Читать интересную книгу Ночь Томаса - Дин Кунц

Из одежды у меня только футболки, джинсы и свитера на холодную погоду. Никаких решений по подбору гардероба принимать мне не нужно.

Я не строю планов на будущее. Просто иду по жизни, изо дня в день.

Идеальный для меня домашний любимец — собака-призрак. Ее не нужно кормить, поить, расчесывать. И нет необходимости подбирать за нею какашки.

Так или иначе, неторопливо плывя в тумане к берегу, я поначалу не мог выудить из памяти новые подробности того сна. Но потом вдруг осознал, что во сне одежда Аннамарии отличалась от той, в которой я ее увидел в реальной жизни.

Она была беременна, все так, висела в воздухе над светящимся и алым морем, а за ее спиной яростно неслись облака.

Я стоял на берегу в окружении световых змей, а она плыла ко мне, неподвластная гравитации, сложив руки на груди, с закрытыми глазами.

Я вспомнил, что одежда ее колыхалась, но не раздувалась, как бывает при сильном ветре, нет, плавно трепетала, подчиняясь каким-то своим законам.

Не платье, не халат. Что-то широкое, но не совсем уж балахон. Какая-то мантия, закрывающая ее от шеи до лодыжек.

Лодыжки скрещены, стопы голые.

Ткань одеяния, мягкая, с шелковым блеском, ниспадала широкими складками; и все-таки было в ней что-то странное.

Что-то экстраординарное.

Я не сомневался, что поначалу ткань эта была белой. А потом изменила цвет. Я не мог вспомнить, на какой именно, но находил странным не изменение цвета.

Мягкость ткани, ее шелковистый блеск. Широкие складки. Легкое колыхание рукавов и подола над босыми стопами…

Мои обутые в кроссовки ноги пятками обо что-то ударились, а в следующее мгновение на что-то наткнулись и руки. Я дернулся, решив, что оказался на спине той самой акулы-мутанта, но в следующее мгновение понял, что добрался до мелководья и под пятками и руками у меня не акула, а песок.

Перевернулся на живот, поднялся в ночной воздух, который оказался даже холоднее воды. Прислушался к шуму навесного мотора, затихающего вдали. И сквозь прибой зашагал на берег.

Из белого тумана, с белого берега выступила серая фигура, и внезапно ослепляющий свет вспыхнул в трех дюймах от моего лица.

Прежде чем я успел отпрянуть, фонарь взлетел вверх, одна из моделей с длинной ручкой. Прежде чем успел уклониться, фонарь, как дубинка, огрел меня по голове. Правда, удар получился скользящим, мимо виска.

При этом нападавший обозвал меня нехорошим словом, грубым синонимом пятой точки.

Он находился совсем близко от меня и, несмотря на туман, я разглядел, что это новый головорез, не один из тех трех, что охотились за мной на пирсе.

Девиз Магик-Бич — «ВСЕ — СОСЕДИ, КАЖДЫЙ СОСЕД — ДРУГ». Похоже, пришла пора изменить его на другой, что-то вроде: «ВСЕГДА БУДЬ НАЧЕКУ».

В ушах звенело, место удара саднило, но сознания я не потерял и прыгнул на нападавшего. Он успел отскочить и снова огрел меня по голове. На этот раз угодил точно в макушку.

Я хотел пнуть его в яйца, но обнаружил, что стою на коленях, так что о пинке пришлось забыть.

На мгновение я подумал, что верующих призвали молиться, но потом понял, что колокол звонит в моей голове, и очень громко.

Мне не требовалось шестого чувства, чтобы понять, что фонарь уже опускается вниз, рассекая воздух и туман.

Я произнес нехорошее слово.

Глава 7

Учитывая, что это моя четвертая рукопись, я где-то стал писателем, пусть даже ничего из написанного мною не будет опубликовано до моей смерти, если вообще будет.

И, будучи писателем, я знаю, что уместное в критический момент нехорошее слово может дать выход чувствам и снять эмоциональное напряжение. Но, как человек, которому приходилось бороться за жизнь едва ли не с момента рождения, я также понимаю, что ни одно слово, даже очень, очень плохое, не помешает тупому предмету раскроить тебе череп, если опускается он с большого замаха и попадет в цель.

Поэтому, сбитый на колени вторым ударом, с гудящей головой, словно горбун из Нотр-Дам вселился в нее и маниакально дергал за веревки колокола, я не только произнес нехорошее слово, но и прыгнул вперед, насколько мог, и схватил моего противника за лодыжки.

Поразить намеченную цель ему не удалось. Фонарь не раскроил мне череп, удар пришелся по спине. Все лучше, чем по голове, хотя и на массаж не тянуло.

Уткнувшись лицом в песок, крепко держа мерзавца за лодыжки, я попытался сбить его с ног.

«Мерзавец» — не то нехорошее слово, которое я ранее произнес. Это другое слово, менее нехорошее, чем первое.

Ноги он расставил широко, и силы ему хватало.

Не знаю, открыты были мои глаза или закрыты, но я видел спирали мигающих огней, а в голове звучала песенка «Выше радуги».[10] И это заставило меня поверить, что я на грани потери сознания и сил у меня немного.

Он по-прежнему хотел врезать мне по голове, но при этом старался удержаться на ногах, так что следующие три или четыре удара пришлись по плечам.

И при этом фонарь продолжал светить, его луч при каждом ударе рассекал туман, так что на меня произвело впечатление качество товара, обеспечиваемое фирмой-изготовителем.

Хотя борьба шла не на жизнь, а на смерть, я не мог не отметить абсурдность ситуации. Любой уважающий себя бандит должен иметь пистолет или, по крайней мере, нож с выкидным лезвием. Этот же набросился на меня, как восьмидесятилетняя дама с зонтиком, реагируя на неприличное предложение, поступившее от кавалера того же почтенного возраста.

Наконец мне удалось его свалить. Он выронил фонарь и грохнулся на спину. Я запрыгнул на него и врезал правым коленом в одно место, отчего он наверняка пожалел о том, что родился мужчиной.

Я уверен, что он пытался произнести нехорошее слово, даже очень плохое слово, но сумел только пискнуть. Знаете, как в мультфильмах, когда мышь вдруг чего-то пугается.

Фонарь лежал под рукой. И когда мерзавец попытался сбросить меня, я схватил это страшное оружие.

Я не люблю насилия. Не хочу становиться его жертвой, терпеть не могу применять по отношению к кому-либо.

Тем не менее в тот вечер на берегу мне пришлось прибегнуть к насилию. Я трижды ударил его по голове фонарем. Удовольствия не получил, но ничего другого мне не оставалось.

Он перестал сопротивляться, так что от четвертого удара я воздержался. По замедлившемуся, едва слышному дыханию понял, что он потерял сознание.

Как только его тело расслабилось, я слез с него и поднялся, чтобы убедиться, что ноги будут меня держать.

Дороти продолжала петь, и я слышал дыхание Тото. Спирали мерцающих огней под веками ускорили вращение, словно торнадо грозил оторвать нас от земли в Канзасе и перенести в страну Оз.

И я добровольно опустился на колени, чтобы не грохнуться плашмя уже безо всякого моего участия. Через какие-то мгновения понял, что слышу собственное тяжелое дыхание — не собачки Дороти.

К счастью, головокружение ушло до того, как мой противник очнулся. Хотя фонарик по-прежнему горел, я сомневался, что он выдержит еще один удар. Треснувшее стекло отбрасывало тонкую зубчатую тень на лицо мужчины. Оттягивая одно его веко, чтобы убедиться, что обошлось без сотрясения мозга, я понял, что никогда прежде не видел этого человека и предпочел бы не встречаться с ним и в будущем.

Глаз тритона. Волосы — шерсть летучей мыши. Нос турка, татарский рот. Вывалившийся язык напоминает филе болотной змеи. Не то чтобы жуткий урод, но его словно создали в своем котле макбетовские ведьмы.[11]

При падении плоский мобильник наполовину выскользнул из его нагрудного кармана. Если он работал вместе с троицей на пирсе, то мог позвонить им, когда услышал, как я подплываю к берегу.

Перекатив незнакомца набок, я достал бумажник из заднего кармана брюк. Учитывая, что он мог вызвать подмогу, мне следовало сматываться отсюда как можно быстрее, поэтому я не мог ознакомиться с содержимым бумажника на берегу. Вытащил деньги, сунул в нагрудный карман, к мобильнику, а бумажник забрал.

Фонарик положил ему на грудь. Голова лежала на кучке песка, яркий луч освещал лицо, от подбородка до линии волос.

Если бы Годзилла вдруг проснулся в глубинах Тихого океана и решил выйти на берег, чтобы растоптать наш живописный городок, лицо этого мужчины заставило бы чешуйчатое чудовище отказаться от первоначальных намерений, и в испуге оно вернулось бы в те самые глубины, откуда пришло.

Рассеянный туманом свет городских фонарей указывал мне путь, и я поплелся через широкий пляж.

Не на восток. Напавший на меня человек мог сообщить, что он на берегу, к западу от какого-то ориентира, по которому они и могли его найти. А если они направлялись сюда, мне хотелось с ними разминуться.

Глава 8

Шел я на северо-восток. Мягкий песок засасывал кроссовки, каждый шаг давался с трудом.