Читать интересную книгу Лето длиною в ночь - Елена Ленковская

И краски, краски, краски!

Дементий уверенно, по-хозяйски раскрывал лубяные коробьи и коробейки, где лежали уже растёртые в порошок краски, и объявлял Глебу их названия.

Глеб слушал. Дёма хоть и противный был, и рассказывал будто бы неохотно, с ленцой, — выпендривался, словом, — но про краски знал и понимал много.

И Глеб запоминал, как мог. Про санкирь, которой пишут лики, и которую составляют из множества разных красочных порошков (потому, говорит Дёма, и не доверяет Андрей это никому, сам смешивает…). Про серую рефть — для седых волос и облаков. Про ядовитую ртутную киноварь — звонкая, яркая, цветом алая, как кровь, ею одежды пишут, надписи на иконах, а ещё — под червонное золото кладут… Про скопскую чернь — думал чёрная, оказалось — вовсе красная. Про красно-коричневатый багор, или византийский пурпур, составленный из нескольких красок — этот для одежд, у Богородицы мафорий им разделывают. Про чёрные сажи. Про белила — какие от уксуса потом желтеют, а какие — нет.

— Туто земли, — наставительно тыкал своим длинным пальцем Дёма. — Ондрей их боле других любит. Стойкие потому.

Стойкие земли??? Это ещё что такое?

Глеб глядел на раскрытые коробьи с красками, похожими — одна на горчичный порошок, другая на молотый кофе, третья на стёртый в пудру жгучий красный перец. Коричневые, зеленоватые, тёмно-жёлтые… не сильно они ему «землю» напоминали… Однако оказалось, эти краски правда прямо под ногами находят. Найдут нужную цветную землю, сушат её, потом измельчают.

Возни с этим много: сотрут в порошок, а потом ещё просеивают, отмучивают, прокаливают… Вот ещё — отмучивают! Смешно и непонятно. Выяснилось — порошок кладёшь в воду, взбалтываешь, и сор всякий, всё ненужное, что вверх поднялось — вместе с водой сливаешь…

Ух, химичат они тут! Со страшной силой химичат.

Кстати, самые красивые из земель — охры. Весёлые такие. Жёлтая, тёмно-жёлтая, золотистая «грецкая»… Глебу они особенно приглянулись, тем более, что он про охру ещё от Тони слышал. Только вот так, в порошке, — не видал.

А ещё удивила — ляпис-лазурь. Густой, насыщенной, глубокой синевы краска — такой краской, верно, кроют небеса.

— Дорого стоит, ох, дорого! — заметил Дёма. — На вес золота, а поди и дороже… А ты думал? — поймал Дементий удивлённый Глебов взгляд. — Из бадахшанского лазурита, редкостный камень. Из-за моря везут, с востока. — Он прикрыл узорчатую крышечку из луба, и заключил важно. — Туто — целое состояние, в коробьях этих! — глаза у Дёмы блестели.

«А ещё ведь в них, в этих лубяных коробейках, — красота лежит», — подумал Глеб. Он вспомнил сияющие нетронутой белизной стены собора, готовые впитать, вобрать в себя все эти краски, и робко спросил Дёму:

— А когда собор расписывать начнут?

— Когда Ондрей скажет, — нахмурясь, кратко ответил тот.

Отец Варсонофий теряет аппетит

Посреди чисто выметенного, просторного владычного двора, стоял отец Варсонофий. С кислым лицом стоял. Издалека углядев тучную фигуру ключника в долгополой рясе, служки пугливо спотыкались; пробегая мимо жались к стенкам. Невысокий, оплывший, рано полысевший Варсонофий, несмотря на неказистую внешность, наводил трепет на здешнюю братию. А ныне — и уж который день — был он особенно не в духе.

* * *

Когда по велению самого великого князя Василия Димитриевича затеяли по новой храм Владимирский расписывать, ключник возрадовался. Как же — дело богоугодное, важное. Давно пора было, ещё покойный митрополит Киприан собирался, да не успел. Помер, царствие ему небесное.

Да, дело нужное. Ведь Владимирский-то собор [4] — главный храм Залесской Руси. Здесь покоился прах великих князей владимирских, здесь венчались на княжение великие московские князья. Не можно такому храму стоять в запустении и небрежении, храня следы очередного разбойного нашествия! Большое дело, великое!

Значит и расходы предстоят не малые. А где расходы большие — без потерь да недостач не бывает. Да опять же, всегда есть на что списать, ежели что… Уж тут Варсонофий многоопытен был — дело делом, но надо ж и себя не обидеть. Для того ключарь во все тонкости входил, во всё вникал, всем интересовался.

И теперь вот никак не мог уразуметь — отчего до сих пор стоит работа, хотя всё давным-давно для приезжих мастеров приготовлено?

С прошлого года готовились. Известь для обмазки стен взяли какую положено — старую, выдержанную. Ещё с того лета поливали её в специальных корытах-«творилах» водой, чтобы вышла вся «ямчуга»: похожий на ледок ямчужный налёт снимали подмастерья особыми совками. Перезимовала известь, заботливо укрытая рогожами, проморозилась. С нынешней Пасхи вновь её водою поливали, толкли в продолжение нескольких недель. Стал раствор отменно податливым, однородным, похожим как густую сметану.

Приехали мастера-изографы [5] в мае, понюхали, попробовали пальцем, поглядели, как ровно тянется известковое тесто, — довольны остались.

Ну всё уж сделано! Сколочены подмостья, ведущие к куполу храма. Очищены от старой обмазки стены. После — водой брызгали: нужно чтоб стена «напилась», пропиталась влагой. Потом новую обмазку клали. Следили — чтоб всё путём, чтоб не жидко ложилась, не сползала, чтоб туго шла. Ещё после — выравнивали, с усердием и тщанием «затирали».

А ныне уж и левкас спроворили, который кладут поверх обмазки. Сделано всё как нужно. В промытую известь песок колючий добавлен — раз, да бычья желчь, да мелко рубленая льняная пакля…

За всё заплачено, всё высшей пробы. И подмастерья дело знают. Вновь который день бьют раствор дубовыми пестами, чтоб ни комка: ежели они на стене полопаются, после трещины пойдут…

Всё готово! Знаменить [6] пора — рисунок на стену наносить.

И что? А ничего!

* * *

Тут ключник, икнув, отвлёкся от скорбных мыслей — два отрока дубасили друг друга изо-всех сил как раз супротив паперти, а рядом стояла и ревмя ревела простоволосая, замурзанная, растрёпанная малая девка.

— Это ещё что за непотребство! Гляди-ко, прям на владычном дворе драку затеяли! — возмутился отец Варсонофий. — Ещё не хватало, из-за подаяния что-ли разодрались, ироды? Вот нечестивцы! Взашей их, нищебродов, отсюда!

«Ироды» оказались вовсе не нищебродами, а артельными подмастерьями Дёмой и Прошкой. За драку в виду храма наказаны были оба. А взашей со двора служки прогнали только немую девку — иди, иди отсель, неча тут без дела болтаться…

Раскрасневшийся от негодования Варсонофий, отдуваясь, направился в трапезную. Пора было подкрепиться и успокоиться.

Однако по дороге, рискуя окончательно потерять аппетит, ключник с раздражением вернулся к прежним мыслям — об оттяжках в работе артельных.

Знаменить, знаменить пора! — Ан — тянут. Все Рублёва ждут. Без него — ни шагу. Он в артели — знаменщик. Графью [7] наведёт, а дальше уж и другие мастера вступят. Кто — доличное писать, одежды, горки, дерева там, утварь иль здания какие. А кто многоопытнее из мастеров — те за личное отвечает: лики, стало быть, им расписывать доверено.

Лишь бы начали поскорее — там уж дело пойдёт. Фреска сама быстроты требует — успевать надо, пока стена сырая, пока она «пьёт».

А уж если напортачат, не успеют, до того, как высохнет — сбивать в этом месте обмазку придётся, да заново [8].

Ну, на то и мастера, чтоб всё ладно да красиво было.

Известно, Ондрей Рублёв — изограф опытный, дюже искусный. Только всё что-то тянет, всё думает… Как ни придёт ключник в храм — нет его. Говорят — на Клязьму ушёл…

Время — идёт. Середина лета уже! Успевать нужно, до холодов успевать. Того гляди князь Василий Димитриевич гонца пришлёт, поинтересуется — как роспись продвигается, ладно ли выходит, нет ли. А стены — всё белые.

Ключник потел, об этом думая. И руки — дрожали. Избави Господи от княжьего гнева! Деньги артельным уж вполовину заплачены, а храм и на треть не расписан. И кому головой отвечать? Вот то-то, что ему первому и достанется… на орехи.

А тут ещё расстройство — «яичные» деньги пропали! Известно, иная краска и для стенописи на яйцах творится — для прочности, для вековечности.

Яйца в корзинах — отборные, свежие — по уговору поставят в срок, только заплати. А кошель с отложенной на то деньгой — исчез, как не было. Вот так. Сбережёшь себе копеечку разумным толковым расчётом, а тут — на тебе! Непредвиденный расход.

На кого думать? Да на кого хошь!

И ключник покосился на пробежавшего мимо паренька, на днях прибившегося к артели после ухода Кондрата. Глебом крещён, вроде… Тоже неясно, что за гусь…

Проводив мальчишку подозрительным взглядом, отец Варсонофий тяжело вздохнул. Нынче вокруг собора и владычных хором — проходной двор. Много народу лишнего шляется. А может, и правда, из своих кто…