Читать интересную книгу Русские на Ривьере - Эдуард Тополь

– Какие художники тебе нравятся? Смотри, можно рисовать, как рисует Матисс, можно – как Коро, а можно – как Винсент Ван Гог. Видишь, насколько они разные?

И я прочел ей небольшую лекцию по истории живописи, а в конце мы сошлись на стиле Морриса Утрилло, который писал Париж в постимпрессионистской манере. Но первые Катины наброски были мной разорваны и выброшены в корзину, и только после ее слез, обещаний выброситься из окна и запирания в ванной я добился своего – где-то к шести часам вечера мы имели два довольно приличных рисунка, один из которых изображал бой быков, а второй – площадь с фонтаном. С помощью скотча они были вставлены в рамы, и к семи часам вечера мы, переехав на левый берег Сены, оказались в ресторане «Куполь», где происходило развешивание картин. Тут выяснилось, что Нечаев воспринял мою вчерашнюю просьбу, как розыгрыш, ему и в голову не приходило, что какой-то наглый художник будет действительно влезать на выставку, где выставлялись лучшие профессионалы. Но самое главное – он меня обманул, сказав прийти к семи часам, в то время как развеска картин началась еще в четыре. То есть все стены ресторана были уже впритык завешаны картинами, свободных мест не было.

Обнаружив этот обман, я стал требовать сатисфакции. Я грозил, что вызову его на дуэль на вилках для устриц, или на щипцах для разделки крабов, или на том виде оружия, которое он сам выберет. Мы поскандалили, и потом он сказал:

– Черт с тобой! Вешай куда хочешь, если найдешь место.

Я окинул взглядом все стены и увидел в самом центре ресторана небольшую стойку метрдотеля. Это был форпост ресторана, его главная кафедра, Триумфальная арка и Лобное место. Но конечно, метрдотель, стоявший за этой стойкой в позе роденовского памятника Бальзаку, не позволил каким-то художникам даже приблизиться к своему заповедному уголку. Я сказал:

– Катя, за мной!

Мы подошли к этому властителю зала.

– Мсье, – обратился я к нему, – я хочу вам представить известную русскую художницу Катю Иванову, которая участвует в этой выставке…

А надо сказать, что при появлении Кати все мужчины расцветали и, даже когда она уходила, их улыбки продолжали цвести еще несколько часов.

– К сожалению, – я продолжал, – так получилось, что мы опоздали на развеску картин и для нас не осталось места. А это очень обидно, поскольку Катя проделала путь в три тысячи километров и приехала из Москвы специально на выставку в вашем ресторане. Я уж не говорю про то, что она долго собирала материал, готовилась и ждала этого несколько лет…

Тут мэтр, который при одном приближении Кати втянул свой бальзаковский живот и расцвел улыбкой де Фюнеса, сказал, что если он может быть чем-то полезен, то, конечно, весь к нашим услугам. Но какой вы видите выход?

Я говорю:

– Мсье, за вашей спиной есть пустое пространство, и две ее картины – посмотрите на них, это совершенно замечательные картины – они там как раз поместятся и украсят ваш ресторан. Тем более что завтра, когда откроется выставка, Катя, как автор, все время будет стоять при них, то есть как раз рядом с вами.

Он мельком посмотрел на картины, потом еще раз на Катю и сказал:

– Мсье, нет вопросов! Если она будет тут стоять… – и быстро куда-то убежал.

Далее потрясенные официанты и еще более потрясенные русские и французские художники увидели, как этот напыщенный метрдотель вернулся с двумя гвоздями и большим молотком и, несмотря на все представления о престиже, стал самолично забивать гвозди в дубовые панели и вешать на них Катины картины. Прямо напротив входа и на самом видном месте, что сразу превращало Катины работы в центральный экспонат всей этой русско-французской выставки.

Конечно, это вызвало полное недоумение французских художников и град чисто русских эпитетов в мой адрес со стороны Вадима Нечаева и его коллег. Но когда развеска была закончена, мы, как это водится во Франции, уселись за столик и, выпив по бокалу «Шабли» за мой счет, стали приятелями. Художники приняли Катю в свою компанию.

Между тем выставка в «Куполе» – это событие. Пригласительные билеты были разосланы знаменитостям, художникам, журналистам газет и телевидения. Назавтра в семь вечера в «Куполе» должен был собраться цвет Парижа.

Но утро следующего дня началось с рева Кати. Она буквально заливалась слезами. Я спросил, почему она плачет, неужели опять из-за какого-то Зайцева? Она сказала: я никуда не пойду. Я говорю: почему?

– А вы видели, в чем были одеты люди в этом ресторане?

Тут следует заметить, что Катя со мной разговаривала исключительно на вы. Я сказал:

– Одеты как одеты, нормально.

Она ответила:

– Нет, люди были одеты не «нормально». Это вам, мужчинам, кажется, что нормально, а мы, женщины, отмечаем, где нормально, а где – как надо. Так вот, у меня такой одежды, чтобы одеться как надо и выглядеть достойно в этом ресторане, нет.

Я говорю:

– А то, что мы купили в Испании?

– Но ведь это летнее, – она сказала.

– А какая разница?

Она сказала:

– Это для вас нет никакой разницы между летним и демисезонным, а я кикиморой выглядеть не хочу.

Короче, вместо того, чтобы заниматься своими делами, я пошел с ней в «Форум ле Аль», там мы обошли все бутики и нашли ей потрясающее длинное красивое платье с глубоким декольте. Тут я должен отметить, что при росте 186 бюст у Кати четвертого размера. Что производило потрясающее впечатление не только на французов, но даже на француженок, потому что французы народ малорослый и средний рост их мужчин – 170 сантиметров, а женщины еще ниже. И когда среди них появлялась юная красавица 186 сантиметров ростом, да еще обаятельная, легкая в походке, профессиональная модель с бюстом четвертого размера, они к ней необыкновенно располагались. Даже полицейские. А на разинутые рты пешеходов мы вообще не обращали внимания, это было в порядке вещей. Поэтому я спокойно отнесся к тому, что у витрины магазина, в котором Катя примеряла это замечательное платье и еще дюжину других, сначала остановился один прохожий, потом женщина с собакой, а потом собралась уже небольшая толпа.

Между тем, я смотрел на покупку этого платья, как на совершенно лишнюю трату. Но тут хозяйка магазина, обрадованная толпой дополнительных посетителей, увидела сомнение на моем лице и сказала, что отдает нам это платье за полцены. Услышав это, я сказал:

– Знаешь что, Катя? В таком случае давай купим тебе и туфли.

Катя от такой новости расцвела, и мы пошли в обувной магазин. При этом я полагал, что девушка такого роста должна выбрать низкие туфли, чтобы не столь чрезмерно выделяться среди низкорослой французской публики. Но жизнь еще раз показала, что я ничего не понимал и до сих пор ничего не понимаю в женщинах вообще и в женской логике в частности. Катя выбрала себе туфли с каблуком 14 сантиметров, таким образом общий рост Кати от уровня моря составил два метра.

Но и это было не все. Когда, изнуренный выбором платья и туфель, я уже собрался пойти домой и отдохнуть, Катя сказала, что я хоть и режиссер, но ничего не понимаю в жизни, потому что теперь ей нужно привести в порядок голову. Я испугался:

– А что у тебя с головой?

Поскольку после всех расходов тратиться еще на французских врачей… Но Катя сказала:

– С головой у меня пока все в порядке. Но мои волосы – вы разве не видите?

Тут у меня отлегло от сердца, я взял Катины волосы в руки, поднял их и сказал:

– А что твои волосы? Нормальные волосы. Вымоешь шампунем – и порядок.

Этот диалог происходил при выходе из обувного магазина, и, хотя мы говорили на чистом русском языке, одна из продавщиц, поняв, очевидно, по жестам, о чем идет речь, вдруг подошла к нам и дала мне какую-то визитную карточку. Это оказалась карточка парикмахерской в самом центре Парижа, рядом с Елисейскими полями, где цены, как ты понимаешь, такие, что за стоимость одной прически можно купить два «ягуара». Но продавщица сказала, что с Катиной красотой нужно идти только туда, потому что главный дизайнер этой парикмахерской – консультант Голливуда по прическам. Мол, сейчас всюду идет новый голливудский боевик, так он как раз был там дизайнером. И вообще, сказала мне эта продавщица, раз уж вы ходите с такой девушкой, вы должны знать, где ее могут подстричь достойно.

После этого у меня не осталось выбора, и мы поехали на Шанз-Элизе.

Как говорится, любишь кататься, люби и саночки возить. Мы прибыли на Елисейские поля, в салон красоты. Там в Катю тут же вцепились сразу пять парикмахеров. Для начала они устроили часовой консилиум с применением компьютеров, на экранах которых они вращали Катину голову и примеряли на нее различные виды причесок. При этом никто из них не обращался ни ко мне, ни к Кате, никто не интересовался нашим мнением. Они разговаривали между собой, как разговаривают хирурги возле постели пациента накануне операции. В результате консилиума они пришли к какому-то выводу, о котором не сочли нужным даже поставить нас в известность. Они усадили Катю в кресло и начали с ней работать. Работали они два часа тридцать минут. За это время я успел трижды прогуляться по Шанз-Элизе и выпить шесть чашек чая. Каждый раз, когда я возвращался, на меня махали рукой и говорили, чтобы я отвалил как можно дальше и не мешал людям заниматься делом. Надо сказать, что и до этой парикмахерской Катя не ходила абы как, в московском Доме моделей с ней тоже работали дизайнеры, они сделали ей эдакую пышную гриву с начесом под женщину-вамп, что при ее юном и милом личике выглядело очень эффектно. Поэтому я не понимал, что еще такого могут изобрести эти французы, и, честно говоря, слегка побаивался результата. Тем более, что когда я пришел принимать работу этих мастеров, они решили продемонстрировать ее цирковым образом – они закрыли Катю занавесом, как Дэвид Копперфильд закрывает своих девочек во время фокусов. Тут я приготовился к самому худшему. И действительно, когда по команде эта простыня была сброшена и я увидел Катю, то в первый момент я испытал недоумение, потом разочарование и лишь минуты через три понял, что они совершили чудо.