— Ну, хватит набалакиваться. Ты, смотрю, у роти разуесся, так що уси чорты в носи сидеть будут. Сколько ж ты хочешь, паска?
— Триста долларов, по-моему, будет достаточно, — быстро сориентировалась Маша.
— Ну? — Рада пристально посмотрела мне в глаза.
— А чему я должна учить ваших детей? — спросила я.
— А ничему, просто я хочу, чтоб у меня была гувернантка. Домработница Танька уже есть, кухарка, приходящая, правда, а гувернантки — нет.
— А садовник есть? — заинтересовалась я.
— Так Гришка ж, — задумчиво протянула Рада.
— Ну и что, зато как романтично и ни у кого нет, — разулыбалась я.
— От такая и ты, не девочка, а жеребец, я смотрю. И работать у меня не будешь. Так то я сразу догадалась. И садовника мне советуешь. А не боюсь я Гришку и возьму. А? От такая ты, я смотрю. Вольная, не бедная. Бедная — не вольная, — Рада причитала и смотрела на меня со странной смесью злобы, любопытства и добродушия.
Маша усердно набивала мне на ноге синяки. А я молчала и любила Раду за колорит, которого мне самой всегда недоставало.
— Еще арбуза хочешь? — вдруг хитро спросила она.
— Ага, — честно ответила я и воровато посмотрела на Машу, которая уже не хотела принимать участие в моей судьбе и сосредоточенно изучала лепку на потолке.
— Та не смотри ты на нее и не бойся. А если надо, я тебе и туалет покажу. У нас там ремонт — ахнешь. Танька, — вдруг заголосила Рада, — неси еще арбуза и водки.
После двух рюмок за «здоровьичко» я набралась душевной щедрости и сказала:
— Рада, эклектика — это смешение стилей, а не название твоего рояля.
— Как говоришь, — она озадаченно взглянула на меня, — подожди, я сейчас запишу. Нет, ты мне запиши.
Пока я записывала, она с уважением разглядывала меня и наконец изрекла:
— Молодец, умная ты.
— А ты красивая очень, — я быстро и искренне вернула комплимент.
— Да, — с достоинством согласилась Рада, — и пою я хорошо. А ну, слушай.
Рада запела «Отговорила роща золотая», и в есенинских стихах появились соловьи, куда-то улетающие и печальные, в контексте пара кибиток, табор, кровавые бусы на шее у явно загулявшей не ко времени девушки и ритуальный костер, который никого не может согреть. Получилась совсем другая песня со знакомыми словами и с такой грубой первобытной трагедией, которую многие века нужно достойно носить в крови, чтобы потом легко накладывать на чужие, пусть вымученные, но осознанные страсти.
— Она не то поет, — шепнула мне Большая Подруга Маша.
— Ты не тем местом слушаешь, — сказала я.
— А каким же надо? — Маша попыталась изобразить издевательство.
— Отстань, — ответила я и решила, что мне пора домой.
Мне стало грустно, потому что приобщаться к дому в качестве гувернантки я не хотела, а развалить душу ради одного созвучия Радиной песни было все-таки жалко… Рада допела и еще минуты две сидела в образе, томно прикрыв глаза. Мои восторги были ей ни к чему, она и так знала, что хорошо поет.
— Мы домой, пожалуй, — сказала я.
— Заходи, я еще гадать умею, — ответила Рада.
— А на машинке строчить? — зачем-то спросила я.
— И на машинке, — усмехнулась она, посмотрела на Машу и добавила: — Дура ты, Машка, вот, ей-богу, дура.
Я встала, еще раз окинула взглядом залу и, явно пронзенная стрелой амурчика, прижала к себе Машу и вывела ее в зиму.
В такси Маша догадалась:
— Значит, гувернанткой ты быть не хочешь?
— Не-а.
— А деньги зарабатывать?
— А зачем? — спросила я в надежде, что мои деньги еще сидят дома, съели яйцо всмятку и хотят выпросить у меня прощение…
Кирилл сидел дома, сытый, но возмущенный.
— У тебя неадекватная реакция, — сказал он нравоучительно.
— Может быть, — устало согласилась я.
— Ты меня ставишь в идиотское положение, — провозгласил он и покраснел от гнева.
— Зачем? — спросила я.
— Что «зачем», что «зачем»? — возмутился он тихо и сурово.
Я промолчала.
— Я тебя не понимаю. Что ты хочешь? Чего тебе не хватает? Почему ты ведешь себя так, как будто тебе все позволено? — надрывался он.
Если честно, то уже на второй реплике я поняла, что мужчина по имени Кирилл просит скандала. Ссориться мне не хотелось, потому что он был похож на горячий-горячий, правильно приготовленный кофе, который употреблять можно только со стаканом холодной воды. Холодной воды не было, значит, его, кофе или Кирилла, нужно будет долго остужать, дуя параллельно черной поверхности, и потом маленькими глотками, демонстрируя невиданное удовольствие, выпить до дна. Я не хотела ссориться, потому что совсем не хотела мириться. Моя обида за яйцо уже прошла, и мне хотелось побродить по улицам моей внутренней неблагоустроенной деревушки. Я могла бы потерпеть рядом только молчаливое присутствие Кирилла. Мне нужно было побыть одной, и я сказала:
— Оставь меня, пожалуйста, в покое.
— Но так же нельзя. Это ни на что не похоже, — в очередной раз взорвался Кирилл.
— Тебе просто не с чем сравнивать, — сказала я, тем самым давая согласие на скандал, — я первая женщина, в постели с которой ты задержался больше, чем на сутки.
— Ну как ты можешь такое говорить?!
— Да, ты прав: не могу и не хочу. Все! — я гордо прошла на кухню.
Если бы он ушел, я налила бы себе чаю, а может, сбегала бы за бутылкой, тихо поплакала бы о несостоявшемся женском счастье, потом забыла бы все кулинарные рецепты и узор треснувшего асфальта, легла бы спать, по привычке съежившись в углу дивана, а утром наступило бы вчера. Но время, память и пища, попавшая в желудок, обратной силы не имеют. Кирилл подошел и обнял меня, держащую в руке заварочный чайник, за плечи:
— Прости меня, пожалуйста.
Это, конечно, было другое дело, но я устала от сдерживания скандала и тихо сказала:
— Оставь меня в покое. Я больше не могу так.
Что «не могу» и как «так», я не знала, но думать не хотелось. Во мне теплилась надежда, что эта фраза будет последней фразой вчера, занавес опустится, два тела лягут рядом, среди ночи одна пара рук нежно замкнет в кольцо нематериализованные сомнения моей души, а другая пара рук окунется в подушку, демонстрируя свое стремление к независимости, а утром дерево снова растревожит меня…
— Да, ты права, прости меня. Так дальше продолжаться не может, — Кирилл вздохнул виновато. — Ты права, нам нужно пожениться.
Хорошо, что мир относительно не переполнен такими мужчинами, как Кирилл. Находя в браке решение всех проблем, они бы запросто поженили небо и землю, киску и сосиску, термометр и подмышку, а потом лопались бы от гордости и чувства выполненного долга. Я молчала. Кирилл самодовольно улыбнулся и посмотрел на меня. Все-таки он был хорошим мальчиком, щедро одарившим меня пионерским галстуком и целомудренным вниманием. Это, конечно, было приятно. Во-первых, многие мужчины хотели на мне жениться, и предложение Кирилла лишний раз и очень вовремя подчеркивало эту особенность моего организма. Во-вторых, свадьба, как таковая, вносит серьезное разнообразие в любую жизнь, в судьбе домашней хозяйки это просто чрезвычайное событие. В-третьих, я вообще считала, что женщины по возможности должны выходить замуж за всех своих возлюбленных, это упрочивает фундамент репутации, а на старости лет делает из многомужки исключительно интересную бабушку. Лучше, конечно, выходить замуж за известных людей, в крайнем случае — за богатых; я обычно подбираю тех, кого за отсутствие вышеперечисленных достоинств называют «колоритными».