– Нет!
Возглас протеста прозвучал в его устах скорее как сдавленный хрип задыхающегося человека, нежели как решительный вызов, а непрестанное «тук-тук» тут же затопило его, словно вырвавшись из его собственных ушей мощным потоком. Он проклинал астролога, проклинал самого себя за то, что так легко попался на бредовые речи колдуна с безумными глазами. Вся эта бессмыслица по поводу королев-девственниц и намерение магическим образом добиться его переноса в будущее притупили бдительность Данте и превратили его в жалкого узника. Тюрьма… Так вот какой выбор ожидал итальянца! Вот на что прозрачно намекал коварный отшельник. Несомненно, человек, запертый в темнице, все равно что живой труп; его ничего не ждет, кроме забвения.
«Не намного хуже навсегда лишиться зрения, чем зрячим изо дня в день до самой смерти видеть злорадство тюремщика, наслаждающегося бессилием узника в пожизненном заточении», – с тоской подумал молодой честолюбец. И все же он заставил себя открыть глаза. Окружавшее его пространство было залито мягким светом. Слава Богу, он мог видеть, но ему показалось, что Да отнял у него не зрение, а рассудок, настолько было лишено смысла то, что представилось его взору.
Данте ожидал увидеть сырой каменный мешок, но вдруг понял, что находится в некоем уютном уголке, где в полумраке мерцали обшитые полированным деревом стены. И под ним была вовсе не покрытая плесенью солома, кишевшая паразитами, вместо кучи мусора его баюкал роскошный восточный ковер, соблазнительной мягкости которого позавидовал бы турецкий паша. Справа от него высилась связка каких-то жердей, скрывавшая от его глаз остальную часть пространства; довольно длинное помещение показалось ему несоразмерно узким. И удивительнее всего было то, что все оно подрагивало от странного движения, хотя это не было похоже на тряску в карете.
– Черт возьми, что же со мной происходит? – пробормотал Данте.
Попытка подняться на ноги ни к чему не привела – скованный рыцарскими доспехами, он снова упал на ковер, прислушиваясь к несмолкаемому «тук-тук». Непонятное движение вызывало дрожь в ногах и лишало его чувства равновесия. Уж не отравил ли его чем-нибудь коварный безумец, чтобы лишить способности управлять своим телом? Что ж, он поползет как ребенок-ползунок, если это единственный способ узнать, что с ним произошло.
Данте стал на четвереньках перелезать через жерди. Он взглянул поверх них, и то, что он увидел, заставило его выпрямиться в полный рост. Он стоял как вкопанный, и никакое «тук-тук» не могло бы свалить его снова.
В дальнем конце комнаты, за столиком, перед стоявшим на нем зеркалом, прислоненным к стене, сидела женщина. Данте едва бросил взгляд на зеркало, хотя и признал в нем дьявольскую игрушку замшелого колдуна. Забыв все на свете, он смотрел, как тонкие руки привычно расчесывали гребнем отливавшие золотом рыжие волосы, волнами струившиеся по плечам до талии. Эти руки… Эти волосы Тюдоров… Ди, честолюбивый, облаченный во все черное безумец, столкнул молодого человека лицом к лицу с Елизаветой Тюдор, несмотря на всю свою болтовню о том, что помолвка никогда не состоится.
Она сидела боком к нему, и Данте смог увидеть роскошную фигуру, ничего общего не имеющую с щуплым тельцем девочки, а судя по профилю, ее когда-то детское личико теперь повзрослело, приняв такой утонченный и приятный вид, о котором он даже и не мечтал.
– Елизавета? – прохрипел Данте, и собственный голос показался ему чужим.
– А? – Удивление с оттенком душевной боли осветило ее лицо, когда она повернула к нему голову. С бессознательной застенчивостью она сжала у горла ворот сиосго платья. – Я никого больше не ждала. Мод давно уже сказала мне, что прием окончен и что все просители эазошлись.
– Все просители?
Данте стиснул зубы. Вероломство Генриха, как видно, превзошло все донесения шпионов Данте. Все просители. Что, целая армия претендентов домогается руки девушки, которая когда-то считала себя ничем не примечательной и лишенной внимания собственного отца? Однако шесть лет назад Елизавета выглядела совсем не так. Шесть лет назад она казалась чуть больше младенца, которого носят на руках. Или тогда ее детский вид был своего рода хитростью?
– Сколько же просителей… к вам обращалось? Она небрежно махнула изящной, красивой ручкой:
– О, я не знаю. Мод насчитала пару дюжин из тех, что собрались на открытии железной дороги в Санта-Фе. – Она повела точеным плечиком, и ее волосы мягко колыхнулись в такт движению. – Далеко не все из них могли бы подойти, тем более что некоторые даже женаты.
Данте недоверчиво присвистнул, на что она ответила серьезным кивком.
– Я знаю, что вы имеете в виду. Не думаю, чтобы они смогли мне надолго пригодиться, но разве я имею право отрывать их от родного дома? Вы, надеюсь, не бежите от жены с детьми?
– Этого мне только не хватало! – возмутился итальянец.
– Просто поразительно, сколько мужчин горят желанием предложить себя! Конечно, все дело в деньгах, в чем же еще. – Она бросила на Данте застенчивый взгляд. – Я готова хорошо платить за верную службу, вы понимаете, что я имею в виду.
– Не вполне, миледи. – Данте молил Бога, чтобы он не дал ему понять Елизавету.
Она откинулась назад, явно встревоженная таким обращением, а он мысленно упрекнул себя в том, что от волнения вместо королевского титула произнес «миледи». Она пожала плечами.
– Да нет, женатыми были не все. Моди постоянно говорит мне, что здесь не хватает женщин, и она, по-видимому, права. Большинство холостяков видят в этом возможность не просто делового соглашения. Скорее всего я с землями моего отца вполне подхожу для этого. На мне многие не прочь жениться, но теряют ко мне всякий интерес, как только узнают, что я вообще не намерена выходить замуж.
Хоть в этом она сохранила постоянство. Он уже открыл было рот, чтобы похвалить ее, но красавица заговорила снова:
– Так что, если вы изъявите желание, мы можем попытаться.
«Я выйду замуж за вас, и ни за кого другого, Данте Альберто Тревани». Ему казалось, что он слышал, как отдается у него в мозгу эхо ее обета. Данте переборол в себе желание напомнить о давней клятве. Молодой человек решил не заставлять красавицу произносить его собственное имя по-новому.
Ее бесхитростное предложение явно не вязалось с клубком противоречий, таящихся в словах женщины, и Данте это понял. С одной стороны, она подтвердила слова Ди о том, что у нее не было желания выходить замуж. С другой же – давала повод предположить, что не без интереса воспринимала домогательства десятков страстных поклонников. И сверх всего предлагала ему пополнить их ряды. От него требовалась мудрость священника, чтобы разобраться в созданной ею неразберихе, над этим можно было голову сломать. Он вдруг почувствовал себя оскорбленным, что его приравняли к десяткам других, в том числе и уже женатых, претендентов на ее руку.