Читать интересную книгу Дикий барин в домашних условиях (сборник) - Джон Шемякин

У некоторых таких женщин есть мужья – поэты или научные работники средней руки. Женщины эти влюблённо и тяжело смотрят на меня, пишут стихи и хотят жениться.

Эта ситуация кажется мне несколько несправедливой.

Вокруг меня происходят удивительные вещи: студентки-миллионщицы уходят за плешивыми старшими преподавателями в коммунальные квартиры. Модели верхней женской одежды отказываются от благ жизни на Остоженке и безвольно бредут, скользя на подгибающихся от нежности ногах, за сноровистым дедушкой-гэтэошником в синем тренировочком костюме с надписью «Спортивное общество „Пищевик“». Какие-то перспективные бизнес-леди в притворно-деловых нарядах под музыку фотографируют себя на телефоны для отправки MMS в посёлок Сусуман, в отряд № 4, идущему на УДО Корбузякину Илье Михайловичу.

А в центре всего этого логичного, выстроенного немецкой классической философией мира стою я.

Перед рентгенологом. В которой начинает закипать ко мне чувство…

В чертоги принцессы Радиации я попал после всестороннего осмотра у травматолога-ортопеда. Подробный осмотр меня занял у квалифицированного медика ровно две минуты. Это вместе с моим раздеванием и принятием рекомендованных пластических поз. Поз было две. Первую позу я назвал «Нет, я не приму эту жертву!», вторая поза, в которой я застыл, звеня напряжёнными нервами, теперь называется «Стремление к несбыточному».

Пока я, шипя сквозь зубы, продевал больную руку в рукава кацавейки, доктор выписал мне направление к рентгенологу.

К которому я и направился.

Дверь у рентгенолога была хорошая – железо, глазок. Всё так, как я люблю.

Рядом с дверью, на которой знак опасности, прикручен крепко ящик для приема пожертвований, икона, лампада. Подергал ящик, подергал замок на ящике, пытался заглянуть в прорезь. Доверие покинуло наш мир, в который раз убеждаюсь. Палец застрял в ящичной прорези. Проктолог из меня никакой, судя по всему.

Судорожно выдергивал, улыбаясь по сторонам.

Кругом античный мир – много гипса и страдающих лиц.

Следопыт

Проснулся от сдавленных визгов.

Нет лучшего воспитателя для семилетней девочки, чем шестилетняя девочка или наша домоправительница Татьяна.

Я очень люблю нашу домоправительницу. Она принадлежит в редкому типу женщин. Такие женщины, например, носят шляпы, красиво курят и наряжаются перед приездом пожарных. Они бы для пожарных ещё и танцевали. Но в вихре искр и истошном вое погорельцев для пожарных танцую я. Танго «Пепел страсти».

Из-за предпраздничного бардака в доме накидано повсюду огромное количество всяких вредных сладостей. Разных. Конфеты такие, и такие, и такие. Местные сладости тут же валяются – там, чистый сахар, орехи и какая-то халвообразная ересь в бумажке. Фасованный диабет. Лежит ещё шоколад – простой и кондитерский. Кондитерский шоколад – в толстенных плитках. Невозможно крепких. Его надо, по логике, растапливать и поливать какие-то кексы и пудинги.

Ни разу не видал шоколадной глазури у себя за столом. Ни разу.

Неутомимые погрызы, обломки, крошки, куски фольги.

В детстве читал про следопытов. Они по следам на снегу рассказывали детям, что «вот заяц пробежал, вот след куропатки, а вот и лисичка тянет свою ниточку по белой странице лесной книги». Я с этим шоколадом стал зубопытом. Наклон погрыза, плоскость откуса, отпечаток резца. Тут скол под углом, а тут вонзали нижние клыки, а потом башкой вверх, а плитку пальцами вниз. Глаза к небу, мольба, чтобы ничего не поломать, и шоколадные слюни по уголкам рта. Остановиться-то невозможно. Караваджо.

А это кто тут так меленько обкусал? Торопился кто-то… Ого! А этот бивень мне знаком! Фольгу вмял, шоколадная лёжка матёрого самца-сластееда. Все характеры как на ладони.

Один работает как бобр: обточка шоколадной плиты основательная и всесторонняя, дуга обкусов ровная, ширина – три пальца, тип резца «лопаточный», выемка с тыльной стороны, азиатские гены, проворен, уверен.

Другая же грызла, стыдясь. Обгрызы чуть истеричны. Грызла и каялась. Ночная работа. Крошки на полу.

А этот руками ломал – самый опасный. Крошил пальцами толстенную плитку. Самодоволен.

Утром домоправительница Татьяна решила не дожидаться, что мы её покормим, и спустилась на кухню приготовить нам кашу. Заодно, наверное, посмотреть, нет ли где пожара?

Застала Е. Г. Шемякину. Нашего неутомимого грызуна.

Началась педагогика.

Застал финал. Татьяна с коробкой шоколадных конфет стоит над нашим сокровищем. Говорит:

– Ешь, Лиза, сколько хочешь. Пока не станет тебе СТЫДНО!

Лиза жуёт, а сама складывает конфеты себе в пижаму. Оттопырила полу, и туда. По одной. Демонстрация.

Увидела меня. И совершенно староверским голосом, с твердостью протопопа Аввакума, говорит раздельно:

– По-ка не стыд-но!

Это в ней бабушка моя проснулась. Безжалостная голубизна глаз и сталь.

Расскажу сегодня ей про Жанну д’Арк.

Настроение сезона

После того, как я нашёл в супермаркетовской тележке в снегах палку вкуснейшей колбасы «Еврейская» и упаковку сырников, нет человека, более меня верящего в рождественские чудеса.

Каждый сочельник я иду к магазину, в котором сбываются мечты, а в случае с колбасой «Еврейская» – и тайные желания. Ведь я смотрел на эту колбасу целую неделю, пока она ждала своей участи в холодильнике, жмурился, улыбался, трогал руками.

Тут ведь дело не столько в моей фартовости и экономности, а и в осознании того факта, что где-то в родном мне городе застыла в скорби семья иудеев. Вот папа разводит руками, вот мама капает себе лекарство, дети держат себя за щёки и качаются из стороны в сторону за пустым столом.

А у меня в доме ломота от щирости, треск от сытости и истома упоения. Когда ломтём ветчины обмахиваешься в перерывах между танцами на столах.

Ко мне в такие минуты заходят соседи с поздравлениями. Имеют при этом выражения лиц, которые любой может себе представить. Вспомните, как девушки приходят к своей подруге, которая живёт у зажиточного мужика в доме уже вторую неделю. «Зина! Давайте я ваши цветы отнесу – в воду поставлю!» И охапку роз у постели сгребает.

Вот если ей в этот момент в лицо посмотреть – сходство с моими визитёрами стопроцентное. Чрезвычайно смешанная гамма переживаний.

Вчера решил повторить свой колбасный успех. Но уже в другом месте, понятно. Никогда не возвращайся туда, где счастлив был. Поэтому поехал в другой супермаркет.

Ехал отлично. Слушал музыку, звонил по телефону, немного орал в морозную ночь, опустив стекло, на постороннего неприятного дядечку, потом выслушал самарское радио, зеленея лицом и держа перчатки у рта в виде этакого ковшичка. Сорок минут простоял у парка Гагарина, наблюдая заходящих в парковую темень и выходящих оттуда. Очень интересное наблюдение. Заходят люди в парк всё больше группами парней с пивом, веселыми, в чёрных трикотажных шапках, а выходят поодиночке, оглядываясь, и женщинами в песцовых шапках набекрень.

Оказался заинтригован и хотел было сам развести ветки волшебства, выйти на залитую лунным светом поляну, проследить волшебные метаморфозы, но тут что-то с движением случилось, и все ринулись, как бараны, выгадывать друг у друга лишние десять метров у следующего светофора. Ну и я, конечно, ринулся…

Колбасы в тележке не было. Специально прогуливался по парковке, беззащитно заглядывая встречным в глаза. За одной тароватой парой даже пробежался, забегая и оглядываясь, потом незаметно подпрыгивал рядом, придерживая рукой полы шинельки, пока они свои покупки в багажник складывали. Был уверен, что при виде меня занервничают и многое просыплют, а то и оставят в тележке. Куда там…

Понурый, зашёл в магазин.

«Вот тебе и Рождество, – грустно думалось мне, – вот тебе и надежды, чудеса всяческие, руки сирот, принимающие дары из золочёных карет! Вот тебе, ветеран, миска горячей похлёбки и хоралы под сводами!»

У остальных людей лица были праздничные и светлые. Многие пришли в магазин не только закупиться, но и для уместной прогулки. Меха, шутки, многие, уже выпивши, бредут семействами. Раньше так у городской церкви прогуливались.

Купил себе гусей и тмина, мандаринового джема, телятины купил, азартно помогал ловить в бассейне рыбу, приценивался к костюму Снегурочки, вздохнув, два раза прошёлся мимо стеллажей с колбасой.

Светлая грусть. Настроение сезона.

Мораль

Я с большим и сердечным интересом наблюдаю за поведением высокоморальных знакомых. Учусь у них редкому умению обустраивать своё комфортное внутреннее бытие.

У меня-то всё, понятное дело, шиворот-навыворот. Многое как-то наперекосяк во мне. Внутренний мой дом населён странными образами и существами, которые живут в соседстве, каждый в своём помещении, а иногда встречаются, и тогда глаза мои загораются призрачным зелёным светом.

А у многих моих моральных знакомых в глазах незамутнённость альпийского озера. Хоть в это озеро, скорее всего, мочилась приговорённая к смертной казни и разным срокам заключения верхушка нацистской Германии.