менее значимое для меня в области искусства, я провел изобретательную политику осмотра. Первым делом я увидел, как герой Троянской войны вывел троянцев из пылающего города под четким руководством Джованни Бернини. Далее я попробовал понять источник вдохновения Рафаэля в «Египетском зале» и тут же ринулся на второй этаж в жалкой попытке поймать неосязаемую связь с мастером. «Положение в гроб» и «Дама с единорогом», а также два холста Тициана составили костяк индивидуальной программы собственного сочинения, но не меньше удовольствия я получил и от «Охоты Дианы», которая меня позабавила, и от картины «Проповедь святого Антония Падуанского», которая меня завлекла. Она особо сильно выделилась среди всех остальных. Паоло Веронезе добавил несвойственные к тем годам изобразительного искусства яркие цвета на фоне четко выраженных контуров на Востоке, а традиционно темные краски оставил на Западе. Каждый художник пишет целую историю на своих полотнах, читателю нужно понять слова, что скрыты за мазками и линиями кисти. Так и судьба рисует линию жизни, а нам остается гадать на сколько плавным и в какую сторону будет очередной поворот.
Стоит ли говорить, что в Виллу я попал, ступив на каждую из 136 гладких ступеней из травертина, ведущих на холм Пинчо. Пройдя стройные ряды из благоухающих азалий и петуний, я предстал перед возвышающимся памятником языческой культуры, победу над которой провозглашал воздвигнутый на пик крест. У подножия церкви Тринита деи Монти я еще раз взглянул на разбитый баркас, застывший у подножия Испанской лестницы при помощи мастерской обработки временного потока руками отца гения, которому суждено воздвигнуть облик Рима. Я посмотрел вдоль тесно расположенных домов переход из улицы Кондотти в улицу делла Фонтанелла ди Боргезе, беглым взглядом одарил купол Сан-Карло-аль-Корсо, молча согласился с радостными глазами какого-то туриста по поводу редкого случая отсутствия давки среди желающих полакомиться мороженным сидя на ступенях. Город подарил мне славный день!
Завидуя количеству посетителей «сада наслаждения», Сатана, решил перенести свою резиденцию из глубокого подземелья в Виллу Боргезе, иначе сложно было объяснить, откуда в парке в виде сердечка такая адская жара в апреле. Даже тень, закипающая на прогулочных дорожках, едва ли дарила хоть какое-то облегчение. Спасение пришлось искать у озера, на небольшом островке которого воздвигнут Храм Эскулапа. Дорога была полна искушений остудиться в одном из проплывающих мимо словно мираж фонтане. Пусть даже в голову и бил градус от лучших сортов винограда, все же я не хотел обижать местное население, так что ни фонтан «морских лошадей», ни «купальный» фонтан не были мною осквернены. Так и не попав в святилище бога медицины, воспитанника Хирона, я отправился своими глазами узреть памятник Пушкину и Гоголю. Возгордившись великими соотечественниками, я решил отдать почесть одному из любимейших мною писателей всех времен – Виктору Гюго. Возможно, именно его «Отверженные» и заложили во мне такой прочный фундамент любителя книг и искусства в целом. Именно его герои дали мне ясное понимание, что однажды все твои труды будут оплачены должным образом, пусть даже оплата будет отличаться от той, что ты себе представляешь. Пусть даже ты проклянешь такую оплату, но она настигнет тебя.
Бесцельное хождение по парку окончилось у подножия обелиска Антония, подобно которому я изо всех сил боролся со странными образами искупления. Правда, мои грешные позывы были куда менее прозрачны. Я все больше и больше склонялся к идеи беспробудного пьянства. Скорее всего, это желание обрело силу ввиду вдруг неожиданного уныния, с которым я намеревался расстаться хотя бы на время путешествия. Необычное чувство окатило меня целиком, но я уже придумал как с ним бороться. Покинув «сердце Рима» через древнеримские ворота «Porta del Popolo», я отправился на охоту за спиртным.
Если поначалу я старался показаться знатоком высокой кухни и большое внимание уделял гармоническому сочетанию вин и блюд, то уже сейчас пренебрегая гастрономическими законами все больше и больше позволял себе лишнего. Из заведения в заведение меня сопровождали буквально парящие в воздухе названия родом из Лацио, Тосканы, Пьемонт и Сицилии.
Бесконтрольное пьянство ближе к вечеру, когда уже температура на улице спала не под стать градусу, бурлящему в голове, привело меня к барной стойке очередного заведения. Меню постепенно разочаровывало из-за обширного выбора вин и куда более скудного выбора чего-нибудь покрепче, что заказывала, танцующая в угаре пьяном душа. После тщательного осмотра всех названий и пометки крепости мой перст указал бармену на граппу. Я уже ничего не говорил, а использовал язык жестов: «Вот это! Два! Картой!»
– Я уверен на все 100 процентов, что ты иностранец, – со скрежетом прокатился у левого уха слегка картавый невнятный говор.
– Почему это ты так решил? – я быстро опустошил рюмку и скривился, ликуя внутри, что пойло оказалось достаточно крепким.
– Вот именно поэтому, – приставучий сосед по барной стойке указал длинным кривым пальцем на пустую емкость для граппы.
– Или может быть поэтому? – я схватил вторую рюмку и с горделивым видом лихого алкаша, опрокинув голову, залил содержимое в себя.
Алкоголя в крови становилось все больше, а контроля за поведением все меньше. Язык развязывался, а разговор становился все более раскрепощенным.
Граппу еще какое-то время я держал во рту, повернул голову к говорящему всякие глупости и демонстративно сглотнул, бесконечно гордясь тем, что практически не поморщился. На какие глупые поступки идет человек, чьи клетки мозга умирают от каждого глотка. И ведь парадокс: чем больше их отмирает, тем больше хочется продолжения.
– Браво! – собеседник подыграл моему выступлению, – ни один итальянец, известный мне, а уж поверьте, в силу своей профессии я их знаю немало, не стал бы пить рюмками высокоградусные напитки в такую нещадящую даже чертей жару.
Потихоньку я стал осознавать, как глупо выгляжу, а впрочем, не глупее некоторых, кто в пропитанном потом черном пиджаке в светлую полоску покушался на жизнь любого попавшегося модельера своим совершенно неподходящим красным галстуком в горошек. Меня знатно повеселило сравнение себя, пьяного идиота, и его, маленького человека с огромными очками, из-за которых глаза, казалось, были нарисованы художником анимэ.
– Ты прав, я не итальянец, – я гадал, стоит ли признаться, что я русский, и тем самым еще сильнее закрепить стереотип о безудержной любви нации к выпивке.
– Еще я знаю, что тебя что-то гложет, иначе ты бы не выпивал в одного, – он сощурил глаза, как будто мог увидеть что-то сквозь меня. На мгновение мне стало жутко не по себе от поведения придуркаватого незнакомца с залысиной на пол головы.
– Не расслышал! Кто ты такой? – стоило попробовать разведать, что у него за душой, прежде чем раскрыть свою