Читать интересную книгу Особь - Александр Варго

Мефодий Николаевич Суровцев был Ученым с большой буквы. И дело не только в ученой степени или в научных работах, которых у него было немало. В отличие от многих коллег, Суровцев всегда задавался вопросами: «почему?», «как?» и «зачем?». Хотя каждодневная рабочая рутина и отнимала у него массу времени, однако загадки, связанные с исчезновением афганской крысы, глубоко отложились в сознании.

Но вопросов, связанных с Rattus Pushtunus, было куда больше, чем ответов. В Центральном зоопарке афганская крыса пробыла чуть меньше суток, и этого времени явно не хватало для научного анализа.

Основа любой науки – информация. Выяснить координаты посредника, продавшего афганскую крысу в Центральный зоопарк, не получилось: несомненно, он подозревал, каких бед может натворить грызун, и потому на повторный контакт благоразумно не выходил. Вот и получалось, что единственной более-менее значимой зацепкой, которая могла прояснить тайны Rattus Pushtunus, были описания британца Чарльза МакКормика, сделанные почти двести лет назад. Однако даже в академической литературе описания эти подавались неполно и поверхностно: мол, крыса афганская схожа с обычной серой крысой, однако отличается от нее формой и цветом глаз, а также необычайно развитым интеллектом.

Поразмыслив, Суровцев написал письмо в Лондон, в Королевское географическое общество с просьбой предоставить всю полноту информации, собранную МакКормиком. То ли международный авторитет Мефодия Николаевича был действительно высок, то ли в Лондоне также интересовались Rattus Pushtunus, однако сканированные рукописи ученого вместе с его рисунками пришли по «мылу» уже через четыре дня.

Суровцев изучил документы предельно внимательно, тем более что пунктуальный британский биолог не только скрупулезно описал афганскую крысу и ее повадки, но и сделал несколько подробных рисунков.

Самые худшие опасения ученого полностью подтверждались… Оказывается, Rattus Pushtunus действительно был существом исключительно плотоядным, отличался редкостной агрессией и вел преимущественно ночной образ жизни. Настоящим шоком для Мефодия Николаевича была информация, что афганская крыса одновременно совмещала сразу две половые системы. Получалось, что жутковатое существо могло оплодотворять само себя, и одной особи было достаточно, чтобы грызун в короткое время расплодился в геометрической прогрессии.

Естественно, Мефодий Николаевич сразу же ознакомил с записками МакКормика свою лаборантку.

– Не может этого быть! – округлила глаза та. – Я знаю, что некоторые рыбы могут менять пол в зависимости от некоторых обстоятельств. Так называемый «золотой карась», например. Но чтобы такие вот высокоорганизованные млекопитающие…

– Теперь понимаю, почему того МакКормика подняли на смех коллеги, – вздохнул Суровцев. – Рассказать о таком виде где-нибудь в Институте биологии при нашей Академии наук – тоже засмеют. Это то же самое, что человек с четырьмя группами крови одновременно!

– То есть получается, что МакКормик эту крысу препарировал?

Мефодий Николаевич протянул принтерную распечатку рисунков британского ученого. Изображение препарированной афганской крысы сразу же привлекло внимание лаборантки.

– Просто невероятно! – заключила Лида. – Это же… какая-то аномалия! Яичники, матка, семенники… И все – одновременно, и в одном организме. Млекопитающее, живородящее, теплокровное… и двуполое. И что – он ни чучела не привез, ни образцов тканей?

– К сожалению, не получилось. Зато записал довольно жуткую историю, – мрачно добавил Суровцев, рассматривая распечатку. – Еще вчера я посчитал бы ее мистификацией… Ага, вот и она. Чтобы тебе не напрягать зрение, перескажу коротко. МакКормик несколько лет путешествовал по Азии. По своим научным делам, так сказать. Из Индии он попал в Кабул, где нанял проводника с двумя вьючными лошадьми и вооруженную охрану на всякий случай. В каком-то караван-сарае МакКормику и продали эту самую Rattus Pushtunus. В деревянной клетке, если верить описанию. Тут, кстати, все сходится: грызун оказался исключительно плотоядным, как мы это и установили экспериментальным путем. По дороге в Самарканд, на каком-то горном перевале, случилась досадная неожиданность: афганская крыса сумела перегрызть деревянные прутики, вылезти наружу и укусила одну лошадь. Через какое-то время та сделалась совершенно неуправляемой: сбросила в пропасть вторую лошадь вместе с грузом, накинулась на проводника, пытавшегося ее успокоить, откусила ему половину лица и стала носиться, как сумасшедшая, круша на своем пути абсолютно все… Пока сама не упала в пропасть.

– Точно наша косуля? – вспомнила Лида.

– Вот-вот. Афганский охранник каким-то чудом крысу подстрелил, а МакКормик ее там же и препарировал. Правда, чучела из подстреленной афганской крысы не получилось – условий не было. Зато описание вышло весьма детальным.

– А если бы эта тварь укусила человека? – с ужасом прошептала Лида. – Что было бы тогда?

– Я об этом и думать не хочу. Но знаешь – теперь я почти уверен, что те картинки, сделанные офицером афганской полиции, – не бред и не галлюцинации наркомана. Если наша подопечная в том кишлаке под Кандагаром действительно укусила одного… или несколько человек, то там могло произойти все, что угодно. Включая массовую резню.

– Получается, что один-единственный укус крысы провоцирует в любом живом существе, и даже не обязательно в человеке, всплеск беспричинной агрессии?

– Вот именно. Причину пояснить не берусь. Возможно, дело в слюне этой твари. Может быть, там содержится какой-нибудь неизвестный науке амфетамин. Возможно, дело в чем-то еще. – Суровцев тяжело вздохнул. – А теперь, Лида, давай просчитаем самое худшее. С момента бегства Rattus Pushtunus прошло уже больше двух месяцев. Сбежавшая крыса могла самооплодотвориться и нарожать потомство. Те, в свою очередь, расползтись по городу и вновь нарожать потомство. И так далее, по прогрессивной шкале. Ведь способность к саморедуцированию у этих двуполых тварей наступает где-то через месяц после рождения… В любом случае, рано или поздно эти существа начнут нападать не только на домашних животных, но и на людей. И притом – массово.

– И что тогда будет? – страшным шепотом спросила лаборантка.

– А об этом я даже думать боюсь…

Глава 7

Пенсионерка Петровна сидела вечером перед телевизором и прислушивалась к ноющей боли в лодыжке. Тупая боль то затихала, то накатывала вновь. Синий мертвенный свет липкими пятнами ложился на ее лицо, мрачно отражался в полированных плоскостях мебели, причудливо бликовал в стеклах серванта. В ушах то и дело звучал жуткий пронзительный писк – тот самый. И хотя бабушка уже сумела убедить себя, что ничего подобного с ней не повторится, ее не покидало ощущение надвигающейся беды.

То и дело поправляя сбившиеся волосы, она настороженно прислушивалась к звукам в квартире. За стеной слева всхлипывал ребенок, за стеной справа нервными и рваными сполохами пульсировала музыка. А вот на чердаке было на удивление тихо – даже старые деревянные перекрытия не потрескивали, как обычно в такое время.

Прихрамывая, хозяйка квартиры прошаркала на кухню. Едва уловимый сквозняк бессильно колыхал тюлевую занавеску. Голубоватый язычок пламени в газовой колонке светился одиноко и печально, словно погребальная свеча. На потолке по-прежнему зияла овальная дыра с рваными, словно обгрызенными краями. Черное отверстие навевало невольные ассоциации с разрытой могилой. Оттуда тянуло неприятным холодком, и это лишь усиливало недобрые сравнения.

Стараясь не смотреть на отверстие в потолке, старушка сделала себе чай и отправилась к телевизору. Допив чай и так и не досмотрев сериал, она тщательно закрыла на задвижку дверь и устроилась на диване.

Ближе к рассвету она проснулась, почувствовав странный холод в левой руке. Затем – быстрое злое шелестение и мгновенное ледяное прикосновение, будто кто-то пытался укусить ее за пальцы острыми резцами. Петровна окаменела в параличе. У нее не было сил даже пошевелиться. Руку словно пронзила сотня тонких стальных иголочек, и пальцы затекли мгновенно. Обострившийся слух различил едва уловимый шорох, затем короткий писк, затем вновь странное шелестение. Бабушка долго не могла найти в себе силы повернуть голову. Наконец она осторожно открыла глаза и скосила взор влево… Оказывается, рука ее во сне свесилась с дивана на пол. Первым желанием было отдернуть ладонь, однако она невероятным усилием воли подавила в себе этот позыв: а вдруг на нее кто-то бросится? Несколько минут несчастная так и лежала с открытыми глазами, боясь шелохнуться.

Больше, однако, ничего подозрительного не произошло. Осторожно повернув голову, Петровна взглянула вниз. Оказывается, свесившаяся с дивана рука прикасалась к ворсистому домашнему тапочку. Его холодная кожаная окантовка и напугала бабушку во сне. Старушка осторожно отодвинула тапочки подальше и с удивлением обнаружила: ранка, еще вечером зудевшая, словно от укуса шершня, теперь вовсе не давала о себе знать. Сдвинув марлевую повязку, бабушка с удивлением обнаружила, что рана почти зажила – лишь по краям ее едва заметно сочилась розоватая сукровица. Петровна, скукожившись в позе эмбриона, едва заметно заулыбалась – впервые за несколько дней. И заснула…