Читать интересную книгу Мятежная Анжелика - Серж Голон

Людовик XIV остановился в раздумье. Король глубоко чувствовал красоту, и она на минуту сблизила его с этим дерзким бунтовщиком с мозолистыми руками, приоткрыла иной мир, в котором человеческое благородство приобретало иное измерение. А вслед за тем его практичный ум вдруг подсказал, что нужно сохранить работника, способного создавать такие прекрасные произведения искусства. Подлинные художники, идущие своим собственным путем, – это такая редкость. Почему господин Перро, отвечающий за работы в Версале, не сообщил ему об этом таланте, которого сейчас приговорили без суда и следствия? Испугавшись бунта, в страхе перед королем никто не посмел вступиться за мятежника. Король неожиданно изрек:

– Необходимо отсрочить казнь. Мы желаем пристальней рассмотреть дело этого человека…

Он обернулся к господину де Бриенну и продиктовал приказ о помиловании. Оба брата, продолжая стоять на коленях, услышали его слова:

– Ему следует работать в мастерских господина Лебрена.

Братья бросились через погруженные во тьму сады, мимо водоема, от которого поднимались смертоносные миазмы, к той опушке леса, где болтались повешенные.

Они пришли слишком поздно. В наступивших сумерках Гонтран де Сансе де Монтелу висел на ветке дуба, как неподвижный обломок белой скалы, оборотившись лицом к Версалю.

Вокруг раздавалось кваканье лягушек.

Братья сняли тело. Альбер сходил за каретой, кучером и слугой. На рассвете экипаж отправился в направлении Пуату. Они безостановочно скакали под раскаленным летним солнцем и в голубом ночном сумраке, снедаемые желанием поскорей упокоить в земле предков это большое тело с непригодными отныне к работе руками, словно только родная земля могла залечить его раны и смягчить острое разочарование, застывшее на распухшем лице.

Ремесленник Гонтран! Художник Гонтран! Который видел в Монтелу веселых домовых в медных тазиках и смешивал красную кошениль и желтую глину, чтобы окрасить стены. От одного только вида зелени листвы он пьянел, как от хмельного напитка!

Рыдая как дети, Альбер и Дени похоронили брата в семейном склепе возле деревенской церкви в Монтелу.

– А потом я пришел в замок, – продолжал рассказывать Дени. – Он казался мертвым, не раздавалось ни звука, ни одного детского возгласа. Только в кухне сидели кормилица Фантина, с глазами пылающими, как угли, да тетушка Марта, все такая же, тучная и горбатая, со своим неизменным рукоделием. Две старые ведьмы, что-то бормоча, чистили горошек. И тогда я остался. Ты ведь знаешь, что написал в завещании наш отец: «Наследство остается за тем из сыновей, кто возьмет землю…» Так почему бы не я? И я завел мулов, переговорил с фермерами, а потом и женился… На Терезе де Ла Майере. Приданого никакого, но доброе имя, и она хорошая. К сбору яблок у нас будет ребенок. Вот, – заключил новоиспеченный барон де Монтелу, – все это и просил тебе передать господин де Марийяк. То есть не о моей женитьбе, а про Гонтрана. Чтобы ты поразмыслила и лучше поняла, чем обязана королю после стольких оскорблений, как с твоей стороны, так и со стороны всей нашей семьи. Но, я думаю…

Он внимательно посмотрел в лицо своей старшей сестры, которую всегда немного побаивался из-за ее красоты, смелости и постоянных таинственных исчезновений. И вот она объявилась, и опять совсем другая, даже чужая. Тонкий овал лица обрисован благородной линией щек. Она сидела бледная и прямая, до глубины души пораженная только что услышанным рассказом. Это открытие и порадовало, и испугало Дени.

«Анжелика остается прежней, – подумал он, – но ее ожидают далеко не счастливые дни».

– Господин де Марийяк совсем плохо тебя знает, – прошептал он. – Но мне думается, что если он хотел добиться от тебя покорности, то совершил большую ошибку, сообщив, что одного из де Сансе повесили во славу короля.

Глава V

С момента возвращения Анжелики Молин, управляющий имением, приходил к ней ежедневно. Зажав счетоводные книги под мышкой, старик медленно шел по большой аллее, которая вела от его кирпичного дома с шиферной крышей до самого замка.

Независимый, как и прежде, хозяин сам себе, состоятельный буржуа, ведущий собственные дела, мэтр Молин продолжал тем не менее верно служить семейству дю Плесси-Бельер. Обладая здравым смыслом и предприимчивостью, он давно уже вел собственную торговлю. Анжелика, а тем более маркиз Филипп никогда не интересовались, чем именно занимается мэтр Молин. Они знали только одно: он всегда являлся по первому зову. Как только в нем появлялась необходимость. В Париже, когда хозяева замка находились при дворе, или в Плесси, когда случай или опала принуждали их удалиться в свои земли.

Поэтому суровое и жесткое лицо управляющего Молина, ставшее с годами похожим на лицо античного мудреца, одним из первых склонилось над бледным существом, которое два мушкетера выгружали из кареты, в то время как господин де Бретей весело кричал сбежавшимся слугам:

– Я привез мадам дю Плесси. Она помирает. Дай бог, протянет пару дней…

Ничто не отразилось на лице Молина. Он приветствовал Анжелику столь же бесстрастно, как если бы она приехала на короткий срок из Версаля для получения арендной платы и сдачи ферм в аренду, обсуждения вырубки леса или продажи земель для уплаты карточных долгов. И, слушая, как он с достоинством сообщил, что урожай в этом году будет катастрофическим, она начала понимать, где именно находится, почувствовала надежность родной земли, и прошлое понемногу начало возвращаться в ее измученное тело.

Он не сделал ей ни одного упрека и не задал никаких вопросов, хотя их многолетние отношения и та особая роль, которую он некогда сыграл в воспитании детей из Монтелу, давали ему на то право.

Он ничего не сказал. Не сделал никакого намека на трудности и волнения, причиненные отъездом Анжелики, на решительные и быстрые шаги, предпринятые им для спасения самых доходных предприятий, которым угрожал крах. Разве ветер опалы не служит предвестником разорения? Крысы, вороны, скопища червей, пожирающие незащищенные состояния, уже начали к ним подбираться. Молин все привел в порядок, дал необходимые гарантии, взял на себя обязательства. «Мадам дю Плесси путешествует, – объяснял он. – Она вернется. И никакая ликвидации состояния не предвидится».

«А король? – возражали ему. – Что последует за гневом короля? – Все знали об этом. – Разве мадам дю Плесси не будет арестована и заключена в тюрьму?..»

Молин пожимал плечами и давал понять, что впоследствии сумеет распознать своих, а так как он неоднократно доказывал свою хитрость и изворотливость, то волнения вскоре улеглись. Кредиторы согласились подождать. В продолжение долгого года, когда все гадали, какая судьба ждет Анжелику, управляющий железной рукой удерживал общественную и финансовую основы, на которых держалось богатство беглой маркизы и ее наследника, маленького Шарля-Анри. Благодаря его усилиям слуги остались на месте, как в замке, так и в Париже, в особняке на улице Ботрейи, в предместье Сент-Антуан.

А теперь Молин повсюду рассылал сообщения о возвращении владелицы замка. Он не говорил о приставленной к ней охране, но напоминал о дружбе с королем и сообщал, что в скором времени она самостоятельно займется делами с компетентностью, вызывавшей уважение самого господина Кольбера. Эти письма направлялись коммерсантам Парижа и судовладельцам Гавра, с которыми у Анжелики были дела.

В поместье Молин продолжал совершать объезды. С обычной своей пунктуальностью он являлся на фермы или к арендаторам, требуя отчетов, следя за посевами и работами. Он не делал различия между протестантами и католиками. Ему показывали солдат, размещенных в доме на постой, которые съедали хозяйские сыры или окорока и выгоняли лошадей пастись на молодые всходы овса. Это были посланцы господина де Марийяка, «обращающие в истинную веру». Мэтр Молин не делал никаких комментариев. Он ограничивался тем, что напоминал фермерам о сроках погашения долгов и записывал цифры в свои книги.

«Мэтр Молин, что же нам делать? Разве вы не такой же кальвинист, как мы? – говорили крестьяне-гугеноты, стоя перед ним с мрачным и фанатичным видом и прикрывая животы большими черными шляпами. – Должны ли мы отречься от веры, чтобы сохранить свое достояние, или должны согласиться с разорением?» – «Наберитесь терпения», – отвечал тот.

* * *

К нему тоже нагрянули драгуны, разграбили его богатый дом возле парка, сожгли сто фунтов свечей и два дня и две ночи без передышки стучали в кастрюли, чтобы помешать ему спать: «Отрекайся, старый пес, отрекайся…»

Это случилось перед возвращением Анжелики. Когда Монтадур приступил к своим обязанностям охранника при мадам дю Плесси, самой красивой женщине королевства и к тому же католичке, Марийяк из дипломатических соображений приказал, чтобы ее людей оставили в покое.