Что точно никогда не меняется, так это спортзалы. Те же шведские стенки, те же баскетбольные корзины, те же свисающие с потолка и закрепленные на стене канаты, те же потертые маты, составленные в стопку в углу. На подоконнике лежал оранжевый баскетбольный мяч, почти новый. Я взял его в руки, несколько раз стукнул им по полу, надеясь, что это пробудит какие-то ассоциации с тем последним моим воспоминанием из предыдущей жизни, но нет, ничего.
Я бросил мяч в кольцо прямо оттуда, где стоял, из трехочковой зоны. Попал.
Значит, есть еще порох в пороховницах…
Со стороны входной двери послышались легкие аплодисменты. Я посмотрел туда и обнаружил молодую женщину. Она была молода, стройна, у нее была загорелая кожа и короткое, совершенно не подходящее учительнице летнее платье, которое можно надевать в школу только тогда, когда учебный год еще официально не начался.
— Хороший бросок, — сказала она.
— Умею, могу, практикую, — сказал я. — А вы из какого класса?
— Хорошая попытка, но нет, — сказала она. — Я здесь преподаю.
— Я теперь тоже, — сказал я.
Орать через весь зал было глупо, и я подошел к ней поближе. До моих ноздрей донесся легкий аромат духов. Что-то цветочное.
— Значит, вы — наш новый физрук?
— Виновен, — сказал я. — Василий.
— Ирина, — сказала она и протянула мне руку. У нее были изящные пальцы с аккуратными розовыми ноготками. Обручальное кольцо отсутствовало. — Преподаю английский и французский.
— Бон жур, — сказал я, и на этом мои знания французского практически закончились.
— Мой профильный язык, — сказала она. — Но мне кажется, что английский будет куда более перспективен.
— Несомненно, — сказал я. — И что привело вас в наши с Виктором владения?
— Я искала вас, — сказала она.
— Именно меня? Надеюсь, всю жизнь?
— Если честно, то последние минут десять, — сказала она. — Дело в том, что мне нужна грубая физическая сила.
— Это вы по правильному адресу пришли, — согласился я. — Чем помочь? Бюст Монтеня надо передвинуть?
— Почти, — сказала она. — Надо шкаф передвинуть и пару портретов повесить. Справитесь сами или мне еще и Виктора позвать?
— Не стоит его тревожить, — сказал я. — У него сейчас свидание с последней страницей «Советского спорта».
— Вообще-то, я проходила мимо и слышала, как он храпит.
— Тогда тем более, — сказал я.
Передвинуть шкаф оказалось несложно, даже не пришлось ничего из него вытаскивать. После повешения портретов каких-то незнакомых мне мужчин, выяснилось, что было бы неплохо чуть-чуть подвигать парты и поправить карниз, на котором висели шторы. В общем, на все про все ушло около часа.
— Спасибо, Василий, — сказала она. — Теперь я вас отпускаю. Даже не знаю, как вас отблагодарить, одна я бы до первого сентября точно не справилась.
— Может быть, вы согласитесь выпить со мной чашечку… — а здесь, наверное, приличных кофеен-то и нет. — Стаканчик чего-нибудь прохладительного?
Кафе тут по соседству точно было, я вчера в нем обедал. После прогулки и перед тем, как домой пойти.
Готовить самому мне вчера совершенно не хотелось, деньги вроде бы были, а смысл их экономить полностью отсутствовал.
— Василий, — серьезно сказала она. — Я должна сразу вас предупредить, что у меня есть молодой человек.
— Ирина, так я же не на свидание вас приглашаю, — ответил я тем же тоном. — Просто посидим, как коллеги, обсудим учебный процесс, вы введете в курс дела более молодого товарища.
— Ладно, уговорили, — сказала она. — Только не в соседнем кафе, хорошо?
— Конечно, — сказал я. Может быть, ее там слишком хорошо знают или мать кого-нибудь из учеников буфетчицей работает, и она боится, что разговоры пойдут.
Виданное ли дело, при живом молодом человеке с другим молодым человеком лимонад пить.
— Вы же человек спортивный и не должны быть против того, чтобы немного пройтись.
— Вообще, я не против, — сказал я. — Но идти пешком совершенно необязательно, потому что я за рулем.
— О, — сказала она. — Берегитесь, Василий.
— Чего именно беречься?
— Нашего дружного, сплоченного и частично незамужнего женского коллектива, — сказала она.
— Ну, физрук — не самая выгодная партия, — сказал я.
— Вы сейчас шутите, что ли? — рассмеялась она. — Вы молоды, спортсмен, по лицу видно, что не пьете, да еще и машина у вас есть. А если вдруг выясниться, что вы от родителей съехали и комнату в общаге ни с кем не делите, то вариант у вас останется только один. Бежать. Без оглядки и так быстро, как вы на сдаче нормативов ГТО не бегали.
— Надеюсь, это вы сейчас шутите, — сказал я. В мое время физруки таким спросом не пользовались. Ну, по крайней мере, лично я не пользовался, хотя и съехал от своего старика-отца довольно давно.
— Конечно же, шучу, — сказала она.
— Прямо от сердца отлегло.
— Но вы должны помнить, что в каждой шутке есть доля шутки, — сказала она, являя пример жестокосердия. — А все остальное в ней — правда.
— В любом случае, спасибо, что предупредили, — сказал я. — Предупрежден — значит вооружен.
— Но что вы станете делать? Состаритесь, начнете пить, продадите машину?
— Звучит, как рабочий план, — сказал я. — А может быть, я вообще человек плохой?
— А это, Василий, не имеет вообще никакого значения, — сказала она. — Потому что все тут — педагоги, и обязательно попытаются вас перевоспитать. Может быть, это даже усугубит проблему, потому что таким образом вы бросите им еще и профессиональный вызов.
— Я тоже своего рода педагог, — сказал я. — И знаю, как этому противодействовать.
Еще я знаю, что в моем возрасте люди уже, как правило, не меняются. По крайней мере, без серьезного давления обстоятельств. А на меня обстоятельства уже так успели надавить, что давно выработался иммунитет.
— Вот заодно и тема для нашей беседы, — сказал я. — Расскажите мне, кто представляет наибольшую опасность.
— Имя им — легион, — зловеще сказала она. — Но если вы еще не передумали, то давайте встретимся у выхода из школы через полчаса. Мне еще надо в учительскую зайти.
— Договорились, — сказал я.
Сам я навестил Виктора, желая оповестить его о своем убытии, но он действительно храпел, накрывшись «Советским спортом», и я не стал его беспокоить. Я вышел из спортивного крыла и в коридоре тут же наткнулся на строгого вида женщину, которая явно представляла опасность, но совсем не того плана, о котором меня предупреждала Ирина.
Это была так называемая «старая грымза», противница всего живого и ненавистница всего веселого, в мое время такой типаж тоже встречался, но здесь, по идее, должна была быть их точка респауна.
В смысле, вот откуда-то отсюда они, наверное, все и выползли.
— Так, молодой человек, — сказала она. — Вы у нас кто?
— Я у вас Василий Иванович, новый физрук, — сказал я. — А вы…
— А я — Надежда Анатольевна, заведующая учебной частью.
— Очень приятно познакомиться, — сказал я.
— А я пока не решила, приятно мне или нет, — сказала она. — Понимаю, что сейчас лето и учебный год еще не начался, но надеюсь, что вы не собираетесь и перед учениками расхаживать вот в этом?
И она ткнула пальцем в мои любимые голубые джинсы.
— Виноват, исправлюсь.
— Надеюсь, что исправитесь, — сказала она. — Вы же раньше в школах не работали?
— Нет.
— Что ж, тогда совсем нелишне будет вам напомнить, что вы — советский педагог, и являетесь лицом не только нашей школы, но и всего советского образования, и обязаны подавать своим ученикам пример. Хороший пример, а не пример низкопоклонничества перед западом. Кроссовки, я смотрю, у вас тоже румынские.
— Скорее, китайские, — сказал я.
— Не имеет значения, — сказала она. — Можете носить их в свободное от работы время и где-нибудь подальше отсюда.
— Разве китайский народ — не братский нам народ? — уточнил я.
— Молодой человек, не умничайте, — сказала она. — Учебный план на год у вас уже готов?