По прошествии двух недель Сорочинский отписал в Васильевну:
«Милостивый государь Василий Афанасьевич!
Провизию я получил. Гречаную муку отправляю обратно, потому что пополам с ячною, она для нас не годится. Масло получил исправно. Сала вместо 1 п. 16 ф! — 1 п. 7 фунтов. Покорнейше вас прошу приказать отпускать повернее провизию.
Николаша ваш здоров и прилежен. Я и по сие время не решился еще насчет квартиры. Ищу повыгоднее. Николашу вашего я хочу иметь в гимназии волонтером, то есть на некоторые предметы не досылать для того, чтобы он не потерял много времени. Извините, что я мало с вами знаком, а то мог бы уверить вас, что сын ваш в объятиях дружбы. Просил вас и теперь прошу, будьте покойны, в противном случае вы лишаете меня всей охоты трудиться.
Имею честь быть вашим покорнейшим слугою.
Гавриил Сорочинский».
«Объятия дружбы» помогли. Через несколько недель братьев Гоголей-Яновских приняли, правда, не в гимназию, а в первый класс поветового училища.
С гордостью явился Никоша на первый урок. Учитель закона божьего протоиерей отец Георгий в лиловой шелковой рясе и с большим нагрудным крестом скучно и долго объяснял из катехизиса заповеди данного богом Моисею. Никоша никак не мог понять заповеди: «Не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ничего, что у ближнего твоего». Зачем желать жены ближнего? И при чем тут скот? Как-то он спросил об этом батюшку, но тот рассердился и поставил в журнале длинную и толстую единицу.
Не лучше обстояло дело и с уроками русского языка. Анастасий Анастасьевич Савинский проходил «российскую грамматику» по учебнику и читал мальчикам из книги «О должностях человека и гражданина». Книга эта написана была скучным, тяжелым языком, и мальчики, ничего в ней не понимая, начинали шалить и возиться. Савинский же оказался большим любителем тишины и хорошего поведения и терпеть не мог бойких и беспокойных мальчиков. Поэтому он выходил из себя и ставил виновных и невиновных перед собой на колени, так что половина класса стояла на коленях, а другая пускала стрелки, играла в перышки, ожидая своей очереди.
Особенный трепет внушал ученикам учитель латинского языка, один кашель которого при его появлении в сенях уже приводил в ужас весь класс. На кафедре у него всегда лежали два пучка розог. Виновный в незнании склонения или спряжения, заикаясь, бормотал: «panis, panem, panis…[17]» — и в то же время спускал штаны, чтобы подвергнуться неминуемому возмездию.
Учение шло поэтому не блестяще, и хотя в разделе школьной ведомости в графе «Поведение» писалось про Николая Гоголя-Яновского, «порядочен», однако в других графах оценки были весьма умеренными. После года обучения в поветовом училище Никоша сообщал родителям, стремясь как можно меньше их огорчить:
«Дражайшие родители Папинька и Маминька!
Я весьма рад, что узнал о благополучном здравии вашем. Я поставил для себя первым долгом и первым удовольствием молить бога о сохранении бесценного для меня здравия вашего. Вакации быстро приближаются. Я не успел еще окончить всего, следовательно нужно заняться вакациями, чтобы поспеть с честью во второй класс. Учитель математики мне необходим.
Если будете в Полтаву сами скоро, то я уверен, что все устроите для моей пользы.
Целую бесценные ручки ваши, имею честь быть с сыновным моим к вам высокопочитанием ваш послушный сын
Николай Гоголь-Яновский»
Гоголю не суждено было перейти во второй класс. Умер Иван. Болел он недолго. Лежал красный, опухший, с трудом выговаривая слова. Никошу не пускали к нему в комнату. Приходили доктора, они долго осматривали больного, прописывали какие-то микстуры и быстро уходили, получив вознаграждение за визит. Приехал расстроенный Василий Афанасьевич. Но ничего не помогало. Огненный жар не спадал, и Иван умер. Никоша увидел его уже в гробу: похудевшего, желтого, как из воска, со сложенными на груди беспомощными руками и спокойным, как бы задумавшимся лицом. Он вскрикнул от тоски и ужаса и упал на пол. Как похоронили Ивана, он не помнил, придя в себя лишь в Васильевке, когда мать гладила его волосы и лицо своими нежными пальцами.
Перед глазами Никоши все время стояло лицо мертвого Вани. Никоша не захотел возвращаться в Полтаву и остался дома.
Так кончилось детство. Начиналась юность.
Глава вторая
ГИМНАЗИЯ ВЫСШИХ НАУК
…В те годы, когда я стал задумываться о моем будущем (а задумываться о будущем я начал рано, в те поры, когда все мои сверстники думали еще об играх), мысль о писателе мне никогда не всходила на ум, хотя мне всегда казалось, что я сделаюсь человеком известным, что меня ожидает просторный круг действий и что я сделаю даже что-то для общего добра.
Н. Гоголь. «Авторская исповедь»
«ТАИНСТВЕННЫЙ КАРЛА»
Осенью 1820 года в Нежине состоялось открытие Гимназии высших наук, основанной на средства покойного екатерининского вельможи канцлера князя А. А. Безбородко. Гимназии были присвоены права высших учебных заведений и установлен девятилетний срок обучения, разделенный на три разряда, или трехлетия. Слушатели последнего трехлетия изучали «высшие науки» в объеме университетского курса и считались студентами.
В уставе гимназии были точно переименованы предметы, которые надлежало изучать: 1-е. Закон божий; 2-е. Языки и словесности: российская, латинская, греческая, немецкая и французская; 3-е. География и история; 4-е. Науки физико-математические; 5-е. Политические; 6-е. Военные и сверх того танцы, рисование и черчение. Особые права и преимущества заключались в разрешении изучать политико-юридические науки и естественное право.
Вести о новом учебном заведении скоро дошли и до Васильевки. Сосед, помещик Щербак, съездил в Нежин и сразу же отдал своего сына в новую гимназию. Он сообщил Василию Афанасьевичу, что учат там хорошо, что среди пансионеров дети известных фамилий. «Благотворитель» Трощинский обещал похлопотать, чтобы Никошу приняли бесплатно пансионером, и Василий Афанасьевич решился последовать советам соседа.
4 августа 1821 года все та же желтая колымага доставила в Нежин Николая Гоголя-Яновского, принятого во второй класс Гимназии высших наук.
На первых порах Нежин неласково встретил Никошу.
Первоначально Гоголь был зачислен в «своекоштные» ученики, а не в пансионеры, и помещен на квартире у надзирателя Зельднера, высокого, сухопарого немца. Этот педагог держал пансион для гимназистов, прибывших из других мест, и обязался перед Василием Афанасьевичем рачительно следить за здоровьем и нравственностью своего воспитанника.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});