ютились ссыльные. На нем они перебрались на другой берег.
Там парню долго пришлось разыскивать контору, и, наконец, он нашел, что надо.
Оказалось, что Петра Никитовича поместили в верстах 5-ти за лесом, в деревне, и дали точный адрес и номер дома, а Кухтин жил в другом конце города. На берегу парень расстался с Лушей и с тем же пароходом возвратился в город разыскивать своего отца, а она, взвалив мешок на спину, направилась в лес, куда ей указали.
По дороге ей попадались оборванные, изможденные ссыльные, работавшие в лесу. Никакая женщина в нормальное время не отважилась бы идти в неизвестную лесную чащу, в гущу этих голодных несчастных людей, да еще на ночь. Но Луше некогда было подумать о себе, одна лишь мысль все сильнее и сильнее овладевала ее душой: «Где он здесь, в этих дебрях, и жив ли?» Веревки от мешка так больно резали плечи, ноги обутые в простые мужицкие ботинки, в тоненьких чулках ныли неизвестно от чего. Зайдя в чащобу, Луша стала одного за другим спрашивать у ссыльных о нужной деревне, но люди, пожимая плечами, или совсем не знали, или, что еще хуже, показывали сбивчиво, неопределенно.
Тайга посерела от надвигающихся сумерек, дороги не было, а тропинки, от штабеля к штабелю, по неглубокому снегу только путали ее. Наконец, она решилась идти прямо по целику. Густые заросли больно царапали руки, цепляясь за одежду и платок. Ноги или проваливались сквозь тонкую пленку льда в болото, или непослушно спотыкались о корявые запорошенные валежины.
Не один уже раз приходилось больно падать на коленки, неожиданно спотыкаясь, через предательски запорошенные снегом, сучлявые бревна. Несколько раз веревку на плече приходилось сдвигать с уже натертого рубца, которая через минуту опять непокорно ложилась на прежнее место. Где-то уж близко подходило и отчаяние: «Выберусь ли, или где-нибудь здесь, на этой ужасной чужбине, может быть, невдалеке от могилы мужа, упаду и я? — пугали леденящие душу ужасные мысли. — А, может быть, еще жив? А как там малютки? Надо идти», — и она шла…
У небольшого костра грелись ссыльные. Луша подошла к ним и голосом, дрожащим от обиды и горечи, спросила их:
— Мужики, я из сил выбилась, ищу маво ссыльного мужа, он лежить больной в деревне П., может быть, вы знаетя, как выйти на эту деревню?
Зрелище было потрясающее: перед ними стояла женщина с большим мешком за спиной. Из-под сбившегося на бок полушалка, непокорно торчали в беспорядке волосы. Руки, в кровавых ссадинах, беспомощно висели, как плети. Разбросанные по неглубокому снежному следу, ярко пестрели бисеринки застывшей крови. Сквозь прилипший к чулкам снег просачивалась кровь. Умоляющий взгляд Луши, и весь ее вид привел в содрогание сидящих мужиков.
Один за другим они молча встали перед ней, как бы в каком-то благоговении, и самый старший из них глухо проговорил, глядя Луше в глаза:
— Да, голубушка, лишь немногие из наших жен способны на такой великий подвиг. Я первый раз в жизни встречаю такое! Ну что ж, Бог тебя приведет к твоему мужу, а любовь твоя поднимет с постели. Деревни этой мы не знаем, их поблизости много, мы ведь тоже, как твой муж, здесь на чужбине, а вон, на окраине леса, стоит кузница, кузнецы в ней местные, они тебе уж, наверняка, покажут.
Луша, успокоенная, пошла по указанному направлению, проваливаясь в снег.
Ссыльные мужчины долго еще стояли молча, каждый объятый своей думой, глядели, как согнутая от груза женщина, пошатываясь, пробиралась вперед.
Старший из них, взглянул на ее след, пригнулся и, встав рядом на колени, что-то бережно собрал в пригоршню. Затем, поднеся к лицу, поднял голову вслед Луше и произнес, как бы про себя, глядя на застывшие капельки крови в руке:
— Вот они где подтвердились, кровью написанные строки:
В пустыне греховной земной,
Где неправды гнетущий обман,
Я к Отчизне иду неземной
По кровавым следам христиан…
Впоследствии выяснилось, что это был брат-христианин, Белавин.
Кузнецы издали заметили, как, пробираясь через чащобу, поднимая под ногами рыхлый снег, тяжелою походкой к ним пробирается человек, к крайнему удивлению, это оказалась молодая женщина. Они вышли из кузницы на воздух.
— Бог на помощь вам, люди добрые! — переводя дыхание и слегка разогнувшись, выпалила разом Луша. Потом подошла спиной к кузне, не снимая ноши, прислонилась к стене.
— Спасибо, матушка! Да куда бредешь-то в такой поздний час? Давай, хоть мешок-то сниму с плеч, глянь, как он придавил тебя! — проговорил сочувственно кузнец и подошел к ней, чтобы помочь.
— Нет, касатик, мешка я не сыму, пока притерпелась, а сыму — уж больше не надену, видать там чаво-то липнет. Из Москвы я, к ссыльному мужу пробираюсь, да не знаю, застану ли живова-та, да вот путаюсь по чащобе-та, сил моих нет, а люди не знают деревни-та. Расскажите мне, Христа ради, как выйти на деревню П.? — спросила Луша.
— Рассказывать-то тут нечего, деревня вон, за кустами виднеется, — указав рукою, проговорил кузнец, — да ведь ты не пройдешь в нее, тут вот овражек по дороге, а в нем ручей, хоть неширокий, но глубокий, тебе не перейти его. Передохни два-три часа, если хочешь, проводим.
— Да что вы, батюшка! Нешто можно ждать! Пойду. Где не пройду — Бог поможеть. Самое страшное прошла, а уж тут-та чаво осталось, — возразила Луша.
— Ой, молодушка, страшное-то у тебя еще впереди; что ж, помоги Бог! Вот, иди по этой стежке, она к перекату идет. Не перейдешь — вернись, подождешь — поможем, — сочувственно показал ей кузнец.
Луша оторвалась от стены, пошатываясь пошла, куда ей указали, и вскоре подошла к ручью. Перейти его было нельзя, и она, пройдя вдоль по берегу, нашла самое узкое место. К ее счастью, на самом бережку лежал хороший гладкий кол, видно, уже кто-то здесь пробирался. Кол оказался настолько длинным, что его хватило с избытком на другую сторону. Какой-то радостью наполнилось ее сердце, она медленно опустилась на землю, сняла мешок с плеч и, вставши на колени, помолилась. Плечи сильно загорелись огнем. Луша решила посмотреть, что там. Сняв теплую фуфайку с плеч, рукой она нащупала, что платье прилипло к ним. Из-за нетерпимой боли оторвать его было нельзя. Разыскав тряпок, она положила их под фуфайку на плечи и, одев ее, поднялась на ноги. С очень большим напряжением, Луша, при помощи кола, перебросила мешок на ту сторону. Затем, пробивши лед, напрягла последние силы, опираясь на кол, перепрыгнула ручей сама и, нимало не