Читать интересную книгу Подпасок с огурцом - Ольга Лаврова

— Вы не фиксируете, кто допускается в зал для копирования? — изумляется Зыков.

— Нет, у нас не принято…

— Мне придется писать целую поэму в Министерство культуры.

— В Министерство культуры… — эхом вторит Пчелкин. — И вы напишете, что во всем виноват я!

— Я изложу факты.

— Послушайте, я ведь уже и так пострадал! У меня лично тоже украли, я только не говорил. Замшевый пиджак был в кабинете. Блок сигарет «ВТ». Журнал иностранный, один турист мне оставил. Совершенно потрясный… для мужчин, понимаете? И еще несколько книг.

Зыков немедленно берет на вооружение новую информацию.

— Пиджак? Размер, цвет, особые приметы?

— Пятидесятый, коричневый, прорезные карманы. Болгарский. Почти не ношеный.

— Книги какие?

Зыков спрашивает и одновременно быстро записывает:

— Каталоги живописи. И одна очень дорогая: «Искусство Фаберже». Редчайшая книга!

— Год выпуска, формат?

— Лондонское издание семьдесят второго года. На английском языке. Мелованная бумага, шикарные иллюстрации. Роскошная книга.

— Как она к вам попала?

— Наш местный художник подарил, Шапошников. Привез из поездки.

— Проверим, проверим. А теперь последний на сегодня вопрос. Картины, переданные музею Талановым, находились все вместе?

— В одном зале.

— И висели подряд?

— Да, под общей табличкой. Две стены целиком.

— Их расположение было неизменно?

— В общем, да.

— Что значит «в общем»?

— Ну, однажды я кое-что перевесил…

— Перевесили? — настораживается Зыков. — Что именно и куда?

— Врубеля и Венецианова поднял повыше, — устало отвечает Пчелкин, — а двух испанцев загнал вниз. Просто поменял местами в экспозиции.

— В чьем присутствии перевешивались картины?

— Антипыч помогал, сторож, и еще кто-то был… Какая разница?..

— Большая разница, товарищ Пчелкин. Это может стать единственным свидетельством в вашу пользу.

— Не понимаю.

— Понимать не обязательно. Но постарайтесь точно вспомнить, когда вы перевешивали испанцев?

* * *

Первый, кому Зыков сообщает о результатах допроса, это Томин.

— Значит, две из восьми картин не поменяли? — задумчиво произносит тот.

— Меня это уже навело на размышления, Александр Николаевич. Надо отдать должное ворам: кража спланирована и выполнена отлично. И вдруг — глупая неувязка. Вывод я сделал такой: непосредственно в музее орудовал кто-то некомпетентный. Он имел инструкцию брать определенные картины в соответствии с их расположением. Но что-то он напутал. И вот вам ответ на загадку: по инициативе Пчелкина за пять дней до кражи две картины были перевешены!

— Минутку, у меня фотографии, — Томин достает два фотоснимка. — Собрание Таланова — две стены. Что куда перевесили?

— Насколько я понял, эти — вот сюда, а эти — на их место.

— То есть, испанцев взяли по ошибке, считая за Венецианова и Врубеля?

— Вы уже наизусть помните, Александр Николаевич!

— Куда деваться.

— Да, безусловно, по ошибке. А в котельной начали разбираться — копии-то испанцев не заготовлены. Ну и оставили.

— Логично. Но тогда, боюсь, пан директор нас ни на кого не выведет. Соучастник не стал бы подкладывать друзьям свинью… Мне нужен список вещей — что у него там стащили.

Томин просматривает листок, протянутый Зыковым, и насмешливо качает головой:

— Ну судьбу журнала для мужчин проследить не берусь…

Появился повод снова наведаться в город, где полгода назад был ограблен музей. Томин инструктирует и напутствует молодого сотрудника угрозыска Олега. Тот оглашает по списку перечень заданий.

— Первое. Замшевый пиджак: узнать, был ли, есть ли, куда делся. Второе. Художник Шапошников: дарил ли директору книгу и по какому случаю. Третье. Дневной сторож: правда ли, что Пчелкин добился второй ставки. Четвертое. Кто копировал картины в музее из местных и из приезжих. Пятое. Два испанца: когда и кем перевешены.

— И еще: люди, которые имеют отношение к котельной, — добавляет Томин. — В чужом городе найти рядышком такой укромный тайничок — это задача. Без местных трудно.

Олег вносит в список шестой пункт.

* * *

Утро в квартире Боборыкиных. Альберт завтракает в домашнем халате с кистями. Муза уже перехватила что-то наспех и собирается уходить.

— Вернется папа из поликлиники — заставь полежать.

— Угу, — мычит Альберт.

— Да, знаешь какой сервиз ты притащил в пятницу?

— Знаю-знаю, элементарный Попов. Могу я иногда для развлечения купить Попова?

— Самое смешное, что это не Попов. Да будет тебе известно, что в кайзеровской Германии работала фабрика, которая занималась исключительно подделкой поповского фарфора.

Альберт уязвлен.

— И мне… мне! Всучили лимпопо?! Позор.

— Ну-ну, не расстраивайся. Где тебе было отличить. Ой, убегаю, — она торопливо уходит.

— Лобзаю тебя! — кидает вслед Альберт и, дождавшись, пока за Музой хлопнет дверь, звонит по телефону: — Алло, Ким? Мне нужен каталог… Да, сейчас. Клиентка придет… Ничего ей неизвестно, сырой материал, ее еще надо обольщать… Давай не ори. А-а, так бы и сказал. И не проспался еще?.. Ну шут с ней, подождет, принесешь в четверг. Лобзаю тебя.

Альберт убирает остатки завтрака, переодевается и причесывается, напевая свое «ля-ля! ля-ля!»

И вот является гостья — расфранченная дама лет тридцати пяти по фамилии Руднева.

— Если не ошибаюсь, Альбина Петровна?

— Да, Альберт Иваныч, по рекомендации Додика. Ах, в ваш музей даже боязно входить. Не знаешь, куда смотреть… — внезапно она делает охотничью стойку: — Какой дивный торшер!

— Стиль вампир, — это и шутка, и зондаж: каков уровень?

— А картин, картин… — млеет гостья, не отреагировав на «стиль вампир». — Живого места нет. Додик говорит — оклеить стены сторублевыми бумажками, вышло бы дешевле.

— Значительно.

— Сколько же на это потрачено денег!

— Дорогая моя, имея дело с произведениями искусства, вы не тратите деньги, вы их вкладываете. Самое выгодное помещение капитала. Вот, к слову, взгляните: «Голубые фламинго», Матисс. Слышали такое имя?

— Мм… приблизительно.

— Очень известный художник. Когда я в начале пятидесятых приехал в Москву, то забрел однажды в антикварный на старом Арбате. Эти птички висели там на продаже и, как сейчас помню, стоили пятьсот рублей. Тогдашних, дореформенных. Теперь им цена минимум десять тысяч. Нынешних.

— О-о… — Руднева таращится на «Фламинго». — Фантастика! И вы предугадали?

— Приобрел их, к сожалению, не я — мой будущий тесть.

— Во всем мире все удивительно дорожает.

— А знаете, почему? Наша Вселенная бесконечно расширяется.

— В каком смысле?

— В самом буквальном, дорогая моя. Непрерывно расширяется, расширяется и расширяется.

— Перестаньте, — хихикает Руднева.

— Научно доказанный факт: Вселенная расширяется, а старых вещей не становится больше. Вот и дорожают. (Дура ты стоеросовая.)

— Вы шутник.

— Слегка, дорогая, слегка. Так чем могу служить?

— Додик называл мне мастера, такая французская фамилия… да, Фабержье!

— Фаберже, — поправляет Альберт. — Но Фаберже — это серьезно.

— Я знаю. Мне нужна хорошая подарочная вещь, Альберт Иванович. Для мужчины.

— Ага… для мужчины…

— Точнее — для мужа.

— Да, это точнее.

— К годовщине нашей свадьбы.

— А по какой он, простите, части? Продукты? Мебель? Автомобили?

— Стройматериалы. И не он, а я.

— Ха, это тоже серьезно! — Альберт раззадорен. — Обожаю красивых деловых женщин… Значит, Фаберже — и никаких гвоздей?

— Додик сказал, это будет действительно ценный подарок.

— Очень ценный. И что вам мечтается? Портсигар? Пепельница?

— Вы покажите — я выберу… Но лучше всего… нельзя ли у вас купить торшер? Честно говоря, я прямо как вошла, как увидела — сердце упало… А?

— Ми-милочка, — урезонивает Альберт, — здесь не базар. Вы в доме Боборыкина!

— Ах ну, конечно, извините… Нет, лучше я повернусь спиной, он меня околдовал. — Она отворачивается от торшера. — Мы говорили о Фаберже.

— Предложить вам на выбор нескольких? Вы смеетесь, дорогая, одного добыть — и то мудрено.

— Но Додик сказал…

— Ну кое-что на прицеле есть. Из наследства известной петербургской балерины, любовницы великого князя.

— О-о…

— Приходите, дорогая, в четверг. На боборыкинский четверг. Соберется, как всегда, цвет коллекционерства. Договорились?.. Очень приятно было познакомиться.

По дороге к двери Руднева останавливается и ласкает торшер.

— Ах, что за красота, что за роскошь! Будь он поменьше, я бы просто украла, даю слово!

— Ха, вы мне нравитесь! Послушайте, Альбина Петровна, жизнь коротка, а до ужина далеко — не пообедать ли нам как-нибудь на пленэре? «Русская изба»? или «Иверия»?