Читать интересную книгу Ведьма войны - Андрей Посняков

– Куда теперь? – опустив волокушу, спросил первым выбравшийся на прогалину Матвей.

– Должны были метку оставить, – в задумчивости пошел по кругу Силантий. – О, есть! Нашел!

На земле, складываясь в стрелку, лежало несколько свежесрезанных стволиков, указывающих на юг. Охотники повернули туда. Идти стало намного легче, прямо как по проселочной дороге. Если бы не огромные лепешки, лежащие тут и там, так можно было бы и под ноги не смотреть.

Незадолго до сумерек охотники вышли к ручью, перед которым сотоварищей дожидались следопыт и приданные ему в помощь молодые казаки, успевшие собрать окрест сухостой, где какой был, и развести огонь. Так что путников ждал пряный, чуть сладковатый отвар из каких-то найденных остяком трав и горячий костер.

– Не рано остановились? – указал на светлое еще небо Силантий.

– Нет, воевода, – покачал головой Маюни, негромко постукивающий в бубен. После каждого удара он подносил шаманское наследие предков к уху и внимательно слушал. Прямо как совета от натянутой кожи дожидался. – Нет, воевода. Товлынг идет медленно. Он кушает, он кусты скусывает али рвет. Сует в рот, жует долго-долго, снова рвет, опять кушает. Опосля шажок делает и снова скусывает. Медленно идет товлынг. Верста в день – хорошо, да-а… Две версты – прямо бег получается. Куда ему спешить? Вода везде есть, еда везде есть. Спокойно ему, хорошо. Мы за день и десять верст пробежим. Надо, и двадцать сможем. Завтра не догоним, послезавтра настигнем. Да-а… Нет, так на третий день уж точно. Коли тропу нашли, теперича товлынг не уйдет. Спешить станешь, токмо устанешь понапрасну, много не выиграешь, да-а…

– Это тебе предки говорят? – хмыкнул племянник Силантия, юный казак Кудеяр, подбрасывая в огонь еще хвороста.

– Предки мудры, предков слушать надобно, да-а… – негромко нашептал в самый бубен остяк. – Кто тебя всему научил, как не предки, воин Ручеек? Их память – твоя память. Их мудрость – твоя мудрость. Забудешь предков, кем станешь? Ай, тогда и менквы тебя умишком своим превзойдут.

– Что твои предки говорят о дожде, Маюни? – спросил следопыта Силантий.

– Сказывают духи, не будет сегодня дождя. И завтра не случится. Третьего дня обещают. Однако же небольшой. Как вчера.

– Ну, коли духи не обманут, свечку им поставлю, – усмехнулся Кудеяр Ручеек.

– Они будут благодарны, – согласно кивнул молодой шаман. – Духам любое внимание приятно.

– Коли дождя не будет, тогда на чум времени тратить не станем, – решил Силантий. – На воздухе поспим. Кудеяр, Силантий! Вы сегодня налегке гуляли, вам дежурить. Остальным ужинать и спать.

Следопыт оказался прав – через день, где-то около полудня, охотники различили впереди величавых мохнатых гигантов, пасущихся в зарослях кустарника. Спешить, догонять их ватажники не стали, остановились на отдых. Пока большинство казаков раскладывали вещи, Маюни, Семенко, Ручеек и Матвей подались в кустарник, нарезали гибких ивовых веток и наскоро, грубо, сплели некие подобия корзин: с такими щелями, что кулак меж веток просунуть можно, плоские и кривоватые. Но главное – размером примерно в половину человеческого роста. Поставленные на тюки и волокуши, укутанные в плащи и шкуры, с насаженными сверху шапками и даже шлемом, они даже вблизи напоминали присевших отдохнуть путников.

Подготовив лагерь, казаки развели огонь, бросили туда подгнивший ствол – обычная ошибка неопытного кострового – и отступили в заросли, залегли там, подкрепляясь вяленой рыбой. Остяк уверил, что ее запах ничего не изменит. От костра с сырыми дровами такая вонь потянется, что остального звери уже не различат. К небу же от стоянки уже шла тонкая сизая дымная струйка.

В тишине и покое многие сытые воины вскоре закемарили. Тем паче что на прогалине все равно ничего не происходило. Следопыт, стараясь не шуметь, пару раз выбирался из своего укрытия, добавлял в очаг хворост, не давая огню погаснуть. И во второй раз опять уронил на угли гнилушку.

– Полагаешь, придут? – тихо спросил его Силантий, когда стало смеркаться.

– Коли есть окрест, явятся обязательно, – прошептал Маюни. – То ведь их стадо, их охотничьи угодья. Как можно не проверить, что за чужаки появились? Может статься, уже пришли даже, да-а… Издалека глянули и ныне судьбу нашу решают… Да-а…

– Поглядывай пока. После полуночи меня разбуди. Коли чего померещится, шум не поднимай, толкни токмо казаков ближних тихонько.

– Не беспокойся, воевода, не сглуплю, – пообещал остяк.

В ночи ветер стих. С неба над головой остро поблескивали звезды, между корней кустарника еле слышно шуршала какая-то мелкая живность, издалека напевно перекрикивались жабы… Которых вроде как по сезону быть давно не должно.

Впрочем, в землях вокруг колдовского солнца многие законы природы путались и переплетались, и время, которое люди считали поздней осенью, для жаб, возможно, казалось очень ранней весной.

В установившейся тиши звуки разлетались невероятно далеко, и даже здесь, с расстояния в несколько верст, можно было различить мерное пыхтение товлынгов, спящих стоя и даже во сне мерно работающих челюстями. А кроме того, слуху становились доступны неразличимые в дневном шуме мягкие шелестящие движения существ, простым смертным невидимых и неощутимых. Однако Маюни был потомственным шаманом и потому присутствие духов замечал, иногда даже различая во мраке белесые облачка, скользящие то над спящими людьми, то вокруг гаснущего костра, возле мертвых фигур из тряпья и шкур.

Больше всего ему сейчас хотелось взять свой бубен, ударить по натянутой коже, испещренной рунами и магическими знаками, донести свой голос до здешних духов, уверить их в своей дружбе, пообещать жертву, испросить совета и помощи…

– Иду-ут… – явственно услышал он из ветвей кустарника. – Бли-изко-о…

Непонятно, предупреждали духи шамана о грядущей опасности или говорили между собой, однако Маюни встрепенулся, насторожился, приподнял голову, оглядываясь и прислушиваясь.

На выеденной мохнатыми слонами прогалине, однако, было тихо и спокойно. Там, на открытом месте, даже света звезд вполне хватало, чтобы заметить любое, даже самое слабое движение.

«Может, еще пару дровин подбросить?» – подумал остяк, приподнимаясь на локтях. И тут – услышал! Слева от спящих казаков, с северной стороны лагеря, протяжно зашелестели ветки. Кто-то очень осторожно, медленно, не ломая кустарника, не наступая на шелестящие травяные кочки, не издавая звуков и почти не дыша, пробирался через ивняк. Это был хороший охотник – днем бы, на ветру, среди криков птиц и чавканья товлынгов его было бы и вовсе не услышать.

Но сейчас…

«Не дураки менквы, открыто по прогалине не пошли. Боялись, что заметят… – сообразил остяк. – Через заросли подбираются…»

Он протянул руку, положил Силантию на рот. Казацкий воевода открыл глаза, кивнул, давая знать, что понял предупреждение. Маюни указал пальцем на север. Силантий удивленно приподнял брови: похоже, ничего не слышал. Тогда остяк пальцами показал, что кто-то идет, и снова ткнул пальцем на север. Теперь Силантий кивнул, опустил руку к сабле – и прикусил губу, не зная, что делать. Поднять тревогу – враг услышит и поймет, что его заметили. Не поднимать – тогда как приготовиться к схватке?

Между тем менквы приближались, причем довольно быстро. Судя по всему, они мыслили точно так же, как люди, собираясь неожиданно выскочить из кустарника на стоянку и перебить застигнутого врасплох врага. И точно так же, как люди, для нападения выбрали ближайшие к костру заросли.

Силантий, дотянувшись до Кудеяра, зажал ему рот. Тот проснулся, замычал. Воевода, сделав круглые глаза, погрозил ему кулаком. Шелест среди кустарника затих – менквы затаились. Паренек тоже замолк.

Стало ясно, что будить сотоварищей нельзя: зашумят спросонок. А ночь тиха, далеко каждый звук разносится.

Людоеды, выждав, снова зашелестели ветвями. Вестимо – решили, что спросонок кто-то бормотал. До них оставалось всего ничего, шагов двадцать.

– Не оставьте меня своей милостью, духи земли и леса, – еле слышно, себе под нос пробормотал Маюни и крепко сжал рукоять лежащего рядом топорика.

Еще чуть-чуть, несколько мгновений… Людоеды вдруг дружно взревели, с громким хаканьем метнули камни, ловко и точно сбивая ими с мест скучающие возле костра чучела, – и ринулись вперед, размахивая дубинами… Прямо по спящим казакам и побежали!

Маюни от вонючей волосатой ноги отклонился, вскочил – с размаху врезал топориком на длинной рукояти менкву по затылку. Выдернуть не успел – бегущий следом людоед врезался в него и сбил с ног, свалившись сверху сам. Гневно зарычал, вцепился зубами в горло, чуть промахнувшись и сдавив ключицу прямо сквозь толстую меховую малицу. Остяк выдернул нож и что есть силы всадил его врагу чуть ниже уха. На лицо паренька хлынула кровь, менкв обмяк… И остался лежать, прижимая Маюни к земле тяжеленной, неподъемной тушей.