Читать интересную книгу Еретики Дюны - Фрэнк Герберт

Ему едва исполнилось девять, когда он ухитрился проникнуть в туннель, ведущий в один из дотов. В полутемном туннеле пахло плесенью и сыростью. Мальчик успел выглянуть наружу через бойницу дота, прежде чем его обнаружили и препроводили внутрь Убежища.

Это своеволие обернулось для Дункана жесткой лекцией Швандью — фигуры таинственной и страшной, человека, приказы которого должны исполняться неукоснительно и беспрекословно. Он и теперь продолжал так о ней думать, хотя уже давно знал о существовании Голоса, Повелевающего Голоса, с помощью которого Сестры Бене Гессерит могли сломить волю любого неподготовленного слушателя.

Ей надо подчиняться.

— Ты подверг дисциплинарному взысканию целое подразделение, — сказала тогда Швандью. — Эти люди будут жестоко наказаны.

Это было самое страшное из всего того, что она сказала. Дункан любил многих из охранников и частенько играл с ними, и теперь его друзьям повредит его самовольная отлучка в дот.

Айдахо знал, что значит быть наказанным.

Проклятая Швандью! Проклятая Швандью!

После нотации Швандью Дункан опрометью бросился к главному инструктору, Преподобной Матери Тамалейн — похожей на колдунью старухе с холодными, отчужденными манерами, снежно-белой шапкой волос над узким сухим и морщинистым лицом. Он попросил инструктора рассказать, какому именно наказанию подвергнут его друзей. Как ни странно, Тамалейн задумалась на мгновение, а потом заговорила сухим, скрипучим голосом:

— Наказание? Ну, ну…

Они сидели в тесной учительской рядом с большим залом, готовность которого к занятиям Тамалейн лично проверяла каждый вечер. В учительской была масса сложных и разнообразных приборов для записи и хранения информации, и Дункан предпочел бы учительскую библиотеке, но мальчика не пускали одного в эту святая святых. В комнате, под потолком которой плавали многочисленные светящиеся шары, было очень светло. Когда Дункан вошел, Тамалейн оторвалась от занятий, связанных о подготовкой его завтрашнего урока.

— Каждое наказание принимает форму некоего священного празднества, — заговорила Тамалейн. — Охранники, несомненно, понесут суровое наказание. Очень суровое.

— Празднество? — озадаченно спросил Дункан.

Тамалейн в своем крутящемся кресле повернулась лицом к Дункану и посмотрела ему в глаза. В ярком свете блеснул оскал ее искусственных металлических зубов.

— Для наказанных история всегда принимает дурной оборот, — сказала она.

Дункан отшатнулся при слове «история». Это был сигнал. Тамалейн приготовилась преподать мальчику еще один урок. Страшный и скучный урок.

— Наказание Бене Гессерит должно быть таким, чтобы его невозможно было забыть.

Дункан внимательно смотрел на старческий рот Тамалейн и вдруг понял, что ее слова основаны на собственном болезненном опыте. Ему, кажется, предстоит узнать нечто интересное!

— Наши наказания несут в себе неизбежный урок, — продолжала Тамалейн. — И этот урок страшнее, нежели простая физическая боль.

Дункан сидел на полу возле ее ног и снизу Сестра Тамалейн казалась огромной, зловещей, одетой в черное фигурой.

— Мы не наказываем смертельными муками, — говорила между тем Преподобная Мать. — Этот урок припасен для Преподобных Матерей, которые проходят испытание Пряностью.

Дункан кивнул. В библиотечных книгах упоминалось об испытании Пряностью — этом ритуале посвящения в Преподобные Матери.

— Тем не менее большие наказания очень болезненны, — говорила женщина. — Они болезненны и в эмоциональном плане. Та эмоция, которую мы возбуждаем, является главной эмоцией для основной слабости наказываемого, тем самым мы усиливаем воздействие наказания.

Слова Преподобной Матери наполнили Дункана огромным, неопределенным страхом. Что они собираются сделать с его охраной? Он не мог говорить, да в этом и не было нужды, Тамалейн еще не закончила свой монолог.

— Наказание всегда заканчивается десертом, — сказала она и хлопнула себя по коленям.

Десертом? Ах, да, она же говорила что-то о празднестве. Это часть торжественного банкета. Но разве банкет может быть наказанием?

— Это не настоящий банкет, это, если можно так выразиться, идея банкета, — сказала Тамалейн. Рука, похожая на птичью лапку, описала в воздухе окружность. — Десерт наступает иногда очень неожиданно. Наказуемый уже думает: Ах, кажется, я наконец прощен! Ты понимаешь?

Дункан отрицательно покачал головой. Нет, он ничего не понял.

— Наступает самый сладостный момент, — снова заговорила Тамалейн. — Ты прошел самые болезненные повороты банкета и наконец наступил миг, которым ты можешь насладиться. Но! В тот момент, когда ты откусываешь, как тебе кажется, самый лакомый кусок, наступает самое мучительное, то, ради чего и затевался весь банкет. Наступает понимание того, что наслаждения не будет. Действительно не будет. Это и есть конечная боль наказания Бене Гессерит. Суть его заключена в уроках нашей Общины.

— Но что именно она сделает с этими охранниками? — вырвалось у Дункана.

— Я не могу сказать, в чем будут заключаться конкретные элементы наказания того или иного человека. Мне нет нужды это знать. Могу только сказать, что каждый понесет свое наказание.

Больше Тамалейн не произнесла ни слова и снова вернулась к составлению урока на завтра.

— Мы поговорим с тобой завтра, — сказала Тамалейн на прощание. — О постановке ударений в словах разговорного галахского.

Никто, даже Тег и Патрин, не смог ответить на вопрос Дункана о том, в чем будет состоять наказание. Даже охранники, с которыми он встретился, отказались обсуждать с ним то, что их ожидало. Некоторые коротко отреагировали на его откровения, и никто больше не играл с ним. Наказанные не простили его, это было ясно как день.

Проклятая Швандью! Проклятая Швандью!

Да, именно тогда в его душе зародилась глубокая ненависть к ней. Она приняла на себя ненависть ко всем ведьмам и колдуньям мира. Неужели новая Преподобная Мать будет такой же, как старые?

Проклятая Швандью!

Он спрашивал саму Швандью, за что наказаны охранники. Она ответила после недолгого раздумья:

— Твое пребывание на Гамму опасно. Есть люди, которые хотят нанести тебе вред.

Дункан не спросил, за что. Это было еще одно табу — на такие вопросы никто никогда не отвечал. Никто, даже Тег, хотя само его присутствие говорило о том, что опасность действительно существовала.

А ведь Тег Майлс был ментатом, который наверняка знает ответы на множество и более сложных вопросов. Дункан часто видел, как загорались глаза старика, когда он своими мыслями бродил в далеких краях и временах. Но ментат не отвечал на вопросы мальчика.

— Почему мы здесь, на Гамму?

— От кого ты меня защищаешь? Кто хочет нанести мне вред?

— Кто мои родители?

Реакцией на эти вопросы было молчание, лишь иногда Тег говорил:

— Я не могу ответить на эти вопросы.

Искать ответы в библиотеке было бессмысленно. Дункан понял это, когда ему было еще восемь лет и когда главным инструктором была смененная Преподобная Мать Ларан Геаза — она была не такая древняя, как Швандью, но и ей, по прикидкам Дункана, было никак не меньше ста лет.

По его требованиям библиотека выдавала сведения только об истории Гамму/Гьеди, о Харконненах — их царствовании и падении и о военных доблестях Тега. Эти битвы были не слишком кровавы — не зря Тега называли «непревзойденным дипломатом». Однако, идя от одной даты к другой, Дункан проследил историю Бога-Императора и укрощения своего народа. Этот период истории овладел умом и душой мальчика на многие недели. Он нашел в архивах библиотеки старую карту и спроецировал ее на стену. Бесстрастный голос комментатора за кадром рассказал, что в этом месте был командный пункт Говорящих Рыб, покинутый во время Рассеяния.

Говорящие Рыбы!

Как страстно желал Дункан жить в то славное время и служить мужчиной-советником в этой женской армии, солдаты которой беззаветно поклонялись великому Богу-Императору.

Жить на Ракисе в те дни!

Тег на удивление охотно говорил о Боге-Императоре, всегда называя его Тираном. Запрет с этой темы был снят, и информация о Тиране рекой полилась на Дункана.

— Я когда-нибудь увижу Ракис? — спросил как-то Дункан у Геазы.

— Тебя и готовят для жизни на Ракисе, — был ответ.

Он поразил Дункана. Все, чему его учили об этой планете, предстало перед мальчиком в новом свете.

— Почему я буду там жить?

— Я не могу ответить на этот вопрос.

С новым рвением Дункан принялся за свои изыскания о таинственной планете с ее несчастным культом Шаи-Хулуда и Расщепленным Богом. Черви! Бог-Император превратился в червей. Эта идея наполнила душу Дункана небывалым благоговейным ужасом. В этом действительно было нечто, достойное искреннего почитания. Что заставило человека претерпеть такую страшную метаморфозу?