Читать интересную книгу Записки важняка - Сергей Громов

С 20 по 31 января 1959 года органами польской милиции и прокуратуры по этому поводу велось следствие. В результате появилась нота протеста за подписью Гомулки, где поведение советских солдат приравнивалось к злодеяниям фашистов во время войны.

Для выяснения обстоятельств дела я, как старший следователь Главной военной прокуратуры, выехал в Польшу.

Прежде всего в штабе Центральной группы советских войск, расквартированных в Польше, я выяснил, что военнослужащие граненых штыков к винтовкам не имели. Это я закрепил соответствующими справками от интендантства. Кроме того, я настоял на допросе польских полицейских, к тому времени переведенных в Варшавский военный госпиталь.

Матеюк и Лешек, как и следовало ожидать, первоначально повели себя крайне дерзко, утверждая, будто советские солдаты кололи их штыками. Однако после того, как им начали задавать контрольные вопросы, стали столь явно путаться, что это не укрылось и от представителей польской прокуратуры. Представитель польской прокуратуры, владевший русским языком, даже не удержался от реплики:

- Какая-то чушь на постном масле!

Оставалось не опровергнутым заключение врачей, и из Москвы срочно вылетел опытный судебный врач, доктор медицинских наук, подполковник медицинской службы Кустанович. Он начал с того, что тщательным образом ознакомился с характером ранений на теле полицейских, потребовав сделать с них рентгеновские микроснимки, которые и выявили наличие в раневых каналах мельчайших частиц какого-то постороннего вещества.

Показания рентгеноснимков продублировал и электромагнит. Эти извлеченные частицы оказались следами металлических осколков от оболочек пуль, которые первоначально попали в мотоцикл, а затем - рикошетом - в потерпевших. С этим согласились все, в том числе и врачи Бяла Подляска, которые отказались от своего первоначального заключения.

С этого момента продолжать дальнейшее расследование не было смысла. Тем не менее я выехал из Варшавы в Легница, где находился штаб Центральной группы наших войск, и там обо всем доложил командующему этой группой генерал-полковнику Хетагурову Георгию Ивановичу.

Следующий день - 23 февраля 1959 года - торжественно отмечался. В помещение советского посольства съехались наши и польские генералы, старшие офицеры и представители военных предприятий и фирм. Длинный стол ломился от обилия спиртного: коньяк, водка, марочные вина и шампанское. Стоя возле этого стола присутствовавшие обменивались рукопожатиями, переговаривались, негромко произносили тосты, приходившие на ум, чокались и выпивали, с аппетитом закусывали. В общем, все себя вели свободно, весело и непринужденно. Потом я заметил в толпе гостей генералов и офицеров западных стран, очевидно представителей атташата своих посольств, аккредитованных в Польше.

Вплотную к нашему общему столу, в самом его конце, было еще т-образно приставлено несколько столов за которыми вместе со своими женами разместились самые почетные лица: наш посол, его военный атташе, министр обороны Польши, командующий Центральной группой советских войск и еще кто-то. За их спинами суетились официанты.

Там тоже произносились тосты, которые до нас почти не доносились. Мы слышали лишь бурные аплодисменты.

Должен сказать, что я был совершенно уверен, что об истинной цели моего появления в Польше на этом банкете, кроме командующего группой наших войск и атташе посольства (которого я тоже поставил в известность о результатах нашей с Кустановичем работы), никто не мог знать. Но я ошибся. К нам вдруг подошел польский генерал-лейтенант и сказал, что является военным комендантом Варшавского гарнизона и хочет выпить за дружбу между нашими народами. Затем, обращаясь ко мне он произнес:

- Полковник, я очень рад, что ваша работа оказалась полезной!

Уже в Москве мне стало известно, что по результатам моего расследования от имени Советского правительства была направлена ответная нота в адрес Гомулки, где от заявления польской стороны о "недостойном" поведении советских солдат, как говорится, не было оставлено камня на камне. Возражений не последовало.

Простое убийство

Это произошло весной 1961 года в городе Кизыл-Арват, что северо-западнее Ашхабада, столицы тогда еще Туркменской СССР.

Кизыл-Арват - город-оазис, со всех сторон окруженный голыми степями, постепенно поглощаемыми с востока зыбучими песками пустыни Каракумы.

В те годы проживали там в большинстве русские поселенцы и военнослужащие с семьями, а также немалочисленные туркмены, возглавляемые степенными старцами в высоких папахах.

В центре города сгрудились лавчонки, по правую сторону дороги к ним вплотную примыкало двухэтажное здание единственной в городе гостиницы, напоминавшее обыкновенную казарму, а на углу красовалось городское отделение милиции, откуда все вокруг свободно просматривалось.

В городе, конечно, был и по-восточному шумный и крикливый базар с овощами, фруктами, зеленью, с пышными лепешками и с молочными продуктами свежим и кислым молоком, кефиром и сырами.

Среди местных достопримечательностей особое место занимали симпатичные ослики, то и дело сотрясающие воздух своими криками, а также степенно вышагивающие верблюды.

В тот памятный день - понедельник - рано утром случайный прохожий в безлюдном месте, под забором топливного склада, обнаружил лежавшую на земле какую-то женщину, почти без признаков жизни, со сле дами ударов, видимо от булыжника- он валялся рядом, - в пятнах крови. Платье и белье на женщине были разорваны. По дороге в больницу она скончалась, не приходя в сознание.

Довольно быстро удалось установить и личность потерпевшей. Ею оказалась Евдокия Духонина - продавщица одного из продуктовых магазинов. А проживала она недалеко от места, где была обнаружена, в одноэтажном доме барачного типа.

Ничего предосудительного за Духониной не числилось. Была она женщиной средних лет, еще довольно миловидной. Уже свыше двух лет, как она развелась с мужем и жила одна.

По врачебному заключению смерть Духониной наступила в результате множественных кровоизлияний в мозг, нанесенных ударами камня типа булыжник. Именно такой камень, округлой, овальной формы, и был подобран на месте происшествия.

Кроме того, на платье потерпевшей были обнаружены свежие пятна спермы, что и укрепило версию об изнасиловании.

Впрочем, преступника искали не долго. По общему мнению, им мог оказаться только старшина одной воинской части Иван Мягков. Он был арестован и привлечен к уголовной ответственности за изнасилование и преднамеренное убийство Евдокии Духониной.

Давая санкцию на арест Мягкова, военный прокурор Ашхабадского гарнизона и следователь, которому было поручено расследовать дело, ничуть не сомневались в его виновности. Для этого, по их твердому убеждению, они располагали достаточными основаниями.

Во-первых, по показаниям свидетелей, накануне происшествия Мягков в компании долго распивал спиртное в открытом буфете так называемого городского железнодорожного парка. Духонина сидела недалеко от него за общим столом. Затем Мягков отправился провожать Духонину домой.

По показаниям свидетелей из числа соседей Духониной, пьяный Мягков вместе с Духониной, также не совсем нетрезвой, до глубокой ночи шумел у них во дворе. Его пьяные выкрики, пение и брань прекратились только лишь после решительного вмешательства жильцов дома. Но потом Мягков еще несколько раз ломился к ним в двери.

При обыске в его квартире были найдены брюки с затертыми пятнами спермы, по группе совпадающей со следами спермы на одежде Духониной. Следователь еще обратил внимание на свежие царапины на лице обвиняемого, что говорило о том, что Духонина сопротивлялась. Судебно-медицинская экспертиза определила: царапины причинены ногтями человека.

Между тем Мягков свою вину упорно отрицал и договорился до того, что в буфете парка Духонину не видел и провожать ее не ходил.

Но далее предварительное следствие зашло в тупик. Свидетелей, которые его видели там, где было обнаружено тело, не оказалось.

В Главной военной прокуратуре родилась идея передать это дело для более углубленного расследования в мое производство, как военного следователя по особо важным делам. Так я очутился в Ашхабаде и сразу приступил к допросам Мягкова. Однако его показания неизменно заканчивались одним и тем же - я ни в чем не виноват!

Тогда я отправился в Кизыл-Арват, где допросил жену Мягкова. Она мне рассказала, что в воскресенье к вечеру сама видела, как он, собираясь в парк железнодорожников, надел те самые брюки.

Соседи по дому отзывались о нем неплохо. На работе он пользовался уважением и с начальством ладил.

В отличие от своего предшественника, военного следователя, я решил отойти от версии о вине одного Мягкова. Я не исключил, что на Духонину мог напасть кто-то другой.