Выходит М. постоял и ушел.
Выходит Ж. постояла и ушла.
Выходит Ж. со стороны М.
Ж. (монолог):
Люблю цветы искать на речкеплыть мимо хижин, спать в траве.Я жду мужчину. Он в косоворотке.Он в колечке.Он ходит весь на рукаве.Он живет на горе.Мы скорей на пароходев Амстердамв Амстердамк брату милому Володекоторого нету там,он за мною в сапогахя в косынке от негоахах ахах!вы не знаете всего.
М. (входит): бабушка
<1930–1931>
«В одном городе, но я не скажу в каком…»
В одном городе, но я не скажу в каком, жил человек, звали его Фома Петрович Пепермалдеев. Роста он был обыкновенного, одевался просто и незаметно, большей частью ходил в серой толстовке и темно-синих брюках, на носу носил круглые металлические очки, волосы зачёсывал на пробор, усы и бороду брил и в общем был человеком совершенно незаметным.
Я даже не знаю, чем он занимался: то ли служил где-то на почте, то ли работал кем-то на лесопильном заводе. Знаю только, что каждый день он возвращался домой в половине шестого и ложился на диван отдохнуть и поспать часок. Потом вставал, кипятил в электрическом чайнике воду и садился пить чай с пшеничным хлебцем.
<1930–1931>
1932
«Я один. Каждый вечер Александр Иванович…»
Я один. Каждый вечер Александр Иванович куда-нибудь уходит, и я остаюсь один. Хозяйка ложится рано спать и запирает свою комнату. Соседи спят за четырьмя дверями, и только я один сижу в своей маленькой комнатке и жгу керосиновую лампу.
Я ничего не делаю: собачий страх находит на меня. Эти дни я сижу дома, потому что я простудился и получил грипп, Вот уже неделю держится небольшая температура и болит поясница.
Но почему болит поясница, почему неделю держится температура, чем я болен, и что мне надо делать? Я думаю об этом, прислушиваюсь к своему телу и начинаю пугаться. От страха сердце начинает дрожать, ноги холодеют, и страх хватает меня за затылок. Я только теперь понял, что это значит. Затылок сдавливают снизу, и кажется: еще немного и сдавят всю голову сверху, тогда утеряется способность отмечать свои состояния, и ты сойдешь с ума. Во всем теле начинается слабость, и начинается она с ног. И вдруг мелькает мысль: а что, если это не от страха, а страх от этого. Тогда становится еще страшнее. Мне даже не удается отвлечь мысли в сторону. Я пробую читать. Но то, что я читаю, становится вдруг прозрачным, и я опять вижу свой страх. Хоть бы Александр Иванович пришел скорее! Но раньше, чем через два часа, его ждать нечего. Сейчас он гуляет с Еленой Петровной и объясняет ей свои взгляды на любовь.
1932
1933
«Один монах вошёл в склеп к покойникам…»
Один монах вошёл в склеп к покойникам и крикнул: «Христос воскресе!» А они ему все хором: «Воистину воскресе!»
«П<етр> М<ихайлович>: Вот этот цветок красиво…»
П<етр> М<ихайлович>: Вот этот цветок красиво поставить сюда. Или, может быть, лучше так? Нет, так, пожалуй, уж очень пёстро. А если потушить эту лампу, а зажечь ту? Так уж лучше. Теперь сюда положим дорожку, сюда поставим бутылку, тут рюмки, тут вазочка, тут судочек, тут баночка, а тут хлеб. Очень красиво. Она любит покушать. Теперь надо рассчитать так, чтобы только одно место было удобно. Она туда и сядет. А я сяду как можно ближе. Вот поставлю себе тут вот этот стул. Выйдет, что мне больше некуда сесть, и я окажусь рядом с ней. Я встречу её будто накрываю на стол и не успел расставить стулья. Все выйдет очень естественно. А потом, когда я окажусь рядом с ней, я скажу: «Как хорошо сидеть с вами». Она скажет: «Ну чего же тут хорошего?» Я скажу: «Знаете, мне просто с вами лучше всего. Я, кажется, немножко влюбился в вас». Она скажет… Или нет, она просто смутится и покраснеет или опустит голову. А я, с этого места, наклонюсь к ней и скажу: «Вы знаете, я просто влюбился в вас. Простите меня». Если она опять промолчит, я склонюсь к ней ещё ближе… Лучше бы конечно пересесть к ней на диванчик. Но это может её испугать. Придется со стула. Вот не знаю, дотянусь ли? Если она будет сидеть прямо, то, пожалуй, дотянусь, но если она отклонится к стенке, то, пожалуй, не дотянуться. Я ей скажу: «Мария Ивановна, вы разрешаете мне влюбиться в вас?» — нет, это глупо! Я лучше так скажу: «Мария Ивановна! Хорошо ли, что наша дружба перешла вон во что!» Нет, так тоже не годится! Вообще надо её поцеловать, но сделать это надо постепенно. Неожиданно нельзя.
(Входит Илья Семёнович)
Ил. Сем.: Петя, к тебе сегодня никто не придет?
Петр Михайлович: Нет, придет, дядя.
Ил. Сем.: Кто?
П. М.: Одна знакомая дама.
Ил. Сем.: А я шел сейчас по улице и думал, что бы если у людей на голове вместо волос росла бы медная проволока?
П. М.: А зачем, дядя?
Ил. Сем.: А здорово было бы! Ты представь себе, на голове вместо волос яркая медная проволока! Ты знаешь, тебе это было бы очень к лицу. Только не тонкая проволока, а толстая. Толще звонковой. А ещё лучше не проволока, а гвозди. Медные гвозди! даже с шапочками. А знаешь что? Лучше не медные, это похоже на рыжие волосы, а лучше платиновые. Давай закажем себе такие парики!
П. М.: Нет, мне это не нравится.
Ил. Сем.: Напрасно. Ты не вошел во вкус. Ах! (опрокидывает вазочку с цветком)
П. М.: Ну смотри, сейчас ко мне придут гости, а ты всё тут перебил. И скатерть вся мокрая.
Ил. Сем.: Скорей Петя, снимай всё со стола. Мы повернем скатерть тем концом сюда, а тут поставим поднос.
П. М.: Подожди, не надо снимать.
Ил. Сем.: Нет нет, надо повернуть скатерть. Куда это поставить?
(Ставит блюдо с салатом на пол)
П. М.: Что ты хочешь делать?
Ил. Сем.: Сейчас. Сейчас!
(Снимает все со стола)
П. М.: Дядя. Дядя! Оставьте это! (Звонок) Это она.
Ил. Сем.: Скорей поворачивай скатерть. (Попадает ногой в салат) Ох, Боже мой! Я попал в салат!
П. М.: Ну зачем вы всё это выдумали!
Ил. Сем.: Тряпку! Все в порядке. Неси тряпку и иди отпирай дверь. (роняет стул)
П. М.: Смотрите, вы рассыпали сахар!
Ил. Сем.: Это ничего. Скорей давай тряпку!
П. М.: Это ужасно. (Поднимает с пола тарелки) Что вы делаете?
Ил. Сем.: Я пролил тут немного вина, но сейчас вытру диван своим носовым платком.
П. М.: Вы лучше оставьте это всё. (Звонок) Оставьте всё в покое! (Убегает)
Ил. Сем.: Ты скажи ей, что я твой дядя, или лучше скажи, что я твой двоюродный брат… (снимает со стола тарелки и ставит их на диван) Скатерть долой! Теперь можно всё поставить. (Бросает скатерть на пол и ставит на стол блюда с пола) Чорт возьми весь пол в салате!
(Входит Мария Ивановна в пальто, а за ней Петр Михайлович)
П. М.: Входите, Мария Ивановна. Это мой дядя. Познакомьтесь.
Ил. Сем.: Я Петин дядя. Очень рад. Мы с Петей не успели накрыть на стол… Тише, тут на пол попал салат!
М. И.: Благодарю вас.
П. М.: Снимите пальто.
Ил. Сем.: Разрешите я помогу вам.
П. М.: Да вы, дядя. не беспокойтесь, я уже помогаю Марии Ивановне.
Ил. Сем.: Простите, тут у нас не накрыт ещё стол. (Запутывается ногами в скатерти)
М. И.: Вы упадёте! (Смеётся)
Ил. Сем.: Простите, тут, я думал, ничего нет, а тут эта скатерть упала со стола. Петя, подними стул.
М. И.: Подождите, я сама сниму ботинки.
Ил. Сем.: Разрешите мне. Я уж это умею.
П. М.: Дядя, вы лучше стул поставьте на место!
Ил. Сем.: Хорошо хорошо! (ставит стул к стене)
(Молчание. Все стоят на месте. Проходит минута)
Ил. Сем.:
Мне нравится причёска на пробор.Мне хочется иметь на голове заборМне очень хочется иметь на голове забор.который делит волосы в серёдке на пробор.
П. М.: Ну вы просто дядя выдумали что-то очень странное!
М. И.: Можно мне сесть сюда?
П. М.: Конечно. Конечно. Садитесь!
Ил. Сем.: Садитесь конечно! Конечно!
П. М.: Дядя!
Ил. Сем.: Да да да.
(М.И. садится на диван. Дядя достает из рта молоток)