надеясь, что такой разговор выведет нас из мрачного состояния, в котором мы пребывали после визита на Чулым. Да? А дом? А Афанасий? - вскинулся мой верный помощник, восприняв все подчеркнуто серьезно. А что дом? Дом мы новый отстроим. В бункер они ведь так и не проникли -имущество сюда вывезем, что уцелело. С Афанасием хуже. Если его убили - то уж не воскресить… А если жив - мы о нем скоро услышим, полагаю. Я еще не знал, что услышим мы о нем скорее, чем я мог предположить. Пожалуй, - кивнул Тимур, - но какая же падла все это устроила? Ага. Вот это - самый интересный вопрос. И если мы хотим на него ответить, надо выяснить, во-первых, кому это было нужно, и во-вторых, кто это в принципе мог организовать… А что тут выяснять? Братва, естественно, - и к гадалке ходить не надо. - Этот вариант самый очевидный, конечно. Но не обязательно верный - вот в чем закавыка. - Я замолчал, задумавшись на минуту. Паузой воспользовался Тимур, организовав к чаю приличный завтрак из запасов, которыми был набит наш холодильник. В него, не нагибаясь, вполне мог зайти баскетболист. Тимур настрогал копченой колбаски питерского завода "Парнас», которую мне доставляли в центральный универсам Томска по спецзаказу. Достал красной рыбки, масла и сварганил два типа бутербродов. Зная, что на меня иногда, хоть и не часто, находит желание слопать что-нибудь стандартное для европейских отелей, залил йогуртом набольшую мисочку мюслей с лесными ягодами. Хотя сам косился на это питание, словно вождь мирового пролетариата на кулаков-мироедов, и за обе щеки уплетал бутерброды, запивал чаем. Я поковырялся ложкой в мюслях. Краем глаза заметил собственную физиономию в зеркале, что виднелось в прихожей; на улице встретил бы такого - испугался. Мрачная и злая рожа. Готов убить первого встречного-поперечного. М-да. Так жить нельзя. Невозможно. Надо что-то предпринимать. - Так вот, - продолжил я, пропихивая в себя мюсли бутербродом с форелью. - Не верится мне, что братки нам за пахана мстят. Чай все-таки был неплох. Я с наслаждением запил бутерброд и почувствовал себя несколько миролюбивее. Почему это? - не понял оруженосец. Потому что они сейчас больше о собственной шкуре заботятся. Кислого мы ухайдакали? Значит, нужен новый пастух. Они сейчас за власть грызутся - одни одеяло на себя тянут, другие от ответственности отпихиваются. Ну и постреляют чуток друг в друга, наверное. А вот за пропавшего пахана мстить… не думаю. Времени у них для этого попросту нет. А кто же? - Вот это-то меня и беспокоит больше всего. Кому-то мы еще дорожку тут перебежали. И этот кто-то шишка тоже ничего себе - ведь не зря сумел нас в аэропорту задержать. За здорово живешь не станут аэрофлотчики граждан мурыжить. Либо денег дал, либо влияние имеет. Не факт. Просто позвонить и сказать, что вон тот тип с оборванными ушами - потомственный террорист. Потомственный? - усомнился я. А то? - гордо ответил Тимур. - У каждого в предках хоть один террорист да затесался. Я молча поднял брови, радуясь тому, что Тимур немного отошел от тяжких раздумий. Нет, ты представь, бывший историк Тимур не на шутку завелся, осе эти генеалогические древа… Они ведь избирательны. Род ведется по мужской линии и по самому родовитому представителю. Но ведь у каждого поколения -по два родителя, по четыре бабушки и дедушки… По шестнадцать прабабок, - продолжил я, - я умею считать, представь себе. Ну вот, - обрадовался Тимур. - Считается, что за век сменяется три-четыре поколения людей. Пусть даже железно четыре. У нас большинство дворян ведут родословную с петровских времен, ну пусть с начала восемнадцатого века. То бишь три века минуло. Двенадцать поколений. Два в двенадцатой -четыре с лишним тысячи предков у каждого сегодняшнего живущего. Ну и как? Тот, кто считает себя дворянином, - откуда наберет в те годы четыре тысячи дворянских предков?… А если от Рюрика посчитать? Несколько миллионов! Среди них и смерды, и беглые каторжане, и государевы слуги, и революционеры. В общем, где-нибудь обязательно затесался тать, народоволец или террорист. Поэтому - да, потомственный… Я слушал не перебивая, хотя, по моему убеждению, пирамида, описываемая Тимуром, была неправильно повернута. Все-таки считают от основателя -одного человека - каторжанин ли он или принц. А уж потом от вершины - с поколениями - расширяясь. Но я был рад, что голова Тимура стала функционировать в нормальном режиме. И поэтому счел возможным вернуться к первоначальной теме беседы. Наверное, можно было и позвонить. Но, убедившись, что мы -законопослушные граждане, нас бы вскоре отпустили. Но нас ведь специально задерживали, понимаешь? Угу. - Тимур задумался. Его раздумья прервала мелодия песни "Город над вольной Невой…», раздавшаяся из моего мобильника. Номер абонента не высветился. Звонивший был краток:

- Слышь, американец! У меня тут бурят один косоглазый имеется… Афанасием звать. Не знаю, что с ним делать. То ли убить его, то ли тебе продать… Ты пока подумай, а я тебе завтра вечером позвоню… И гудки… Я врубил динамик компьютера, на который автоматически через инфракрасный порт был е цифровом виде записан этот недолгий монолог; «… то ли убить его, то ли тебе продать…». Тимур аж присвистнул:

- Ни хера ж себе пельмень! А кто это? Что-то голосок знакомый, а? Я прокрутил запись еще раз - Тимур был прав. Действительно, я где-то раньше слышал этот голос, искаженный телефоном, но со знакомыми интонациями. Слышал… Да только вот где? Убей - не вспомнить…

Глава третья. НА ВОРОВСКОЙ КАРАВАЙ РОТ НЕ РАЗЕВАЙ

В далекой столице кремлевские куранты пробили четыре часа пополудни, а на томские воды уже легли сумерки, Полумрак спустился на город, на пригороды, на полуразрушенный поселок у давно не работающего завода, именовавшийся в народе «Шанхаем»… Вдоль берега полноводной сибирской реки шла дорога, когда-то асфальтированная, а теперь поросшая травой и зияющая выбоинами. Она вела от поселка к стадиону, на котором некогда проходили физкультурные празднества заводчан, В ту пору здесь гремел репродуктор и вились по ветру разноцветные флаги, а над ними реяло серпастое-молоткастое красное знамя. По гаревым дорожкам маршировали заводские девушки в маечках и трусиках, оттопыривая целлюлитные задницы. Они махали руками в сторону начальственной трибуны высокого деревянного помоста, карикатурно смахивающего на Мавзолей, выстроенного напротив центрального входа, и белозубо улыбались. Важные шишки с трибуны, оценивающе оглядывая демонстранток, небрежно помахивали в ответ не привыкшими к труду руками. Потом начальство усаживалось на мягкие стулья, расставленные прямо на помосте, и смотрело спортивное действо. Заводские красавицы - кровь с молоком, - каждой из которых очень к лицу было бы гипсовое весло, вооружались метательными снарядами и били заводские рекорды. Свистели копья, гудели ядра, пущенные могучими сибирскими руками. На дорожках стартовали забеги, а на трибунах ликовали зрители. В буфете рекой лилось пиво и подавались бутерброды с финским сервелатом. Более привычные и крепкие напитки официально были запрещены, но все знали, что у тети Маши под прилавком всегда для своих найдется. Тем более что на трибуне для важных гостей никто ничего, кроме коньяка, на подобных мероприятиях в рот не брал. Когда зритель, принявший и пивка для рывка, и водочки для заводочки, был готов, на поле выкатывался мяч и выбегали команды крепеньких мужиков в красивых трусах до колен. Как правило, соперниками заводских футболистов был коллектив мясокомбината с эмблемами -Спартака». Битвы спортивных гигантов шли с переменным успехом. Кубок чемпионов города переходил из рук в руки… За стадионом давно уже никто не следил. Поле было наполовину вытоптано. Большая проплешина зияла в центральном круге, не было травы в штрафных, а вместо вратарских площадок на обеих половинах поляны блестели огромные лужи. В каждой луже отражалось по яркой луне, а в одной плавал еще и отблеск тусклого фонаря у входа в раздевалки, невесть каким чудом оставшегося неразбитым. Неподалеку от фонаря под «мавзолеем» устроили пикник двое. Чумазым, всклокоченным деклассированным элементам сегодня повезло - в мусорном бачке, что неподалеку от единственного оставшегося обитаемым в «Шанхае» барака, они нашли почти целый батон заплесневелой колбасы. На хлеб и чекушку хватило выручки за сданные бутылки, которые в немереном количестве подельники выгребали из-под прогнивших и покосившихся скамей просевших трибун. Место было таким диким, что сюда не отваживались забредать даже рыскающие всюду в поисках стеклотары старушонки, - и этот -Клондайк» достался оборванным старателям задарма. Под высокой трибуной было относительно сухо. Расстелив меховое тряпье на поддоне из-под кирпичей, собутыльники получили уютный помост, на котором и устроились, причмокивая и потирая руки от предвкушения праздничной трапезы. Давай, Коля! Старший из бомжей ревниво посмотрел, как напарник сделал два больших глотка, и, приняв склянку из его рук, запрокинул голову. Уффф…^ - Ага. Кайф. Помолчали, прислушиваясь, как обжигающая жидкость пробирается по пищеводу из гортани в желудок. Коля разломил колбасу, понюхал свой кусок, пошарил за спиной и обнаруженным кусочком бутылочного стекла стал счищать с колбасы плесень. - Эх, молодежь… Заросший едва ли не до самых бровей Михалыч сверкнул глазом и вытащил из-за пазухи грязный кухонный ножичек с отломанным острием. На, - он протянул ножичек молодому, - себе тоже заведи такой. Полезно. А вообще - зря чистишь. Французы сыр таким едят. Очень хвалят, Пробовал, Потому и чищу, Как знаешь, - и любитель французских сыров с аппетитом вгрызся прямо в заплесневелый кусок. Несколько секунд слышалось только чавканье да утробное звериное урчание, затем, разомлев от первой волны тепла и наслаждения, старший прислонился спиной к прогнившей стойке трибуны и погрузился в воспоминания. Ты вот скажи, Колька, что это за жизнь? Я ведь в пятьдесят шестом мимо этой самой трибуны флаг нес. Ты-то, поди, еще только в проекте был. Твои папка и мамка, может, со мною рядом маршировали. Знаешь, какими мы были? Ну? - вяло отреагировал насыщающийся напарник, Молодыми, счастливыми, веселыми. Вся жизнь впереди была, И путь ясный и светлый. И не здесь я себя на том пути видел… Дерьмократы проклятые… Его прервал тихий рокот моторов. Сквозь неплотно подогнанные доски трибуны влетели и заметались внутри импровизированной столовой лучи света. Через сорванные с петель ворота на стадион неспешно и неотвратимо, будто судьба, вкатывались, ярко светя многочисленными фарами, пять или шесть внедорожников, - М-м-м, - Михалыч потихоньку завыл, прижав ладони к поросшим шерстью щекам, будто у него заныли зубы. - Как же мы прошляпили? Не успели свалить, бля! А теперь?… И понижая голос, переходя на шепот: