там делал на дереве?
– Ничего, – пожимаю я плечами.
– Угу, – говорит мама и стряхивает с моего плеча синюю пыль. – Значит, ты не сидел на дереве и не играл опять с птицами?
Я хмуро смотрю на маму.
– Я не играл. Это детские забавы. Я наблюдал.
У мамы подергиваются губы.
– Разумеется, – говорит она и смотрит вниз зелеными глазами. – А где твои ботинки?
Снова пожимаю плечами.
– С ними сложнее забираться на дерево. Я не надел их, потому что не хотел упасть.
Она качает головой и опускается передо мной на колени, на ее лице уже нет того сурового выражения.
– Что ж, я бы не пережила, если бы ты упал. Как поживают птицы?
– Хорошо, – заверяю ее я, снова сгорая от нетерпения понаблюдать за пернатыми друзьями, поскольку мама уже не сердится. – Там в гнезде сидит птенец, но, думаю, его мама уже улетела, поэтому я хочу научить его летать.
Мама улыбается, и вокруг ее зеленых глаз появляются морщинки.
– Если кому-то это и по силам, то только тебе. Ты всегда умел находить с ними общий язык.
Мама поднимает руку и проводит пальцами по моим волосам, но я отдергиваю голову и приглаживаю их.
– Я их уже расчесал.
Она смеется и поправляет мой поднятый воротник.
– Хорошо. Время ужина.
Я отдергиваю руку, когда мама снова тянется к моей руке.
– Я больше не могу держаться за руки. Мне же восемь, – напоминаю я.
– О, верно. Конечно, – говорит мама и еле заметно ухмыляется. – Наверное, мне просто грустно, что я давно не держала за руку сына.
Я не хочу ее расстраивать. И речь не о том, что мне не хочется держать ее за руку – просто так делают только маленькие дети.
– Ты можешь держать за руку Райатта, – говорю я. – Ему всего три года, так что он не будет против.
Она нежно похлопывает меня по щеке.
– Замечательная мысль.
Мы уходим из рощи деревьев, идем мимо поилки для птиц и остроконечных кустарников. Я смотрю на поместье у подножия склона, но не хочу заходить в дом. Лучше бы я остался здесь, с травой и птицами.
На самом деле с самим домом-то все в порядке. У нас сорок три комнаты, целая куча дорогих украшений и много слуг. Ни у одной другой семьи в городе нет такого большого дома, как у нас, и такого количества лошадей.
Но я его ненавижу. Лучше бы я жил в небольшом домике, как в центре города. Потому что тогда мне бы не пришлось жить здесь. С ним.
Мы почти миновали сад и дошли до черного хода, когда в дверном проеме вдруг появляется фигура. Я резко останавливаюсь, и моя мать тоже замирает. В дверях стоит отец, его красная рубашка без единой складочки застегнута на пуговицы до самой шеи. Голова у него лысая, а на лице густая каштановая борода. Он уже раздраженно поджимает губы. Привычная картинка, когда рядом я.
Он переводит взгляд черных глаз с матери на меня, и я еле сдерживаюсь, чтобы не сглотнуть подступивший к горлу ком. Он не должен заметить мой страх, ведь я, по его словам, всегда должен держаться мужественно. Думается, это то же самое, что перестать испытывать чувства.
Мама наклоняется и берет меня за руку, и на сей раз я не вырываюсь, а наоборот, крепко хватаюсь мокрой ладошкой за нее. Дойдя до двери, мы встаем напротив моего отца.
– Я не знала, что сегодня вечером ты вернешься домой, Стэнтон.
– Смог быстрее решить дела с королем, – отвечает он.
Отец замечает, что на мне нет обуви, и мне хочется сжать пальцы и зарыться ими в траву. Сердце гулко стучит в груди, когда он бросает на мои ноги испепеляющий взгляд, а потом снова обращается к моей матери:
– Похоже, пока меня не было, ты стала отлынивать от своих материнских обязанностей, Элора.
Я тут же опускаю голову и смотрю на свои испачканные в грязи ступни, чувствуя, как от стыда на плечи ложится груз. Если бы я знал, что отец вернется домой, то ни за что бы не вышел из дома, не надев обувь. Да я бы вообще не вышел на улицу. Прошлая неделя, пока отец находился в отъезде, оказалась лучшей за долгое время. Мама каждый день разрешала мне гулять возле дома, а вчера мне даже удалось пропустить урок оружия и истории. Но теперь я меньше всего хочу, чтобы отец злился на маму.
– Он просто бегал в саду, – говорит она спокойным и вежливым голосом. Мама всегда общается с ним таким тоном, даже когда Райатт капризничает, а капризничает он часто. – Свежий воздух на пользу подрастающему мальчику.
– Ему на пользу учеба, – гаркает отец. – А теперь отведи его в дом и умой. У нас гости, и я уже распорядился, чтобы через двадцать минут подали ужин.
Отец круто разворачивается и уходит, и мама загоняет меня в дом. Она идет в мою комнату, где помогает мне собраться. Я не жалуюсь, даже когда она проводит по моим волосам влажной расческой.
Я успеваю лишь переодеться в чистую одежду, а мама забрать Райатта из детской, когда отведенные нам двадцать минут истекают.
Отец сидит в столовой во главе стола, а слева от него расположились еще три человека. Один из них – мой дядя Иберик. Он старше моего отца, и его земли граничат с нашими. Они часто ведут дела вместе, но я не знаю, какие именно. Знаю только, что моему отцу принадлежат в гавани корабли, и часто слышу, как они обсуждают кузнецов, но больше ничего. А еще, в отличие от моего отца, Иберик живет один и у него никогда не было наследников.
Оставшиеся два человека, что сидят за столом, мне незнакомы. Это мужчина и женщина, и я никогда не видел таких блестящих волос, как у них. Женщина рыжая, и ее глаза по цвету напоминают кирпичи. У мужчины каштановая борода, как у моего отца, но немного кривые зубы. У этих людей проколоты заостренные кончики ушей, и с них свисают украшения, напоминающие сосульки и цепи.
Моя мать садится справа от отца, а я усаживаю Райатта в его кресло и потом сажусь между ними. Посреди стола стоит букет красных цветов, и он немного загораживает гостей, потому я рад, что слуги поставили сюда эту вазу. Так я менее заметен.
Пока мы рассаживаемся, разговоры за столом не стихают, и этому я тоже рад, поскольку, когда в последний раз дядя Иберик приезжал к нам на ужин,