решительно зашагала к двери. Шлепанцы звучно хлопали по полу.
– Слушай, я понимаю, каким потрясением это должно было для тебя стать. Нам предстоит проработать множество деталей, но тебе есть на кого опереться.
– Потрясение. Да. Опора. – Складывать слова в законченные предложения становилось все сложнее. Сара развернулась к Дэвиду. На нее снова накатило головокружение. – Тогда ладно. Или ладушки. Так ведь у папы на родине говорят?
– Не знаю.
– Это был риторический вопрос. – Сара снова развернулась к выходу.
– Постой. Вот, возьми папку. Тут про всех заинтересованных участников процесса. Давай поговорим с утра, ладно? Я понимаю, чтобы это все немного уложилось в голове, требуется некоторое время, но нам надо поскорее разобраться с некоторыми вопросами. После похорон издательство мне житья не дает, а фирма твоей матери из Эл-Эй уже несколько раз спрашивала про контракт с «Сони Пикчерз». И агент твоей матери…
Больше Сара ничего не слышала. Ей казалось, она смотрит на мир из-под воды. Все нечеткое, звуки искажены. Ей просто необходимо было выйти. Найти место, чтобы подумать.
Отыскав свою машину, она стремительно вырулила из гаража. Скорее, скорее увидеться с Анной-Кат. Рассказать ей жуткие новости. Проезжая на обратной дороге мимо кладбища, Сара вдруг ударила по тормозам и круто развернулась. Шины завизжали. Сара остановилась неподалеку от могилы матери и вылезла из машины. Дошла до могилы, вырвала цветы из оставленной час назад вазы и гневно зашагала обратно. Проходившая мимо другая посетительница возмущенно вскинула брови.
Сара посмотрела ей прямо в лицо.
– Вы даже не представляете! – сказала она и поехала прочь.
Глава 4
Писатель – это человек,
которому писать гораздо сложнее,
чем обычным людям.
Томас Манн
Через пятнадцать минут Сара входила в дом Анны-Кат в Потомаке. Она не испытывала подобной ярости с тех пор, как Майк опустошил их совместный счет и оставил записку, что уходит от нее, чтобы «есть, молиться, любить». С собой он забрал лишь один чемодан с одеждой и навороченную вафельницу. Сара нетерпеливо звонила в дверь, пока Анна-Кат наконец не открыла.
Сара сунула сестре мокрые цветы и без единого слова мрачно протопала мимо нее в гостиную. Мисс Марпл, мамина собака, мирно спала рядом с кошмарной черно-белой меховой оттоманкой, которую Анна-Кат купила на прошлой неделе. Дизайнеры интерьера гораздо чаще, чем простые люди, готовы принимать рискованные решения, и это не всегда хорошо. Обойдя комнату, Сара вернулась к Анне, так и стоявшей в дверном проеме с цветами в руках и вопросительно вздернутыми бровями.
– Сара, что происходит?..
– Ты знала?
– Что?
Сара шумно выдохнула, выхватила у нее цветы и зашагала на задний двор. Швырнула цветы и сумочку на столик и схватила привязанный к столбику мяч на длинной веревке. Высоко подняв руку, швырнула мяч в сторону. Он чудом не попал ей по голове, когда понесся обратно. Сара упала на траву. Мяч на веревке закрутился вокруг столбика.
Она услышала, как открывается раздвижная дверь.
– У Джеральда внизу есть боксерская груша. – Анна села в садовое кресло. Мисс Марпл тоже вышла во дворик и принялась обнюхивать изгородь.
Сара сердито уставилась на Анну, поджав губы и сузив глаза. Не говоря ни слова, она снова и снова стучала по мячу, пока совсем не выдохлась и не покрылась потом.
– Знаешь, – сказала Анна, – гнев – одна из стадий горя. Чувствовать себя так, как ты сейчас, – совершенно нормально.
Голос она включила – молочно-паточный. Ласковый, успокаивающий – для тех, кого от него не тошнит.
Сара сердито отряхнула со штанов траву и подошла к Анне.
– Мама тебе и вправду ничего не рассказывала?
Анна подняла обе руки и пожала плечами.
– Честное слово, понятия не имею, о чем ты.
Сара стащила с себя шлепанцы и швырнула через двор. Они пролетели футов пять, не больше, но напугали Мисс Марпл, которая заскулила и запрыгнула к Анне на колени за утешением.
Сара показала на собаку пальцем.
– Ты тоже наверняка все знала! – Мисс Марпл умильно смотрела на нее. – Да-да! Ты бы наверняка была на ее стороне.
Снова схватив сумочку, Сара прошествовала обратно в дом и повалилась на кушетку в гостиной, закрыв лицо руками.
Анна прошла за ней и села на оттоманку напротив. У Сары все так и чесалось при одном взгляде на это чудовище.
– Ну ладно. Что там стряслось у Дэвида? – быстро выдохнула она. – Так и знала, что мне надо поехать.
Сара глубоко вздохнула. Губы и подбородок у нее дрожали. Она откинулась на спинку кушетки и обеими руками прижала подушку к груди.
– Мама хочет, чтобы я написала эту книжку.
– Какую книжку?
Сара посмотрела на потолок, потом снова на Анну. Глаза у нее наполнились слезами.
– Мамину. Последнюю. Книгу.
С каждым словом в груди у нее болело все сильнее.
Анна вытаращила глаза.
– «Эллери Доусон»?
Сара застонала и впилась пальцами в голову.
– Но мама уже все написала! Мы же спрашивали. Она сказала, все улажено.
– Так вот, она соврала. Да-да… мама, получается, врушка.
– Ну да, конечно. Наша мама?
– Ну а кто.
– Так, значит, это ее злодейский план: родить тебя, тридцать два года втираться тебе в доверие, а потом – р-р-р-р-раз! Она тебя подловила!
Сара отвела глаза.
– Ну как-то так.
– Ты хоть понимаешь, как это смехотворно звучит?
– А ты хоть понимаешь, как смехотворно звучит идея, чтобы я писала эту книгу?
– Ты же писательница.
– Анна, я сочиняю описания украшений для «Клевых купонов».
– Но ты же учишь писательскому мастерству…
– Я учу похмельных первокурсников пользоваться библиотекой.
– А твои поздравительные открытки?
– Не поздравительные, а про химиотерапию. И опубликовали только пятнадцать штук, так что не пытайся выставить это все как что-то логическое.
Анна прижала руку ко лбу.
– Пойду заварю чаю.
Она направилась к выходу.
Чай.
Сара снова откинулась на спинку, мучительно желая, чтобы кушетка поглотила ее целиком. Против воли из глаз покатились горячие слезы, оставляя грязные дорожки потекшей туши. Нашарив сумочку, Сара вытащила салфетку.
Ну разумеется, Анна-Кат пошла заваривать чай. Именно так поступила бы мама. Сара сама не знала, чего ей хочется: чем-нибудь во что-нибудь запустить или просто сидеть и плакать.
Когда Сара приходила домой после неудачного дня, мама крепко обнимала ее, всовывала в руку салфетку и говорила: «Пойду заварю чаю». Неизменной приметой вечера был «эрл грей» с лавандой. Мятный – чтобы взбодриться, ромашка – чтобы лучше спать. И любимое сочетание Кассандры: зверобой с пассифлорой.
Вечером того дня, когда умер папа, Кассандра приготовила им чай. Они тогда жили в крохотной квартирке в Ист-Энде, в Лондоне. Саре было семь, а Анне десять. Они только что вернулись