к компании предвыборной? Все-таки ноябрь не так далеко.
Замечаю пристальный взгляд Владимира в зеркало заднего вида.
– В чем дело?
– Ни в чем. Простите.
– Владимир, вы странный сегодня. Все хорошо? Сегодня съездим за Юлей в садик к пяти и все, можете быть свободны, мы выходить не будем.
Вот только он не ответил мне, а лишь кивнул головой, и вернул внимание к дороге.
«Может в семье чего приключилось, не лезть же мне в душу к человеку?»
Поднимаюсь к себе, но в этот раз Владимир идет со мной и в руках пакет у него.
Открываю дверь и вхожу, но не успеваю расслабиться, как меня ошарашивает он своим заявлением, точнее убивает каждым словом.
– Дина, сегодня вы больше никуда не выйдете, в квартире активированы глушилки, дозвониться ни до кого вы не сможете. Юля после садика улетает в Грецию с Раисой Ивановной. Вернется во вторник. Это приказ Вячеслава Николаевича. Простите.
Договаривает и тут же выходит из квартиры, запирая дверь на второй замок, ключа от которого у меня нет.
– Что? – шепчу свой вопрос рассматривая узор на той самой двери, которая теперь кажется бетонной.
Недоумеваю от того, что услышала, но состояние транса не отпускает.
Оборачиваюсь, смотря в пустое пространство квартиры и не верю, что сказанные слова мужчины мне не послышались. Что моя девочка тут, а не…
– Боже, – закрываю рот рукой и кричу от страха, который взял меня за горло и держит так, что можно задохнуться.
Кидаюсь к двери и начинаю по ней колотить что есть силы.
– Нет! Нет! Нет! Не поступайте так со мной, Владимир, я вас прошу… – плачу навзрыд. – Не будьте жестоки к моей девочке. Позвольте защитить ее. Я вас умоляю.
Не прерываясь, тарабаню по железной конструкции, зная, что там никого нет.
– Откройте, я умоляю. Не отдавайте ее им… – скатываюсь вниз, подобно дождевой капле и не шевелюсь.
Вытаскиваю из сумочки телефон, чтобы на всякий случай проверить сеть.
Ничего… пустота…
Как же я ненавижу их… Как же презираю все их семейство, надежда только на Раису Ивановну. Надеюсь, в ней я не ошиблась.
Встаю, понимая, что бессмысленно тут сидеть. Он не придет, не отменит решение. А мне остается лишь как-то дожить до вторника.
Целых пять дней… сто тридцать часов… сотни минут…
Падаю на диван и закрываю глаза.
«Неужели это никогда не закончится? Неужели пять лет превратятся в двадцать… тридцать? Сколько? Сколько еще пройдет времени? Смогу ли я когда-нибудь смеяться, как прежде? Увижу ли я в зеркале ту Дину, которая мне так нравилась… по которой я скучаю».
Сплошная черная полоса, в которую вплетена белая – мое солнышко, мой ангел. Как обезопасить ее?
Кое-как заставляю себя встать с дивана и несу свое тело в душ.
Выхожу вновь в гостиную и включаю телевизор. В четыре звенит будильник, напоминающий о садике, и я впервые не шевелюсь в этот момент.
Не бегаю по комнате одеваясь, не улыбаюсь представляя встречу с дочкой…
К концу воскресенья я замечаю возле того самого пакета, оставленного Владимиром лужу, которая начинает откровенно давать о себе знать не размером своим, а запахом.
Я даже не заглянула в него. Делаю это только сейчас и вижу там записку:
«С Юлей все хорошо. Раиса Ивановна добрая и порядочная женщина. Не переживайте и набирайтесь сил».
– Боже, – прикладываю клочок бумаги к груди и не чувствуя своих ног сажусь на пол.
Вновь и вновь перечитываю все больше успокаиваясь, но тревога не отпускает до конца.
Это был урок. И я его усвоила. Хотят улыбок, получат. Только бы малышку мою им не отдавать больше.
В понедельник, когда Владимир открыл дверь я уже сидела на пуфе в прихожей и ждала этого момента.
Я не спала пол ночи, изводила себя новыми волнениями, потому что перестала доверять всем, кроме себя самой. Я просто боялась… Боялась, чтобы ничего не случилось.
– Здравствуйте, Дина, – взволнованно смотрит на меня, а я тут же бросаюсь к нему на шею, обнимая.
– Спасибо вам.
– Простите, – обнимает в ответ, отойдя видимо от шока. – Я не мог иначе.
Отстраняюсь и вновь беру себя в руки.
– Я понимаю. С ней же… Скажите прошу… – смотрю умоляюще в его глаза.
– Все хорошо. Она весь отдых плавала, загорала и веселилась.
Выдыхаю, поднимая голову к потолку и машу ладонями перед глазами, прогоняя слезы.
– Я так рада… так рада, что не могу понимаете… Она же такая маленькая… Ну вы сами знаете, – промакиваю платком уголки глаз и улыбаюсь. – Уф, я готова к выходу.
– Прошу, – пропускает меня вперед, и я немного расслабляюсь.
За эти дни, стены почти что расплющили меня и мое сознание.
Доезжаем до офиса Подгорного довольно быстро. Вылезаю из машины и поправляю пиджак.
Вхожу в его кабинет абсолютно спокойно. Я все поняла. Каждое слово не высказанное. И черта с два я стану вновь поднимать бунт.
– Доброе утро, Вячеслав Николаевич, – сажусь на стул напротив него.
– Доброе утро, Дина. Я смотрю изоляция хорошо повлияла на тебя.
– Ну что вы. Больше никаких пререканий, – чувствую, как сводит челюсть и глаз дергаться начинает, но я выдержу.
– Надеюсь, мне больше не придется повторять тебе, что правила игры стали иными и более требовательными.
– Я все поняла, поверьте.
– Отлично. Костя с Анной у врача, поэтому я сам тебе все объясню. Так как ты больше не можешь сидеть дома и превращаться в амебу, которая выходит иногда в свет, ты Дина, будешь владеть картинной галереей.
Не успеваю ему даже сказать, что это чересчур, как он меня немного успокаивает.
– Спокойно. Ты будешь директором и появляться на выставках, мероприятиях, конкурсах, все остальное будут делать обученные люди. Твой приоритет – это материнство, поддержание статуса семьи. Раиса станет твоим помощником. Точнее, вы обе владелицы по сути.
– Я поняла вас.
– Отлично. Тогда в субботу, можешь взять внучку и ехать на подготовку к открытию. Владимир знает адрес. Рая тоже будет там.
– Хорошо.
– Свободна.
Хотела спросить его, когда приедет моя дочь, но не стала. Раз сказали мне во вторник, то не буду провоцировать.
По дороге домой заехали в магазин, купила необходимое и оставшись в квартире вновь одной, казалось, что этот вторник так и не наступит.
Но уже утром, в десять я получила смс от водителя, что к одиннадцати они с Юлей будут дома.
– Мамочка, – услышала ее ангельский голосок и рванула со всех ног к входной двери.
Подхватила мое маленькое чудо и закружила, обнимая ее и целуя, до невозможности зажмуривая глаза,