Читать интересную книгу Лакуна - Барбара Кингсолвер

Все служанки тоже ушли на Diá de los Muertos[42], и матери пришлось самостоятельно разогревать caldo[43] на обед. Она ворчала, что мексиканская прислуга норовит улизнуть по любому удобному поводу, да разве в Вашингтоне кухарка позволила бы себе отправиться на кладбище, чтобы бросить цветы на могилу? Мать говорит: у этих индейцев столько богов, что на каждый божий день находится отговорка, лишь бы не работать. Ох уж эти мексиканки! А ведь мать и сама мексиканка. Но лучше ей об этом не напоминать, если не хочешь схлопотать оплеуху.

Сегодня утром она заявила: «Я не какая-нибудь там метиска, мистер, не забывайте об этом». Дон Энрике гордится, что в нем нет ни капли индейской крови, только испанская, и мать тоже этим гордится. Но ей радоваться нечему: она не верит в индейских богов. Даже в Бога Чистокровных Испанцев: этот ей тоже не нравится. Когда служанки ушли на праздник, она обожгла руку и взвизгнула: «Chingado!» [44]Pinche[45], malinche[46]. Мать — настоящий кладезь ругательств.

Дон Энрике привез из магазина в Веракрусе конторские книги, чтобы установить, как на самом деле обстоят дела в хозяйстве. Матери объяснил: «Desconfía de tu mejor amigo como de tu peor enemigo». Доверяй лучшему другу не больше, чем худшему врагу. Всегда. Все. Записывай. Он швырнул книжки на ее туалетный столик; мать от испуга подскочила, и рукава ее пеньюара задрожали. Он называет эти блокноты «Книги правды».

А правда такова. Одну книжку утащил домашний вор. Мать все равно отделалась от этой обязанности. Она начала вести записи, а потом Крус взяла на себя труд записывать, по каким дням госпожа им платит. Иначе мать утверждает, что платила, даже если это не так, а она не помнит, потому что напилась. Дон Энрике велел Крус вести счета, пока он в Уастеке. Он говорит, что деньги текут из этого дома, как кровь из раны.

7 НОЯБРЯ

Семьдесят две секунды, дольше, чем всегда. Если маме удастся задержать дыхание на столько, то она сможет получить развод. Но на самом деле это не считается, потому что только на берегу. На кровати, cercado de tierra, окруженной сушей. Встав коленями на подушку, зажав нос и подняв к глазам часы, чтобы следить за временем. В воде задержать дыхание гораздо сложнее, потому что холодно. Надо сперва набрать в грудь побольше воздуха, очень быстро, а потом задержать дыхание и нырнуть. «Ради бога, не делай этого под водой, а то потеряешь сознание и утонешь», — просит Леандро. До того как стать поваром, он зарабатывал на жизнь ловлей омаров и добычей губки.

От солдатской жизни ныряльщика скатиться до galopino. Готовить! Это не опаснее, чем сосать нянькину грудь! Грубостью было сказать это сегодня утром Леандро, который не имеет права надерзить в ответ. После Дня мертвых он вернулся с необычной прической: волосы собраны на шее в конский хвост и перехвачены пеньковым шнурком. Наверно, его причесывала жена.

Леандро сказал, что его брат, который сделал маску для подводного плавания, утонул в прошлом году, когда нырял за губкой. Ему было тринадцать, моложе тебя, а уже помогал матери. Леандро процедил это, не поднимая глаз; он резал лук, с силой стуча ножом по доске.

Тут с рынка вернулся с помидорами и epazote[47] Нативидад, и не было возможности ответить: «No lo supe»[48]. Всегда найдется какой-нибудь ужас, о котором ты не знал.

Или, как выражается Леандро, «всего знать невозможно».

Нырять невероятно интересно, но его брат из-за этого утонул. «Если хочешь знать, такова солдатская доля, — поясняет Леандро. — А от готовки не умирают».

Сегодня отлив начался рано. Деревенские мальчишки, собирающие устриц, пришли в пещеру и заявили, что это их пляж. «Vete, rubio», — визжали они, проваливай, белобрысый, уползай, точно краб по коралловым скалам. Тропинка от лагуны ведет темным туннелем через заросли мангровых деревьев на другую сторону острова. Тамошний пляж — узкая полоса камней; в прилив он исчезает. Сегодня утром был самый низкий уровень воды за все время. Глыбы подводных скал торчали, точно головы морских животных. Дно здесь слишком каменистое для лодок. Сюда никто не ходит. Даже сборщики устриц не накричат здесь на «белобрысого», который на самом деле никакой не белобрысый: волосы у него такие же по-мексикански черные, как у матери. Слепые они, что ли, эти мальчишки? Смотрят и не видят.

Качаться на волнах — все равно что лететь по небу: смотришь вниз на город рыб, на то, как они плывут за покупками. Улетаешь сото el pez volador. Как летучая рыба. Ноги тянут вниз, и паришь на глубине, перемещаясь от оживленных коралловых рифов в тихую синеву на мелководье. По дну скользят тени ныряльщиков.

В глубине бухты на другом конце острова из воды поднимается скальный уступ. Он заметен с парома, весь в белых полосах гуано, которые, как флаги, отмечают углубления, где гнездятся морские птицы, полагая, что там они в безопасности. У подножия утеса под водой чернеет что-то, что с парохода не разглядеть. Темное нечто — или ничто — огромная глубокая впадина в скале. Это оказалась пещера, достаточно большая, чтобы в нее можно было нырнуть и заползти. Или ощупать края и заглянуть внутрь. Там очень глубоко. Водный туннель, скрывающийся в скале, как тропинка в зарослях мангров.

Неожиданно приехал мистер Я-Заставлю-Его-Раскошелиться. После его ухода мать была не в настроении. Должно быть, его щегольские туфли ее тоже укололи. Она поругалась с доном Энрике.

24 НОЯБРЯ

Сегодня пещера исчезла. В прошлую субботу была там. Осмотрел поверхность у самого основания утеса, но без толку. А потом начался прилив, и волны слишком сильно били о скалу, чтобы продолжать поиски. Неужели туннель в скале мог сперва открыться, а затем исчезнуть? Сегодня, должно быть, вода поднялась гораздо выше обычного, и пещера оказалась так глубоко, что и не отыскать. Леандро говорит, что приливы — сложная штука, а скалы на той стороне острова опасны и лучше оставаться здесь, на мелководье возле рифов. Он не обрадовался, услышав о пещере. Он знал о ее существовании, она даже как-то называется, la lacuna. Так что настоящим открытием это не назовешь.

Laguna? Лагуна?

Нет, lacuna. Леандро пояснил, что это не лагуна. Не совсем пещера, но отверстие, которое, как рот, проглатывает то, что в него попадает. Для наглядности он открыл рот. Она уходит в утробу земли. По словам Леандро, на Исла-Пиксол полно таких углублений. В древние времена Бог плавил камни, и они текли как вода.

Это не Бог, а вулканы. У дона Энрике есть книга про них. Леандро ответил, что некоторые пещеры так глубоки, что достигают центра Земли, и на их дне можно увидеть дьявола. А другие туннели тянутся всего-навсего с одного конца острова на другой.

Как их различить?

Никак, да и незачем: любая из них достаточно глубока, чтобы в ней мог утонуть мальчишка, который думает, что знает больше Бога, потому что читает книги. Леандро очень рассердился. Велел держаться подальше от этого места, иначе Господь тебе покажет, кто проделал эти дыры.

Печальная история сеньора Рыбки

Жила-была среди рифов желтая рыбка с синими полосками на спине. Ее так и звали — сеньор Рыбка. В одно злополучное утро рыбку поймал голыми руками жестокий мальчишка, Бог Земли. Сеньор Рыбка хотел отведать лепешки из рук Бога, но горек хлеб нищего, и бедолага поплатился за легковерие. Его принесли в дом в очках для подводного плаванья и посадили в стакан с морской водой на подоконнике в Спальню Бога. Два дня сеньор Рыбка кружил по стакану с трясущимися от страха плавниками и тосковал о море. Однажды ночью сеньор Рыбка захотел умереть. Наутро его желание исполнилось.

Его должны были похоронить по христианскому обряду под манговым деревом в глубине сада, но вмешалась горничная и все испортила. Девушку, которую мать взяла на этот раз, зовут Крус, то есть крест, и вынести ее действительно нелегко. Она пришла в Спальню Бога, чтобы забрать его Грязные Чулки, пока он читал на улице. Должно быть, девица заметила дохлую рыбку и решила ее выбросить. Вернувшись в Спальню, Бог не нашел ни тела, ни стакана с водой, а сеньор Рыбка отправился в кухонный бак с отбросами для свиней. Леандро подтвердил, что так оно и было. Он видел, как Крус выкинула туда рыбку.

Леандро вместе с мальчиком рылся в объедках в поисках сеньора Рыбки. От вони Юному Богу пришлось зажать нос; ничего не найдя, он едва не разрыдался и почувствовал себя из-за этого безмозглым верзилой. В тринадцать лет — и плакать из-за дохлой рыбки! Вернее, даже не столько из-за нее, сколько из-за того, что она упокоилась в куче мокрой луковой шелухи и склизких тыквенных семечек. Нашу еду готовят из другой части этой дряни. Должно быть, внутри нас пища так же разлагается; нет ничего по-настоящему хорошего или вечного, потому что все живое рано или поздно сгниет. Стоит ли плакать из-за такой глупости? Но Леандро сказал: «Ну-ну, успокойся, по te preocupes[49], мы же знаем, что сеньор Рыбка где-то здесь». Он придумал отличную штуку: почему бы не выкопать в саду большую яму и не закопать все вместе? Так они и сделали. Двое друзей устроили пышные похороны, как в древности — для королей ацтеков; в помойном ведре было все, что могло понадобиться покойному сеньору Рыбке по пути в иной мир, и даже больше.