Читать интересную книгу Та, которой не стало - Буало-Нарсежак

Равинель даже зажмурился. Такими мыслями только накличешь беду. Впереди маячит красный огонек. Это многотонный грузовик. Он плюется густым масляным дымом, нарушает рядность, оставляя слева узкий коридор, в который едва ли втиснешься. Равинель выпрямляется, увидев, что оказался в самом фокусе света фар грузовика. Из кабины водителя наверняка просматривается салон их машины. Равинель прибавляет скорости, и мотор сразу начинает барахлить. Неужели в форсунку попала пыль, засорился карбюратор? Люсьена ни о чем не подозревает. Она спокойно дремлет. Ей-то что? Странно, до чего она не похожа на других женщин… Как вышло, что она стала его любовницей? По чьей инициативе? Поначалу казалось, она его просто не замечает. Она интересовалась только одной Мирей. Обращалась с ней не как с пациенткой, а как с подругой. Они однолетки. Может, она поняла, что их брак непрочен? Или уступила внезапному порыву? Но он-то прекрасно сознает, что красотой не блещет. Остроумием тоже. Сам он никогда не посмел бы прикоснуться к Люсьене. Люсьена из другого мира — изысканного, утонченного, культурного. Его отец, учителишка брестского лицея, смотрел на этот мир лишь издали, глазами бедняка. Первое время Равинель думал, что это женский каприз. Странный каприз, и только… Вороватые объятия… Иногда прямо в кабинете на кушетке рядом со столом, на котором стерилизовались никелированные инструменты. Случалось, она потом измеряла ему давление — беспокоилась за его сердце. Беспокоилась?.. Нет. Вряд ли. Но она не раз проявляла заботу, вроде бы и вправду волновалась… А иногда с улыбкой выпроваживала его за дверь: «Что ты, милый, ей-богу, это же сущие пустяки». В конце концов его совершенно замучила неуверенность. Скорее всего… Внимание! Сложный перекресток… Скорее всего, у нее с первого же дня возникли далеко идущие планы… Ей нужен был сообщник. Они сообщники с самого начала, с первого взгляда… Любовь тут ни при чем, то есть настоящая любовь! Их связывает отнюдь не склонность, а что-то глубокое, тайное, запутанное. Разве Люсьена польстилась бы на деньги? Нет, ей важнее власть, которую дают деньги, положение в обществе, право распоряжаться. Она хочет властвовать. А он сразу ей подчинился. Но это еще не все. В Люсьене живет какая-то скрытая тревога. Едва ощутимая, но все-таки ошибиться тут невозможно. Тревога человека, повисшего над бездной, существа не вполне нормального. Потому-то они и сошлись. Ведь он и сам человек не вполне нормальный, ну хотя бы с точки зрения Ларминжа. Он живет как все, даже считается отличным представителем фирмы, но это одна видимость… Проклятый косогор! Мотор решительно не тянет!.. Да, так о чем же это он?.. Он мечется, пытаясь преодолеть границы своего бытия, как изгнанник, стремящийся вновь обрести родину. И она тоже… она ищет, мучается, ей все чего-то недостает. Иногда она как бы в страхе цепляется за него. А иногда смотрит так, будто задается вопросом, кто же он такой. Смогут ли они жить вместе? И захочет ли он с ней жить?

Равинель тормозит. Его ослепляет свет фар. Рассекая воздух, проносится встречная машина, и снова путь открыт. Деревья побелены в рост человека, шоссе рассечено посредине желтой чертой, и время от времени осенний черный лист издали напоминает камень или выбоину на асфальте. Равинель лениво пережевывает одни и те же мысли. Он забыл про смерть. Забыл про Люсьену. У него затекла нога, ему очень хочется курить. Он чувствует себя в полной безопасности в этой как бы герметически закрытой машине. Нечто подобное он испытывал еще в детстве, когда ходил в школу в застегнутой на все пуговицы пелерине. Опустив капюшон, он видел всех, а его — никто. И он, изображая парусник, играл сам с собой, сам себе отдавал приказы, совершал сложные маневры: «Повернуть брам-стеньгу!», «Убрать паруса!» Он наклонялся, подстраивался под ветер и позволял ему нести себя к бакалейной лавке, куда его нередко посылали за вином. С тех пор и захотелось ему побывать в ином мире, без взрослых, вечно проповедовавших одну лишь строгую мораль.

Люсьена кладет ногу на ногу и аккуратно прикрывает колени полами пальто. Равинель с трудом осознает, что они везут труп.

— Через Тур добрались бы быстрее, — замечает Люсьена, не повернув головы. Равинель тоже не смотрит в ее сторону и отрезает:

— Но после Анже дорога бывает забита. Да и не все ли равно?

Только бы она не возразила, а то он непременно с ней разругается, в сущности, из-за пустяка. Но Люсьена довольствуется тем, что достает из бардачка карты автомобильных дорог и рассматривает их, наклонившись к освещенной приборной доске. Это раздражает Равинеля. Дорожные карты — по его части. И разве он полез бы в ее ящик? Кстати, он никогда не бывал у Люсьены дома. Они слишком занятые люди. Едва успевали позавтракать вместе или встретиться в больнице, куда он заходил якобы на прием к врачу. А чаще всего Люсьена приходила в домик у пристани. Там-то они все и задумали. Что он знает о Люсьене, о ее прошлом? Она не склонна к откровениям. Как-то раз она сказала, что отец ее был судьей в Эксе. Умер во время войны. Не вынес лишений. О матери она вообще не рассказывала. Как он ее ни выспрашивал, она только хмурилась. И все. Ясно одно: Люсьена с ней не видится. Наверное, семейная распря. Во всяком случае, в Экс Люсьена так и не возвратилась. Но эти места, видно, все же дороги ее сердцу, раз она хочет обосноваться в Антибе. Сестер и братьев у нее нет. В ее кабинете стоит — вернее, стояла, так как он давно уж ее не видал, — маленькая фотография. На ней красивая светловолосая девочка скандинавского типа. Он еще расспросит ее, кто это. Потом, после женитьбы. Как это чудно звучит! Равинель не представляет себя мужем Люсьены. Люсьена, да и он сам, как это ни странно, типичные старые холостяки. И привычки у них холостяцкие. Его привычки неотъемлемы от него. Они ему нравятся. А вот привычки Люсьены он просто ненавидит. Ненавидит ее духи. Терпкий запах не то цветка, не то животного. Ненавидит ее перстень с печаткой, который она вечно крутит при разговоре; такое массивное кольцо хорошо смотрелось бы на пальце банкира или промышленника. Ненавидит манеру есть: она лязгает зубами и любит мясо с кровью. Порой ее движения, ее выражения вульгарны. Она следит за собой. Она отлично воспитана. Но иногда вдруг захохочет во весь голос или смотрит на людей слишком заносчиво и нагло. У нее широкие запястья, толстые лодыжки, почти плоская грудь. Это его чуточку коробит. Она курит тонкие вонючие сигареты. Кажется, привычка, приобретенная в Испании. Зачем она ездила в Испанию? Прошлое Мирей, по крайней мере, лишено всякой таинственности.

После Ла-Флеш пейзаж меняется. Попадаются холмы, ложбины, где еще держится туман, изморосью застилающий стекла. Некоторые крутые подъемы Равинель берет только со второй попытки.

Эта двойная смесь — мерзкое горючее. Из-за него-то и тарахтят моторы, да и тянут они не лучше газогенератора. Погода вконец испортилась. Половина одиннадцатого. На дороге ни души. Если вырыть в поле яму и закопать труп, никто и не догадается. Все шито-крыто… Но у них разработан план… Бедняжка Мирей! Она не заслуживает таких мыслей. Равинель вспоминает о ней с нежной жалостью. Почему она не из той же породы, что и он? Домашняя хозяюшка, уверенная в себе! Неравнодушная к цветным кинофильмам, магазинам стандартных цен, кактусам в горшочках. Она считала себя выше его, критиковала галстуки, которые он носил, смеялась над его лысиной. Она недоумевала, отчего он иногда раздраженно расхаживал по дому, засунув руки в карманы. «Что с тобой, милый? Давай-ка сходим в кино… Если тебе скучно, скажи». Но нет, ему было не скучно, а куда хуже! Ему было тошно жить — вот правильное слово. Теперь он знает — это неизлечимо. Как хроническое заболевание. Тошно жить на свете. И никакое лечение тут не поможет. Теперь Мирей мертва! А что изменилось? Однако, быть может, когда они поселятся в Антибе…

По обеим сторонам дороги тянется бесконечная равнина. Кажется, что машина стоит на месте. Люсьена перчаткой протирает стекло, рассматривает унылый пейзаж, мелькающий за окном. На горизонте замаячили огни Ле-Мана.

— Тебе не холодно?

— Нет! — отрезает Люсьена.

С Мирей Равинелю тоже не повезло. Как и с Люсьеной. Ему либо не хватает опыта, либо попадаются только холодные женщины. Напрасно Мирей притворялась чувственной, считая, что обязана разыгрывать страсть. Равинеля не так-то легко провести. Отсюда и пошли их разногласия. А вот Люсьена — та даже и не пытается вводить его в заблуждение. Совершенно очевидно, что любовь ее только бесит. Она полная противоположность Мирей, которая считала себя обязанной поддерживать супружеские отношения, относилась ко всему всерьез. А вот он ничего не принимает всерьез. У того, что действительно имеет значение, нет ни имени, ни формы. Это и груз, и пустота. Люсьена это понимает. У нее часто такой пристальный, остановившийся взгляд, что обмануться невозможно. Не исключено, что и Мирей хотела понять это, как хотела обучиться любви. Может, любовь-то как раз и вводит нас во внутренний мир другого человека. Равинель думал об игре в туман. Ему следовало бы приспособиться к Мирей. Наверняка она была чувственной и женственной. Полная противоположность Люсьене.