по этой части Неля могла бы написать учебник – ведь многое происходит у нее на глазах, здесь же, в кафе.
Хотел сделать Суханов веселое лицо, скрыть свое состояние, но вовремя остановился – ни к чему это, Неля все равно раскусит его.
Вяло помотал в воздухе рукой, улыбнулся.
– В жизни, как в кино, Неля. Все течет, все изменяется.
– Она придет, Александр Александрович, обязательно придет, – убежденно сказала Неля и посмотрела в угол, на столик, за которым сидели капитан и бич, коротая время в мирной беседе.
Неля всегда все чувствовала заранее. Поговорив немного, бич вдруг решил, что маленькая война лучше, чем большой мир, взлохматил волосы у себя на голове, засверкал очами, которые засветились у него по-кроличьи красно, налился помидорным цветом и неожиданно резко вскочил. Прокатал в горле металл, ударил себя кулаком в грудь и громко, сочным басом, будто выступал со сцены, объявил:
– Внимание, товарищи! Этот человек только что украл у меня десять рублей! – демонстративно потыкал пальцем в капитана.
Капитан никак не отреагировал на заявление бича, он сидел, не двигаясь, и спокойными внимательными глазами смотрел на бича. Шум в кафе утих. Бич сделал стремительный прыжок – и откуда у него только запал такой чемпионский взялся? – и оказался у столика с пирующей молодой кампанией. Был он лохмат, но хорошо выбрит, кожа на лице у бича была гладкой, чистой, какой-то женской, пальцы с длинными ногтями возбужденно подрагивали. Потряс за плечо парня, пытавшегося командовать молодежной кампанией.
– Будешь свидетелем, моряк! – закричал бич.
– Каким свидетелем? – не понял парень.
– Когда это дело в милиции станут разбирать.
– Пошел вон! – не выдержал моряк, сжал губы в щепоть, словно хотел плюнуть в бича, но сдержался и стряхнул с плеча его руку.
– Ты, капитан, тоже будь свидетелем! – кинулся бич к сухановскому столику.
– Нет, – Суханов покачал головой.
– Эт-то что же, товарищи-граждане хорошие, делается? – бич, как настоящий актер, заломил руки, поднял глаза к потолку. «Товарищи-граждане хорошие» молчали. – У человека украли последние десять рублей, и никто даже знать об этом не хочет! А? – пытался ораторствовать бич. Он взывал к сочувствию, разламывал руками тугие слоистые лохмы табачного дыма, утопал в них, кашлял, перемещался от одного столика к другому, заглядывал в глаза людям, бил себя в грудь, шептал что-то, потом снова поднимал шепот до крика. – Как же быть с моим червонцем?
– На тебе червонец, только перестань маячить перед глазами, – сказал ему Суханов, достал из кармана кредитку, сунул в мгновенно подставленную руку.
– Спасибо, капитан, – жарко дохнул бич, – чтоб под килем у твоего парохода всегда сто футов было. Нет, сто – мало… Сто пятьдесят!
Хотел его Суханов обрезать, но не стал, что-то жалостливое, чужое, по-детски незнакомое возникло в нем: ведь бич – тоже венец природы, тоже мать-отца имеет. И паспорт в кармане. Отвернулся в сторону: все это сопли, извините за выражение, работать надо, а не концертной деятельностью заниматься. Бич заметил отчуждение на лице Суханова, весело подмигнул ему, глядящему неведомо куда, покорно умолк и вернулся назад, к своему столику. Капитан ни словом, ни движением не отозвался на возвращение бича, он обитал где-то в самом себе, в темной, куда не проникает свет, глуби и думал о чем-то своем, тяжелом, лицо его от этой думы осунулось, возникло на нем выражение сострадания.
На бича он внимания не обратил, – видать, привык к подобным выходкам. Ему не раз приходилось участвовать в спектаклях, улыбаться и изображать оживление на лице, но всегда, в любую, даже самую оживленную и громкую минуту он умел погрузиться в себя, думать о чем-то своем, потайном, далеком, хмуром, к общему веселью не имевшем отношения.
Бич огладил себя руками, поправил растрепанные волосы, произнес, глядя на капитана и одновременно сквозь него:
– Ну вот, мореход, видишь, сколько у тебя заступников оказалось? – Хмыкнул: – Больше, чем у меня.
Капитан молчал. Бич помотал рукой в воздухе, собираясь еще что-то добавить к сказанному, но в это время к нему невесомой пружинистой походкой подошла Неля, и бич, в чьем мозгу загорелся красный огонек опасности, повернулся к ней готовно, расплылся в широкой улыбке.
– Что скажешь, дорогая подружка? – чистым звучным голосом поинтересовался он, приподнялся на гнутом ресторанном креслице.
– Вот-вот, верное движение, – сказала Неля, – пора подниматься окончательно.
– Так быстро? – довольно натурально удивился бич.
– Да, пока разных бед не натворил.
– Фи, маркиза, рыбу-то ножом, – бич пофыркал недовольно и сделал обиженное лицо.
– А ну быстро! – скомандовала ему Неля. – Если через несколько минут здесь не будет трех «ша», за себя и за администрацию кафе я не ручаюсь.
– Что еще за три «ша»? – Бич готов был вылететь на улицу без пальто и без шапки, распахать собственным телом какой-нибудь сугроб, но лишь бы узнать, что такое три «ша».
– Штоб штало шпокойно, – ответила Неля.
– Слишком много шипящих среди согласных! – с пафосом воскликнул бич.
В это время в двери кафе появилась Ольга, и Суханов, почувствовал, как в нем что-то оборвалось, в груди возникла сладкая печальная пустота, в которой гулко и одиноко заколотилось встревоженное сердце. Такое бывает, когда посреди ночи вдруг над самым ухом закричит, отмечая недобрый колдовской час, петух. Человек вскакивает с колотящимся сердцем, хватает ртом воздух, пытаясь понять, что же такое происходит, но понять ничего не может и обваливается в пустоту с гулким, наполовину надорванным и оттого вхолостую работающим сердцем.
Суханов Ольгу сразу увидел, Ольга тоже мгновенно засекла его в оживленном многолюдье, наткнулась на восторженный взгляд бича и брезгливо поморщилась. Суханов подумал, что Ольга обязательно выскажется насчет того, в какие места прилично ходить, а в какие неприлично, и собрался уже было сочинить что-нибудь романтичное про это кафе, взбурлить винтами воду, чтобы не было видно дна, но вместо этого Ольга просто повела головою в сторону, спросила тихо:
– Что за Новгородское вече? Никогда не думала, что оно может в Мурманске собираться на заседания.
– Народ воспитывает бича, – ответил Суханов.
– Других проблем у народа нет?
– Увы. Одна страсть одолевает другую. И бич – страсть, и народ – страсть! Все хотят не только хлеба, но и выхода своим страстям.
– Пил сегодня? – спросила Ольга.
– Умеренно. Лекарство. Химическая формула: це два аш пять оаш!
Ольга согнула крючком изящный палец, показала Суханову.
– А?
– Нет, не загибаю. Следую совету мудрого классика, что в пьянстве опечаленный ищет облегчения, трусливый хочет почерпнуть храбрости, нерешительный – уверенности, съедаемый тоской – радости, но все находят лишь одно, – он звонко щелкнул пальцами, показывая, что же находят в «огненной воде» любители выпить, и обреченно приподнял плечи.
– Немудрых классиков не бывает.
– Еще как бывает, – он встретил Ольгу, потом, обогнув ее, первым прошел к столику. – Извини, тут так тесно, что обязательно нужен штурман для прокладывания курса. – Оглянулся, увидел, что Неля все-таки подняла бича, тот судорожно вцепился пальцами в край стола – ему