Читать интересную книгу Ярость жертвы - Анатолий Афанасьев

Катя молчком нырнула в ванную, а я зажег электричество, в комнате чуть-чуть прибрался и на кухне накрыл на скорую руку стол — даже откупорил шампанское. Сел, закурил и стал ждать. Зазвонил телефон. Я не хотел снимать трубку, потому что не ждал ниоткуда хороших новостей, но аппарат надрывался неумолимо. Меня сразу насторожило его полуночное неистовство.

— Алло, слушаю! — После паузы ехидный и очень близкий мужской голос спросил:

— Ну что, клевую телку привел, барин?

— А вы кто?

— Дед Пихто. Извини, что помешал. Ты ее рачком поставь. Они это любят.

Я чувствовал то же самое, что бывает, когда неожиданно сзади гаркнут в ухо.

— Что еще скажешь?

— Ничего, приятель, больше ничего. Попозже перезвоню, расскажешь, как управился.

— Ах ты гад!

В трубке самоуверенный гоготок — и гудки отбоя. Кто это был? Чего хотел? Машинально я потянулся к коньяку. Налил, выпил. Вкус жженого сахара — и никакой крепости.

Вошла Катя, села на тот же стул, что и неделю назад, — умытая, с распущенными волосами. В прекрасных глазах — омут.

— Что-нибудь случилось? — спросила тихо.

Налил и ей коньяку в пузатую рюмку.

— Выпей, пожалуйста. Что же я один-то пьяный?

— Ты разве пьяный?

— Пока нет, но напиться хочется.

— Почему?

Я глядел ей прямо в глаза. Ее чистая кожа отливала нежным шоколадным загаром, высокая грудь чуть вздрагивала, стесненная платьем. На ней не было лифчика, и необходимости в нем не было. Подняла рюмку к губам и залпом выпила. Собралась закашляться, но я ловко сунул ей в рот апельсинную дольку. Тут же из-под ресниц брызнул светлый смех.

— Саша, значит, ты архитектор?

— Ну да.

— Наверное, тебе будет скучно со мной.

Я глубокомысленно почесал за ухом.

— Слушай, Кать, сейчас звонил какой-то жлоб. Чего-то даже вроде угрожал. Не твой знакомый?

— Ты что?! Откуда? А как его зовут?

— Он не назвался. Но он нас выследил.

— Как это выследил?

— Ну, он знает, что ты здесь.

В ту же секунду мне стало ее жалко. Она так заволновалась, завертелась, точно ее застали врасплох на чем-то постыдном.

— Если хочешь знать, у меня вообще никого нет.

— Так уж и нет!

— Саша, давай я лучше поеду домой, хорошо?

Впоследствии, вспоминая, я понял, что это была

последняя минута, когда мы могли расстаться. Я потянулся к телефонному проводу и вытащил шнур из розетки.

— Кто бы ни был этот подонок, сегодня он нам не помешает.

Она закурила неловко.

— Саша, что бы ни случилось, хочу попросить тебя об одном.

— Проси.

— Не обижай меня понапрасну.

Я ее понял. Ее сердечко, как и мое, истосковалось от одиночества, с той разницей, что я давно не верил в родство душ.

Через час мы сидели на разобранной постели, голые, и степенно обсуждали, что же такое с нами произошло. Беседа наша носила добротный физиологический оттенок. Когда она отдалась мне, когда вдруг заголосила, как после долгой дороги почуявшая родной дом кобылка, я без всяких усилий проник в блаженное, упругое тепло и, кажется, на какой-то срок даже потерял сознание. Катя же впервые испытала оргазм, а прежде полагала, что все это выдумки похотливых развратников, как женщин, так и мужчин. К этому ее сообщению я отнесся очень серьезно. Не буду приводить мои профессиональные рассуждения на этот счет, все глупости не перескажешь, но полагаю, точно так же витийствовал бы обретший голос сперматозоид. Катя слушала с умным, сосредоточенным видом, потом сказала:

— Знаешь, чего мне сейчас хочется?

— Боюсь даже подумать.

— Да нет же, горячего чаю!

Чаем мы не ограничились. Поджарили на сковородке двухдневной давности вареную картошку, заправили жирной китайской тушенкой, покрошили лучку и слупили без остатка. Дальше взялись за бутерброды с сыром и паштетом. Катя смотрела на меня с испугом:

— Но ведь мы совсем недавно ужинали!

Войдя опять в роль сперматозоида, я объяснил, что в некоторых случаях, как раз похожих на наш, человеческий организм производит колоссальный выброс энергии, и чтобы компенсировать потерю, наступает вот такая обжираловка.

— У меня прямо живот раздулся, как барабан, — пожаловалась Катя.

— Ну-ка дай пощупаю.

— Саша, но не здесь же!

Замечание было разумным, и мы вернулись в постель, где успели еще о многом поговорить. Ночь длилась бесконечно, безвременно, но утро наступило внезапно. Я открыл глаза: солнышко белым лучом пульнуло в глаза из-под занавески. Возле кровати стояла Катенька, одетая, в своем длинном вечернем платье, аккуратно причесанная, с сумочкой в руке.

— Милый, я побежала… Прощай!

— Куда побежала?

— На работу, опаздываю… Ой!

Я попытался ухватить ее за что-нибудь, но это не удалось.

— Какая работа? Раздевайся немедленно!

— Не могу, Сашенька.

— Поцелуй меня.

— Нет, Сашенька, надо быть благоразумным.

— Что это значит?

— Это значит, что заниматься любовью надо ночью, а днем — работать.

— Ты что, спятила? Какая, к черту, работа?

Она не спятила, она ушла.

Глава шестая

В мастерской — как на поле боя после генерального сражения, но когда я вошел, враждующие стороны мирно спали, разметавшись посреди бумажного хлама. Зураб открыл один глаз и недовольно пробурчал:

— Позвони шефу, Саня! — перевернулся на другой бок и захрапел.

Я позвонил Огонькову, который, не здороваясь, подозрительно спросил:

— Зачем ездил к Гаспаряну, мастер?

— Георгий Саввич, вы следите за мной?

— Не считай себя слишком важной фигурой, Каменков. Если за каждым следить…

— Откуда же узнали?

Самоуверенный смешок.

— Слухом земля полнится. Чего он хочет?

— Торопит… Георгий Саввич, а это не ваш, случайно, человек мне домой вчера названивал?

— Не мели чепуху. Как продвигается проект?

— Пока топчемся на месте. Берем разгон.

— Саня!.. Сколько вас?

— Пока трое. С понедельника еще двое подтянутся.

— Саня, помни! Такой шанс судьба дважды не предлагает.

— Это само собой.

— И еще прошу тебя, как коллега коллегу: никаких шуров-муров за моей спиной.

— Исключено, гражданин начальник…

— Надеюсь, ты понимаешь ситуацию.

Проснулся Коля Петров, закопошился на полу, сел, чихнул. Испепелил меня взглядом, как ведьмочка из «Вия».

— Саня, я с Зурабом работать не буду.

— А что такое?

— Да его же надо лечить. У него крыша поехала.

— В чем это выразилось? Он тебя укусил?

Коля Петров нашарил под собой сигарету и задымил.

— Представь себе, свихнулся на национальном пункте. Подмосковье для него все равно что горное ущелье, сам он — Давид-строитель, а заказчик — царица Тамара. Чего я вчера натерпелся, словами не описать.

— Я не сплю, — подал голос Зураб. — Слушать этот бред мне очень тяжело.

Завтракали мы на кухне, пили чай с бутербродами, и мне было неловко оттого, что они всю ночь вкалывали, а я… Чтобы как-то оправдаться, я сказал:

— С такой женщиной познакомился, сто лет воли не видать.

Заинтересовался один Зураб:

— Блондинка или брунетка?

— Все при ней, — сказал я. — И даже разговаривает по-человечески.

— Большая редкость, — согласился Зураб. — В наше время они обычно понимают: один доллар, десять доллар — и больше ничего.

— Вот гляди, Саня, — возмутился Коля Петров. — Он и нашу родную речь нарочно коверкает.

Зураб не обратил внимания на его выпад, не сбился с любимой темы.

— В женщине главное — душевное расположение, — заметил наставительно. — У меня была подружка тем летом. Ну, парни! Поглядеть не на что.

Ноги кривые, грудей вообще нету, один глаз стеклянный — даже плакать хочется. И что ты думаешь? За ней народ скопом ходил. Только на «мерсах» и возили. Я ее у такого крутяка отбил, страшно вспомнить. Угадай, в чем секрет? Петров не поймет, ты, Саня, угадай… Огонь в ней был, душа живая. Слова всякие знала, которые никто не знает. Обоймет, нашепчет в ухо — ты и спекся. При этом сама кончала восемь раз подряд.

Коля Петров подавился бутербродом и побежал сплюнуть в сортир. Зураб невинно улыбался.

— Кстати, Саня, какой-то нехороший человек тебя вчера искал.

— Кто такой?

— Не назывался. Раз десять звонил. Наверное, чего-то хочет тебе сказать.

— Почему нехороший? Может, по делу?

— Слушай, Саня, мы же не в Америке. По голосу всегда отличишь. Этот очень грубый, нелюбезный. Почти как Петров.

До обеда проработали спокойно, никто нас не тревожил, и было такое ощущение, будто вернулись в юность. Но не в ту, где бубенчик в ухе, а в ту, где сказка была былью.

Часам к трем я стал засыпать на ходу и прилег покемарить на массажном коврике. Мастерская принадлежала фирме, и Огоньков не без задней мысли пропускал мимо ушей все мои просьбы о приобретении бытовой мебели. В огромном полуподвальном помещении не то что лечь, толком посидеть было негде. По мнению шефа, именно такая обстановка способствовала высокому творческому подъему.