В советский период пороком «старого студенчества» был объявлен «буржуазный индивидуализм», противопоставленный социалистическому коллективизму. Вот что об этом писала Александра Коллонтай:
Весь быт, все мышление молодежи, студенчества старого режима построено было на индивидуалистическом мышлении. Была корпоративность, большая корпоративность, действовали «скопом», вместе. Но не было той органической спайки в едином деле, в общей задаче, не было того внутреннего, бессознательного слияния себя с коллективом в стенах и за стенами университетов и рабфаков, какой характеризует лучшую часть красного студенчества сейчас. Как бусы, их можно собрать в один мешок, и все же и в тесном мешке каждая бусина остается отдельной бусинкой, соприкасающейся с другой лишь частью своей поверхности. Теперешнее красное студенчество скорее похоже на каменную глыбу, в которую вкраплены и крепкий гранит, и рассыпчатый песчаник, и легко вспыхивающий кремень, и вялая глина. А вместе – глыба, единая и законченная каменная глыба. Ее не свернешь с пути, не рассыплешь, как бусы из мешка…[50]
Резкая критика старых институтов, разрыв сложившихся социальных связей привели к ликвидации многих малых общественных групп и сообществ. Особенно отчетливо это стало проявляться во второй половине 1920-х годов. Студенческие корпорации были подвергнуты остракизму и прекратили свое существование, тем более что многие из них были связаны с белым движением, потерпевшим поражение в Гражданскую войну. На долгие годы тема студенческих корпораций практически выпала из поля зрения и российских исследователей, мало что знала об этом и широкая читающая публика. Однако рядом с Россией, в получивших впервые в истории независимость балтийских республиках Латвия и Эстония, студенческие корпорации продолжали свое существование.
Глава 3
Русская интеллигенция в довоенной Латвии: особенности общественной и культурной жизни
История сложной этнологической темы «русские стран Балтии» насчитывает около полутораста лет. Одним из первых специально обратившихся к ней теоретиков и идеологов был Юрий Самарин; в его сочинениях «Письма из Риги» и «История Риги» 1898 г. были заложены основания для формирования новой историографической традиции, влияние которой на общественное сознание было преобладающим до первой русской революции, да и позднее оставалось весьма значительным. Основная мысль заключалась в том, что русский житель Остзейского края является частицей всего российского народа и не может иметь никаких особенных интересов, отличных от интересов всех остальных жителей Российской империи. Русские рассматривались как представители единственной в империи политической нации, проводники русской государственности и культурные миссионеры. Ю. Самарин полагал также, что судьба латышей заключена в рамках культурного развития русского народа и у латышей не может быть каких-либо особых своих интересов[51].
Однако к концу XIX в. ситуация в значительной мере изменилась. Хотя в то время еще не сложилась определенная концепция этнической идентичности, но активно готовилась почва для этого. В немалой степени этому способствовали этнографические исследования, формирование молодой латышской и эстонской интеллигенции, новое осмысление культурного наследия этих народов[52]. Сложившиеся представления о «туземных» народах, их роли в государстве, начали вызывать к себе весьма критическое отношение в среде русской интеллигенции конца XIX – первой четверти ХХ в. Наиболее отчетливо оно было выражено в работах евразийцев. Вот как это описал Н.С. Трубецкой:
До революции Россия была страной, в которой официальным хозяином всей государственной территории признавался русский народ. При этом не делалось никакой принципиальной разницы между областями с исконно русским и областями с «инородческим» коренным населением: русский народ считался собственником и хозяином как тех, так и других, а «инородцы» не хозяевами, а только домочадцами[53].
На такой идеологической почве в эпоху царствования Александра III и Николая II, главным образом до революции 1905–1907 гг., в Остзейских губерниях проводилась усиленная политика русификации.
Проблема изучения русских в Балтии связана не только с историей российской эмиграции (как в случае с Германией, Францией, Австралией[54]), но в том числе и с этнической историей русских и россиян (С.М. Соловьев называет первых «великороссиянами», вторых – «русским народом»). Русский этнос организовывался путем многочисленных колонизаций, перемещений народов, начиная с восточнославянских племен, и путем поглощения, присоединения соседних земель и народов. В суперэтнос «россияне» вошли как славянские, так и балтские, финно-угорские, тюркские, алтайские группы. На протяжении всей истории сложения этих народов, начиная примерно с V в. н. э., эти процессы происходили как мирно, так и насильственно. Но со времени образования Российского государства в XVI в. начали преобладать завоевания ради государственных интересов. Г.А. Станчинский в своем труде «Русские и балты» пишет:
Превращение русских и нерусских народов в россиян произошло в ходе сопряжения метаэтнической общности с государственно-политическим образованием в рамках Российской империи… Национальный нигилизм, насаждавшийся самодержавием, не мог не вызвать у аннексированных наций стремление к освобождению. Далеко не все население Балтии идентифицировало себя с россиянами[55].
В течение ХIХ в. нарастающими темпами шла русская миграция в Остзейский край. Если в начале ХVIII в. русских в Лифляндии насчитывалось порядка 2 тыс. человек (около 0,7 %), то в 1897 г. (по данным российской всеобщей переписи населения) вместе с белорусами и украинцами – около 220 тыс. (12 %). В 1917 г. только русских было около 122 тыс. человек (около 5 %)[56]. Особенно большое переселение русских в Ригу произошло после 1861 г., а также в Даугавпилс (тогда – Дюнабург, с 1893 г. – Двинск) и Резекне (тогда – Розитен, позднее – Режица) на протяжении второй половины ХIХ в. (эти города вошли в состав Витебской губернии). Необходимо отметить, что содержание понятия «русский» было не тождественным сегодняшнему. «Русскими» могли назвать и белорусов, и украинцев, и военных людей русской армии в независимости от их национальной принадлежности. Г.А. Станчинский замечает, что
спецификой российской колонизации в Прибалтике являлось то, что русскоязычное население, в отличие от юга и востока, составляло здесь меньшинство городского населения, не говоря уже о сельском, и следовательно, большей способностью к самоорганизации, к созданию локальной субкультуры, отличной от всероссийской и сближающейся с местным, национальным образом жизни[57].
В 1860-е гг. зарождаются местные общественные русские организации. В русской ежедневной газете «Рижский вестник» начинает встречаться понятие «нужды и потребности местного русского населения». Возникают русские общества (Русское благотворительное общество, Вспомогательное общество русских купеческих приказчиков, Русский литературный кружок), гимназии, училища, музыкальные коллективы, богадельни[58]. В ходе выборов в городские думы и в Государственную думу Российской империи большинство русских депутатов Прибалтийских губерний объединяются на партийной основе. В литературе нередко отмечается, что в конце XIX – начале XX в. либеральная интеллигенция в Прибалтике была представлена исключительно коренной национальностью, в то время как радикальные рабочие организации являлись по своему составу многонациональными (туда входили и латыши, в основном из числа батраков). Но все же такое положение частично обуславливало некоторые «антирусские» настроения в среде национальной интеллигенции Балтии. Историческая ситуация 1917–1919 гг. была здесь очень сложной. Весной 1918 г. при поддержке западноевропейских стран были образованы независимые национальные демократические государства, Латвия, Литва и Эстония. В ноябре – декабре 1918 г. в их восточных районах под руководством коммунистических партий были созданы Прибалтийские советские республики: Эстляндская трудовая коммуна, советские республики Латвия и Литва с временными правительствами соответственно в Нарве, Валке и Двинске; в 1919 г. Эстония и Литва, а в 1920 г. и Латвия совместными усилиями и при поддержке западноевропейских стран ликвидировали эту власть.
После образования независимого демократического государства Латвийская Республика в 1918 г. здесь был принят закон о национально-культурных автономиях. Нелатышские народы получили возможность развиваться как национальные меньшинства; конечно, русские при этом утратили статус имперского этноса[59].