Читать интересную книгу Малые поэмы (сборник) - Джон Китс

Гиперион

Отрывок

Книга I

Сойдя в глубокий, мглистый, гиблый дол,Где свежестью не веет поутру,Где полдней жарких нет, и звезд ночных,Воссел недвижной глыбой древний Крон,Безгласнее обставшей тишины;За лесом лес навис над головой —За тучей туча, мнилось. Воздух былБезжизненней, чем в летний зной, когдаЧуть-чуть колеблются метелки трав,Но палый лист покоится, где пал.Ручей неслышный мимо тек, журчатьНе смея, ибо скорбный падший богБыл рядом — и Наяда в камышахДержала хладный перст у сжатых уст.

В сыром песке следы огромных стопТуда лишь и тянулись, где застылСедой Титан. И на песке сыромПокоилась, недвижна, нежива,Десная длань, утратившая скипетр.Сомкнувши вежды, к матери-ЗемлеПоник челом, просил подмоги сын.

Казалось, он уснул навек. И вдругЧужая пясть на мощное плечоЛегла; но прежде отдан был поклонТому, кто стыл недвижен, глух, незряч.Се бысть Богиня древних, первых дней;И рослой амазонке близ нее —Глядеть бы крохой; карликом глядетьАхиллу; Иксиона колесоОстановила бы она перстом.Не столь великий лик являет сфинкс,Возлегший во дворце на пьедестал —Мемфисский сфинкс, наставник мудрецов.О! лик Богини мог бы изумлятьКрасою, да красу печаль затмила —Печаль, прекрасней, чем сама Краса.И чуткий страх в огромных был очах:Как будто беды шли — за строем строй,Как будто лишь передовой разъездМетнул стрелу, а грозный арьергардПогибельные громы снаряжал.Одну прижавши длань к своей груди,Туда, где сердце смертных бьется — точноБессмертной быв, испытывала боль,Богиня выю Крона обвилаДругой рукой и, стан опять согнув,Титану в ухо молвила слова —Трубой органной грянул горний глас —Печальные слова, что наш языкСпособен так воспроизвесть (о скольБедней он, чем былая молвь богов!):«О Крон, очнись… Но, бедный, старый Царь —Зачем? Никак, увы, не ободрю;Не изреку: „Почто же опочил?“Ты от небес отторжен, а земляНизринутых богов не признает,И славный, многошумный океанТебя отверг; и в воздухе седойИ ветхий бог не властелин отнюдь.И твой же гром, невольник вражьих рук,Обрушился на прежний твой чертог;Дотла твоей же молнией сожжет —Наш мир сожжет! — неловкий супостат.Безвременье! Мгновенья — точно годы!Чудовищная правда, что ни миг,Вспухает, нагнетает нашу скорбь,Дабы неверье не смогло вздохнуть.Почий, о Крон, и далее! ВотщеТревожу твой пустынный тяжкий сон,И втуне ты бы очи разомкнул!Почий, а я восплачу, павши ниц».Июльской ночью заворожены,Зеленые старейшины лесов —Маститые дубы, при свете звездНедвижно дремлют, спят, не шевелясь —А ветер лишь единожды плеснет,И до зари уляжется опять.И, что случайный ветер, эта речьУтихла. И Богиня, возрыдав,Сырую почву тронула челом,Дабы волос рассыпавшихся шелкСокрыл стопы Титану, и согрел.Луна успела за ночь миноватьНеторопливо все четыре фазы,А эти двое стыли близ ручья,Незыблемые, словно валуны —Безгласный Бог, склонившийся к земле,Простертая Богиня, вся в слезах —Покуда Крон, опомнясь, не подъялУгрюмый взор на чуждый, жуткий край,На сумрак и печаль окрестных мест —И не узрел Богиню… Крон отверзКосневшие уста — и, точно листОсиновый, дрожала борода:«Супруг тебе — златой Гиперион,О Тейя, о нежнейшая жена…Отверзни взор и возопи: увы!Отверзни взор и молви: сей изгой —Ужели Крон? Скажи, ужели впрямьСей голос — мой? Чело сие — ужельМое? Мое, навек лишенное венца?Ужели это Крон? О, чья же властьМеня повергла, молви, чья же мощь?О, кто растил ее, и наущал?Ведь я стальной рукой давил Судьбу!Но я сражен, я сгублен, погребен,И отрешен от боголепых дел:Не правлю обращением светил,Не усмиряю ветры и моря,Не пригреваю злаки тучных нив —О, как же божью сердцу изливатьБезмерную любовь? Невесть кудаМое пропало сердце — и невестьКуда пропал я сам, былой Титан:Престол утратив, где-то я исчезМеж ним и долом этим… Тейя, Тейя!Открой зеницы, огляди миры —Миры сиянья звездного, и мглы;Миры, что жизнедатны, иль мертвы;Миры Небес, и преисподних бездн.О Тейя, Тейя! Разве не видатьИль образ некий, иль хотя бы теньЗащитника, стремящегося к намНа крыльях, либо колеснице? Да!О да! Я верю: Крону — быть Царем.О да! Всенепременно победимБогов мятежных — верю! Трубный зыкВосславит нас, и грянет мирный гимнВ заоблачных чертогах золотых —Сольется пенье с перебором струнСеребряным. И сколько новых благСоздам на диво дщерям и сынамНебесным! А затем… Затем велю…О Тейя, Тейя, Тейя! Где же Крон?..»

И Крон восстал во весь огромный рост,Ломая руки, пястью пясть круша.Всклокоченную гриву хладный потВлажнил — и взор померк, и глас умолк,И слух замкнулся — плачь, о Тейя, плачь!Но вскоре Крон возмог отверзнуть вновьУста: «О, я ли, я ли — не творец?Не созидатель? Я ли не создамИного мира, и другой вселенной,Чтоб нынешним — конец настал навек?О Хаос новый! Где ты?» — Сей глаголДостиг Олимпа, и объяла дрожьТроих богов мятежных. Тейя жеВосстала враз, надежду обретя,И быстро, но смиренно призвала:«Спеши утешить весь наш падший род,О Крон! Даруй отвагу остальным!Я знаю путь, ведущий в их приют!»И смолкла, взором заклиная: в путь!Попятилась немного. Крон за нейШагнул — и Тейя, вмиг поворотясь,Вожатой стала. Древние стволыПред ними расступались, как трава.

Меж тем во мрачных безднах реки слезЛились. Таких скорбей, подобных мукНе выразить ни речью, ни пером!Титаны — связни, или беглецы, —Стенали в лютой боли: «Крон, спаси!»Но к ним не долетал ответный глас.Из древних великанов лишь одинЕще не пал, и властвовал еще —Гиперион. И шаровидный огньЕму служил престолом — Богу Солнца.Но чуял Бог: беда недалека.Он знамений страшился — не примет,Которых столь боится смертный люд:Не песий вой, и не вороний грай,Не уханье полнощное совы,Не родственник, ступивший на порог,Когда раздался погребальный звон —А знамения навевали страхГипериону. Весь его дворец,От золотых пирамидальных вежДо бронзовых укромных галерей,Кровавым жаром тлел — и всяк покой,И всяк чертог соделался багров.Оконные завесы, тучи тож —Гремели. Исполинские орлы,Нигде никем не виданные прежь,Витали. Ржанье пламенных коней,Нигде никем не слыханное прежь,Раскатывалось. А кадильный дым,До Бога достигавший с алтарей,Что на священных ставятся холмах,Смердел каленой медью и свинцомРасплавленным… Когда на сонный западБог нисходил усталый, отсияв, —Не отдыхать ложился великан,И не дремал, внимая пенью флейт,Но мерил до утра, за шагом шаг,Длину и ширину своих палат.А в дальних закоулках и углахТеснились оробелые рабыКрылатые — так толпы горожан,Бежавши в степь, сиротствуют, покаЗемлетрясенье зыблет их дома.И вот, когда влачился Крон воследЗа Тейей сквозь неведомую дебрь,Гиперион прощальные лучиМетнул, и скрылся, низойдя на запад.Дворцовую пред ним отверзли дверьБесшумно, как всегда — и лишь ЗефирПоднес к устам покорную свирель,Мелодию рождая наугад.Подобно розы алой лепесткам,Благоуханным, радующим взор,Открылись дивно створы, чтобы могУставший за день Бог домой войти.

И Бог вошел — как воплощенный гнев!И риза развевалась, точно ветрЕе трепал — она, раскалена,Ревела, что земной кузнечный горн —И дрогнул всяк. А Бог шагал вперед,Минуя череду гигантских зал,И семицветных арок череду,И череду сияющих столпов,Покуда не ступил под главный свод.И там остановился. И, ярясь,Претяжко топнул. Громовой ударСотряс обитель Бога — от основДо кровель. И еще не стихло эхо —А Бог, подобно смертному, вскричал:«О ужасы — во сне и наяву!О чудища! О кровоядный сонм!О упыри в сырой, холодной тьме!О нежить черных, ледяных озер!Почто почуял вас? Узрел почто?Почто бессмертный бог настоль смятен,Завидя грозные зеницы зла?Низвержен Крон — ужели пробил часИ мой? Ужели сей покину кров —Родную гавань, славы колыбельМоей, обитель света и тепла,Чистейший храм хрустально-золотой, —Мое владенье? Пусты, холодныСии чертоги станут без меня.Не роскошь, не величие, не блескПровижу: мрак провижу — смерть и мрак.О, даже в мой приют, мое гнездо,Пришли виденья Тартара, дабыГлумиться и вещать погибель… Нет!Землей клянусь, и хлябью всех пучин:За рубежи пылающих высотНеотвратимо протяну десницу —И дрогнет самозванец юный, Зевс,И Крон опять воссядет на престол!»Он рек — и смолк. Но полнили гортаньУгрозы, хриплый порождая рык…В театре пуще грянут свист и гул,Коль тишины потребует актер;Прикрикнул Бог — а Призраков ордаВзглумилась гаже втрое, и гнусней.И над зеркальным полом плыл туман,И мнилось, пол преображался в топь.И боль неслыханная проползлаПо телу Бога — мнилось, лютый змий,Проникший сквозь подошвы ног, достигДо темени, под коим свился в клуб —И сгинул… Тотчас ринулся к вратамВосточным Бог, и там, за целых шестьЧасов до часа утренней зари,Дохнул на створы — и, со створов прочьТуман тяжелый свеяв, широкоВрата над океаном распахнул.И шаровидный огнь парил, готовДневного бога по небу нести;Вращался, облеченный мглою туч —Точнее, полускрытый: свет не гас,Не прятался бесследно — там и сямВысверкивали очертанья сфер,Колюров, дуг и пламенных кругов;И молнии глубокий слал надирК зениту — иероглифы чертил;И всякий жрец, и всякий звездочетВо время óно знал их тайный смысл,Разгаданный за сотни долгих лет —И позабытый ныне: мы найдемЛишь на стенах египетских руинТакие письмена… И было дваКрыла у шара — пламенных крыла;И при явленье Божества ониПриподнялись, готовя первый взмах,И за пером расправили перо,Отряхивая мглу — но самый шарТаился в ней, приказа ждал. ПриказТотчас бы отдал Бог, и день зажег,И спасся бегством — бегством в небеса…Увы! Теченье суток торопитьНикто не властен — даже божество.И не зарделось утро: пресеклисьРассветные приготовленья враз.И пламенели крылья-близнецыВотще; вотще зияли широкоВосточные врата ночной порой.Титан, который некогда был горд,Неукротим — согнул невольно выюПод гнетом черных, тягостных годин.И на угрюмой облачной гряде —Меже, разъединявшей день и ночь, —Простерся Бог, померк и простенал.И свод небесный тысячами звездГлядел на Бога скорбно — и УранГлаголал из космических глубин,Торжественно и тихо молвив так:«О сын мой! Сын пресветлый! Ты зачатЗемлей от Неба древле, Чадо Тайн,Что непостижны для самих же сил,Тебя творивших! Огненный восторг,Всемощный пыл, всевластную любовь —Отколь, и кто нам это ниспослал?А нашей страсти зримые плоды —Божественные символы, во плотьОблекшие невидимую жизнь —Бессмертную, и сущую везде.И в мире новом ты — светлее всех,Всех остальных собратьев и Богинь!Борьба меж вами нынче, и мятеж:Отцу враждебен сын. Я видел: палМой первенец, развенчанный отец,Меня — меня! — моливший: „защити!“Но был неотразим сыновний гром,И я в туманы спрятал бледный лик…Свою погибель чуешь? Неспроста,Коль Боги не походят на Богов!Я создал вас божественными встарь:Суровы, строги, безмятежны, выМиропорядок божеский блюли.А ныне стали страх, томленье, гнев,И лютость вам присущи наравнеСо смертными, чинящими раздорВ юдоли бренной… Сын мой, это знак —Прискорбный знак паденья и конца!Но не сдавайся! Ты могуч и смел,Ты — горний странник, несомненный Бог!О, дай отпор годинам тяжким, полнЭфирной мощи! Я же — только голос,Безликий, точно ветер и прилив —Как ветер и прилив, сыны стихий.Но ты — иной. А посему — спешиОпередить беду. Хватай стрелу,Покуда лучник целится! СтремисьНа землю: Крон спасения взалкал!А я крылатый огнь оберегуИ буду небесам опекуном».Вселенский шепот слыша, исполинВосстал тотчас, и поднял к сонму звездСвой лик, раскрывши веки широко.Уран умолк. Но, веки широкоРаскрывши, все глядел на сонмы звездГиперион… А после, как ловецЖемчужин, прыгающий с борта в хлябь,Склонился Бог — и с кромки межевыхСвинцовых туч беззвучно канул в ночь.

Книга II

В один и тот же быстрокрылый мигНизринулся Гиперион стремглав,А Крон и Тейя край узрели, гдеРыдала Рея, и Титаны стонВздымали. Слезы падали во мглу,Стенанья глохли: яро грохоталНезримый водопад, и горных рекНезримых раздавался грозный рев —И стонущий не слышал сам себя.Скала скалу теснила, всяк утесК соседнему склонялся, точно зубр,Челом к челу встречающий врага:Они смыкались в каменную сень,Изгоям дав угрюмейший затин.Сидевшему — престолом был гранит,Лежавшему — постелью был базальт,Иль сланец… И не все тут собрались:Иной был в узах, странствовал иной.Терзались Кой, и Гиг, и Бриарей,Порфирион, и Скорбий, и Тифон,И много прочих, грозных силой мышц, —Терзались там, где каждый тяжек вздох,И стиснутых зубов не разожмешь,И ни один сустав согнуть нельзя —Настоль вязка мрачнейшая среда,Облекшая страдальцев — лишь сердцаТрепещут и колотятся, гоняИз жилы в жилу судорожно кровь…Скиталась бесприютно Мнемозина,Блуждала Фойба от луны вдали:Бродяжить были многие вольны —Но большинству пришлось ютиться здесь.Застыли там и сям громады тел —Не столь печально хмурое кольцоКамней священных, древних кельтских глыб —На пустоши, когда вечерний дождьЗаморосит в унылом ноябре,Заброшенное капище кропя.Но все крепились: ни глагол, ни жест,Ни взгляд не выдавал ничьей тоски.Давно и втуне ярость исчерпалПоникший Крий, в осколки раздробивБулатной палицей ребро скалы.Но шею змия стискивал ЯпетВ огромном кулаке, — а змий давноИ жало вывалил и, словно плеть,Обвис, казненный — ибо не дерзнулЗевесу ядом в очи плюнуть гад.И распростерся подбородком вверхСтрадалец Котт, а теменем — в кременьУперся и, раскрыв беззвучно рот,Вращал глазами страшно. Близ негоСтояла та, кого гигантский КафЗачал, и в лютых муках матерь ГеяРожала — ибо Азия крупнейВсех остальных рожденных Геей чад.И мысль о достославных временахГрядущих просветляла скорбный лик:В поречьях Окса или Ганга храмЗа храмом рисовала ей мечта,И острова, и купы щедрых пальм…И Титаниде скипетром служилИндийского слона огромный клык.Над ней, облокотившись об уступ,На коем он свалился, ЭнкеладЛежал: когда-то смирный, словно вол,Пасущийся средь заливных лугов —А ныне злобный, точно лев иль тигр.И, месть лелея, мысленно теперьМетал он горы во второй войне,Грядущей — и с Олимпа БожестваБежали в обликах зверей и птиц.Здесь Атлас был; и Форкий, что ГоргонЗачал; и были Океан с Тефидой,У коей на груди рыдала дщерьКлимена, распустившая власы.Фемида же упала подле ногЗакутанной, что горная сосна,В холодные, сырые облака,Неузнаваемой царицы Опс.Но здесь прервется перечень имен:Коль Муза возжелает воспарить —Задержишь ли? А Музе время петьО Кроне с Тейей, что сюда взошлиОт горших бездн по скользкой и крутойТропе… Возникли две главы сперваЗа гранью скал, потом тела — и вотОсталось восхожденье позади.И к логову изгоев Тейя дланьБеспомощно простерла — трепеща,Украдкой созерцая Кронов лик.Пытался богом оставаться Бог:Отринуть гнев, томление, печаль,Тоску, надежду, ярость, и алчбуК отмщению, и — паче прочих чувств —Уныние… Вотще! Бесстрастный РокЕго седины мертвою водойУж окропил, и сопричислил к смертным.Застыла Тейя в страхе… И сыскалНесчастный сам дальнейшую стезю.

Больнее сердцу от земных потерь,Душе тоскливей от мирских утрат,Коль видишь злополучную семью,Где беды столь же тяжкие стряслись.И Крон, войдя к изгоям, обомлелИ сник бы, но взглянуть успел в глазаТому, кто был могуч, и Крона чтил —Титану Энкеладу. И воспрял,Одушевился Крон — и грянул клич:«Глядите, вот ваш Бог!» И грянул стонВ ответ, и скорбный вой, и жалкий вопль —Но всяк склонился, Крона восхвалив.Развеяв сумрак облачных завес,Глядела Опс, отчаянно бледна,С мольбой в запавших, выцветших очах.Когда взревет Зима, дремучий борШумит — подобный же возникнет шумСреди бессмертных, если, перст воздев,Глаголать Бог намерится — изречьНеизрекомое, и каждый звукЗаставить загреметь и заиграть.Утихнет буря — и дремучий борУснет, и более ни шум, ни шорохНе раздадутся. Но затих едваСредь падших гул — и тотчас, как орган,Что, хору дав умолкнуть, вдруг аккордРождает серебром басовых труб,Державный Крон безмолвие прервал.Прервал — и рек: «Ни сердце, мой судьяПристрастный, не способно разъяснить,За что нам нынче выпало сие, —Ни первобытный духовластный миф,Изложенный в стариннейшей из книг,Которую хранитель звезд, Уран,У темных берегов, из темных волн,С незнаемого дна сумел извлечь, —Нам, из безвидных спасена зыбей,Незыблемый гласит она закон!Ни миф, ни знак, ни вещая борьбаСтихий — земли, воды, ветров, огня, —Когда они воюют меж собой,Вдвоем, втроем, а то и вчетверомЗатеяв распрю, все противу всех:Ярятся огнь и ветер, а водаОбоих дождевая оземь бьет —И, если молния отыщет серу,Мир дрогнет, — ни борьба стихийных сил,Ни знак, ни миф не властны сообщить,За что вам нынче выпало сие!Нигде разгадки нет — хоть я вперялЗрачки до боли во вселенский свиток:За что же вам, древнейшим БожествамСредь зримых, осязаемых Богов,Покорствовать мятежникам, чья мощьСравнительно мала? Но все вы здесь!Посрамлены и сломлены — вы здесь!Я крикну: „Храбрецы!“ — услышу стон;„Холопы!“ крикну — снова стон. И что жеПоделаю? О Небо, что же днесьПоделаю? Пусть молвит каждый Бог:Как воевать? Как ярость утолить?Глаголай всяк — и все глаголы взвесь!Я жажду слушать. Молви, Океан,Глубокий в мыслях! На твоем челе —Спокойствия сурового печать,Рожденного раздумьем. Говори!»

И Крон умолк. А Властелин Морской, —Философ, не в сени афинских рощУченый, а в безмолвии пещерПодводных изощрить сумевший ум, —Заставил свой чужой речам языкЗашелестеть, как волны о пески:«Кто исступленно испускает рык,И яростью бессильной тешит скорбь —Не слушай! Ничего не прошепчу,Что злобу возмогло бы раздувать!Но внемли всяк беззлобный! Говорю:Склонись послушно, кротко, не ропща;Я правду молвлю в утешенье вам,Коль скоро вас утешить может правда.Закон Природы, Рок — а не Зевес,Не гром повергли нас. О Крон, ты Царь —И мудрый царь. Не действуй же вразрезМиропорядку. Ты введен в обман,Тебя, к несчастью, ослепила спесь,И путь сокрыла от твоих очей,Меня приведший к вековечной правде.Во-первых, ты — не первый, и не ты —Последний: ты отнюдь не присносущ,И не в тебе — начало и конец.От Хаоса и Тьмы рожденный Свет,Слиянием клокочущих утробЗачатый для неведомых чудес,До срока зрел — и, вызрев, засверкалБессмертный Свет, и оплодотворилРодительницу собственную, Тьму,И оживил всеместно вещество.И в мире объявились тот же часУран и Гея — нам отец и мать;И ты, рожденный прежь иных детей,Волшебным царством властвовал досель.Теперь — о правде горькой. Но горькаОна безумцам токмо! Слушать правду,И соглашаться с ней, храня покой —Удел царей, запомни хорошо!Земля и Небо во сто краше крат,Чем Тьма и Хаос, древние вожди;Но были нам досель Земля и ТвердьПодвластны: ибо мы куда милей,Изящней, мельче, краше — и кудаСвободней, лучше, чище наша жизнь!А новые владыки — по пятамЗа нами шли, рожденные от нас,И ярче, лучше нас во столь же раз,Во сколь мы лучше Тьмы… Но разве мыПобеждены? О! Разве покоренБогами Хаос? И какую местьЛелеять может почва, что корнямДеревьев гордых скромно дарит корм,Служа подножьем для зеленых рощ?И древу ль ненавидеть голубка,Поскольку тот воркует, и крылаРасправив, может вольно упорхнуть?Мы — словно древеса, на чьих ветвяхВоссели днесь отнюдь не голубки,Но златоперые орлы, гораздоПрекрасней нас; и властвовать орлам —По праву, ибо вечен сей закон:Кто лучше прочих — прочим господин.А сих господ — поскольку нерушимЗакон — другие сменят племена…Видали, сколь прекрасен Бог Морской,Преемник мой? Узрели этот лик?А видели крылатых жеребцов? —Он создал их, и в колесницу впряг,Под коей пенится морская гладь.И столь чудесен божьих блеск очей,Что я печально вымолвил: „Прощай,Былое царство!“ И сюда прибрел —Увидеть участь братьев и сестерИстерзанных, и поразмыслить, какУтешить их в неслыханной беде.Примите правду: правда — лучший врач».

Молчали все. И то ли ОкеанИх убедил, а то ли возмутил —Возможно ли сказать наверняка?Но было так: молчали все. ПотомСмиренная отважилась КлименаОтветить — нет, пожаловаться лишь.Она была застенчива, скромна,И робкие слова слетели с губ:«Я знаю, слов моих ничтожен вес.Но знаю: радость прежняя ушла,И горе наполняет нам сердца,И там навек останется, боюсь.Не хмурьтесь, я — не каркающий вран,И речь моя не может помешатьИдущей свыше помощи Богов.Отец! Я расскажу, чему внялаКогда-то — и заплакала навзрыд,И поняла: никоих нет надежд.На брег морской — пустынный, тихий брегЯ вышла. Ветер веял от полейИ рощ; витали запахи цветов.Покой и радость… Но какая грустьМеня томила! В сердце зрел укор,Упрек — покою, свету и теплу.Напева горестнейшего желалМой слух, просил унылых, скорбных нот.Я раковину гулкую взяла,В нее дохнула, словно в звонкий рог —И замерла, бесхитростных мелодийНе извлекая — ибо с островкаМорского, что лежал насупротив,Навстречь зефиру вольно полетелНапев нездешний, полный волшебством,Способным погубить и воскресить.И раковина пала на песок,И раковину залило волной,А душу — током золотых мелодий.И жизнь, и смерть вмещались в каждый звук…О, звон чистейших нотных верениц!Так сыплется весенняя капель —Иль жемчуг бус, когда порвется нить.Иль — нет! Как будто лебеди в лазурь,За звуком звук торжественно взмывал,И умножал гармонию окрест.Меня томила радость, будто хворь,И, точно хворь, брала меня тоска —Острей, чем радость. Я руками слухЗамкнула — но и сквозь преграду рукДонесся нежный, музыки нежней,Призывный голос, восклицавший: „Феб!О юный Феб! О светозарный Феб!“Как больно было слышать имя „Феб“!Отец мой! Ты навряд ли ощущалТакую боль — и ты не ощущал,О Крон! Молю: не надобно винитьЗа жалобу мой дерзостный язык».

Струилась речь пугливо: так ручейСтруится морю бурному навстречь —И повстречает бурю, как ни кинь!И гневно грянул, точно ярый шторм,Громоподобный Энкеладов бас —Глагол был каждый тяжек и свиреп,Как разогнавшийся, ревущий вал.Не встал Титан — лежал, облокотясьО камень — в знак безмерного презренья:«Ни горе-мудрецам, ни дуракамВнимать не время, о гиганты-боги!Ни гром за громом, бивший в нас, покаМятежник Зевс опустошал колчан,Ни круг за кругом преисподних мук —Не хуже, не ужасней болтовниБесцельной, жалкой, немощной — срамной!Эй, сонный сброд! Рычи, реви, лютуй!Иль не стегали громы, как бичи?Иль вас не истязал молокосос?Не заживо ли ты, властитель волн,Варился в них?.. Ого! Я пробудилДремавший сброд, едва лишь изругал!О радость! Вижу лица храбрецов!О радость! Вижу тысячи очей,Горящих местью!» — Грозный ЭнкеладЗашевелился грузно и воссталВо весь огромный рост, и молвил так:«Теперь вы — пламя! Должно пепелитьВрагов, и очищать от них эфир;Язвите лютых жалящим огнем,Палите всех — и смрадным дымом ЗевсДа захлебнется в собственном шатре!О, пусть познает, сколь безбожен бунт!Ведь мы не только царства лишены;Потеря наша — больше, скорбь — острей:Наш век, великий век, бесследно канул —Волшебный век, не ведавший войны.В то время, если речь держал Титан —Внимали жадно жители небес;И был Титан приветлив, а не хмур,И был Титан заботлив, а не груб —Однако, пораженье потерпев,Доверчивости он изведал цену…Воспряньте! Помните: Гиперион,Светлейший бог, досель неуязвим!Глядите! Вот он! Вот его лучи!»

И, с Энкелада не спуская глаз,Увидели Титаны — прежде, чемЗамолкло эхо в скалах, — бледный свет,На Энкелада павший. НедвижимСтоял Титан, понудивший боговОжить. Потом окинул взглядом всех:На каждом лике бледный свет мерцал,А волны снежных Кроновых кудрейСияли, как сияет лишь бурун,Встающий пред форштевнем при луне.И серебристый разгорелся брезг —И разом, точно тысячи зерцал,Сверкнули скалы! Свет повсюду хлынул,Ударил в ребра каменистых круч,И в каждый гребень скальный и хребет:Он от вершин разлился — и до недрНемеряных, неведомых, немых;И всякий грохотавший водопад,И всякий клокотавший водный ток,Дотоль завешенные плотной мглой,Сверкали нестерпимо для зениц.То был Гиперион. Гранитный пикСтопою тронув, долго бог смотрелИ страшный видел край: угрюмый, злой,В губительной представший наготе.И пламенели завитки волосКоротких, и огромный силуэтОбрамили сияньем: древний МемнонТаким же зрится, если на закатГлядеть, покинувши пределы Фив.И, точно Мемнон, тягостно вздохнулГиперион. И длани скорбно сжалГиперион, молчание храня.И вновь отчаялся всяк падший бог,Увидев, сколь Гиперион угрюм,И многие сочли несносным свет.Но зыркнул на собратьев Энкелад —И вот, покорен зову грозных глаз,Восстал Япет. А за Япетом — КрийИ Форкий. И пошли они туда,Где, словно башня, возвышался гость.И на ходу ревели: «Крон!» — В ответГиперион с вершины крикнул: «Крон!»А Крон сидел близ Матери Богов —Безрадостной, хотя среди БоговУже вовсю гремело имя: «Крон!».

Книга III

Титаны велий учинили гул:Казалось, пробуждается вулкан…Оставь их, Муза! Право же, оставь —Тебе ли, нежной, петь о мятежах?Твоим устам пустынная печальИ одинокая милее грусть.Искать недолго будешь их — занеСкитается по диким берегамНемало древних свергнутых Божеств.Дельфийской арфы трепетно коснись —И все ветра небесные дохнутПодобно тысячам дорийских флейт:Восславься, Бог, дарующий стихи!О, пусть леса оденутся в багрец,И пусть пылают розы на кустах!Пусть алые клубятся облакаНад морем поутру и ввечеру;Пускай вино алеет, как рубин,Пускай рождает пурпур всяк моллюск;Пускай любая звучная строкаЗовется красной, — и пускай румянцемДевичьи красит щеки поцелуй!Наиглавнейший остров средь Киклад —Ликуй, о Делос! — дивный край олив,И пальм, и сребролистых тополей,Меж коими Зефир заводит песнь, —Ликуй! Отныне истинный геройПоэмы — светозарный Аполлон!Летел к изгоям Солнечный Монарх —А что же юный делал Кифаред?Сестру совместно с матерью дрематьОставив на рассвете в шалаше,Он тихий отыскал, укромный дол,И шествовал среди приречных ив,По ландышам, унизанным росой.И соловей замолк, и мало звездУже сияло в небе. Певчий дроздПрочистил горло. Пробуждался Делос —И в каждую пещеру, в каждый гротОтчетливо струился рокот волн,И смешивался с шелестом листвы.И слушал Феб, и плакал. Токи слезНа золотой, — испытанный, тугой,Зажатый в шуйце, — заструились лук.И замер Феб: навстречу, вдоль реки,Величественная Богиня шла,И взгляд Богини ласков был, и строг.И Феб, гадая, как истолковатьПодобный взгляд, напевно возгласил:«Отколе ты? Неужто по морскимВолнам шагала семо? Или тыОчам была незрима посейчас?О да! Я слышал ризы этой шелестПо листьям палым! Я, наединеВ лесу мечтая, там внимал, клянусь,Шагам твоим — и видел, как цветыСникали под невидимой стопой!..О нет! Без колебаний присягну,Богиня: лицезрел тебя и прежь!Не постигаю токмо: наяву ль —Во сне ли?» — Отвечала гостья: «Да,Во сне — а пробудившись и восстав,Златую лиру, драгоценный дар,Увидел рядом, и персты пустилПо струнам — и согласью звонких струн,Ликуя и страдая, слух вселеннойВнимал неистомленный: родиласьМелодия впервые! Не грусти,Не плачь: безмерный дан тебе талант —О чем же ты горюешь? ИзложиСвои печали той, кто стереглаТвой сон, оберегала каждый шаг —Пока твоя младенческая пястьНе стала дланью мощною, согнутьСпособной этот приснославный лук.Доверься древней Власти, ветхий тронОтринувшей, — зане звенела вестьО боге творчества, о красотеНоворожденной!» — И ответил Феб,И просветлел его упорный взгляд,Когда слетело с юных божьих устНапевно и любовно: «Мнемозина!Я знаю имя, да не вем, отколь.А ты меня, Богиня, зришь насквозь,И ты, Богиня, ведаешь сама,Почто рыдаю… О, туман, туман —Мертвящий, мерзкий, — застит мне глаза!О, я ли не отыскивал причинСвоей печали? Я ли не страдал,Не падал, и не бился, точно птах,Лишенный крыльев? О, зачем же яБезумствую, когда бесхозный воздухЛаскается к стопам? Зачем же яСтупаю на презренный, жалкий дерн?Богиня добрая, молю — повеждь:Ужель я в этот замкнут окоем?Я звезды вижу! Вижу солнце, солнце!И нежный, бледный вижу блеск луны!О, тысячи светил! Поведай путьК любой прекрасной, трепетной звезде —И, лиру взявши, я порхну превыспрь,И возбряцаю струнным серебром!Я слышал грохот грома. Чья же власть,И чья же пясть — какого Божества? —Колеблет небеса, пока томлюсьВ неведении семо, на брегуПостылого родного островка?Скажи, велящая незримой арфеСтенать в начале и на склоне дня:Почто скорблю среди знакомых рощ?Молчишь, немотствуешь! — а я прочелВ очах твоих негаданный урок:Ты — Бог, понеже умудрен зело.Легенды, сказы, мифы, имена,Восторг вселенский, мировая боль,Творенье, разрушенье — вещий вихрьНаитий горних носится в мозгу —И мнится, что небесного вина,Божественного нéктара испив,Я стал бессмертен!» — Так воскликнул Бог,И светоносным сотворился взор,Вперявшийся в зеницы Мнемозины.И страшно, дико Феба сотрясло,Эфирную объяло жаром плоть —Казалось, это миг предсмертных корч, —Верней, кончины божьей, коей жарСопутствует, а не земной озноб:Дано богам, оставив позадиБессмертную, бездейственную смерть,Скончаться к новой жизни. Юный ФебИзнемогал; и чудилось, терзалВласы ему свирепый ураган.И Мнемозина руки вознесла,Как будто жрица вещая… И вотВоскликнул Феб, и от главы до пятНебесным…· · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·

Падение Гипериона. Сон