Читать интересную книгу Римская весна миссис Стоун - Теннесси Уильямс

Для Паоло это был конфуз, почти что непереносимый, ибо он жил быстротекущим временем, а время работало против него. Сумма, вырученная за рубиновые запонки, которые подарила ему в Марракеше миссис Джемисон-Уокер, обеспечила Паоло роскошную жизнь на один сезон. Но этот сезон истек. И если ему не выпадет другой такой случай, если фортуна не улыбнется ему еще раз, притом в самом скором времени, он вынужден будет пойти на отступление, на серьезную уступку, а ведь это нередко влечет за собою провал всего дела.

– Я знаю, я нужен ей! – кричал Паоло графине. – Почему же она ничего не говорит, ничего не предпринимает?

– Терпение, – отвечала графиня. – Рим не один день строился.

– Я римлянин, а не Рим, – возражал Паоло. – И если она в ближайшее время не сдвинется с места, околачиваться мне в Галерее!

– Только посмей, – встрепенулась графиня, – и мы пропали. Ведь в Галерее особый запах, он въедается не только в одежду, но и в кожу, он будет чувствоваться в твоем дыхании! Даже если тебе придется голодать так же часто, как мне, имей мужество пойти на риск: все или ничего.

Таково было положение дел в конце апреля, когда Паоло и Ренато увидели из окна парикмахерской миссис Стоун. Она вышла из своего «кадиллака» с откидным верхом так близко к ним, что они не могли не заметить тревожного, чуть испуганного выражения ее голубых глаз – оно появлялось, когда она была уверена, что на нее никто не смотрит.

– Господи, неужели она идет сюда? – удивленно прошептал Паоло.

– Вон та дама? Но она не наша клиентка, – ответил Ренато.

– Да вы что, ее не знаете? Это же синьора Стоун! – воскликнул Паоло.

И тотчас по парикмахерской, из конца в конец, пробежал пронзительный громкий шепот. Остывали горячие полотенца, сохло мыло на бритвенных кисточках, а вся компания – клиенты, парикмахеры, маникюрша и мальчишка-ученик – впилась глазами в даму, нерешительным шагом проходившую мимо окна.

Осталось в ее осанке нечто от былого величия, и на какие-то считанные мгновения это заставило их молчать, удержало от язвительных шуточек, предметом которых делала ее пустая похвальба Паоло.

– А я и не знал, что она такая важная дама! – проговорил Ренато, словно оправдываясь.

Паоло и сам был под большим впечатлением, не столько от миссис Стоун, с которой он, единственный из всех присутствующих, был знаком, сколько от того впечатления, которое она произвела на других. Но держать в руке камень и не запустить им в намеченную жертву было не в обычаях Паоло; поэтому, быстро оправившись, он тут же объявил всей компании, что не такая уж она важная дама: как миленькая вместе со всеми кинется к насосу, если загорится дом.

Минутное почтение – дань, которую они вынуждены были отдать миссис Стоун, – рухнуло под залпами хохота, ибо Паоло просто обыграл уличное словцо, очень похабное. Для него это была сладостная месть за то двусмысленное положение, на которое миссис Стоун обрекала его своей сдержанностью. Ведь он уже успел намекнуть в парикмахерской на некие обстоятельства и потому поклялся себе, что так оно и будет. Эта ее сдержанность затрещит по всем швам, да что там, уже дала трещину. Вчера миссис Стоун звонила ему дважды, причем во время второго разговора он зевнул прямо в трубку и под каким-то предлогом отказался от заранее назначенной встречи. Может, она и сейчас думает о нем, даже ищет его здесь, на обсаженной деревьями виа Венето. Эти крашеные светлые волосы – он уже ощущал, как они натягиваются в его пальцах, и ее горячее дыхание, и как она ищет губами его губы, пока он валит ее навзничь, извиваясь, имитируя страсть. Это в его силах, и так будет, да, он готов голову дать на отсечение: будет. Ибо, несмотря на все актерское искусство миссис Стоун, фиалковые глаза выдают ее. Из них глядит хищная птица, и в его власти эту птицу выпустить, причем отнюдь не в облака…

Словно услышав поднявшийся в парикмахерской хохот, словно поняв, что смеются над нею, миссис Стоун рукою в перчатке заслонила лицо и, круто повернувшись, зашагала в обратную сторону; она пробиралась между столиками, расставленными на тротуаре перед соседним рестораном, и делала вид, будто старательно ищет кого-то. Не успела она миновать окно парикмахерской, как за нею двинулся молодой человек, вот уже около часа стоявший на ближайшем углу. Он поднял воротник пальто, просто чтоб скрыть, что на нем нет рубашки, и пошел за нею следом, держась на некотором, точно рассчитанном, расстоянии. Заметив это, Ренато рассмеялся, и торжество Паоло разом померкло. Молодой человек, преследующий миссис Стоун, – да ведь картина эта воспроизводит, словно в кривом зеркале, его, Паоло, отношения с нею! Он выпрямился в кресле, свел колени, резко отдернув бедро от бедра смеющегося молодого парикмахера.

– Subilo, subito[6], – буркнул он. – У меня назначена встреча.

* * *

В ослепительном свете весенних римских улиц миссис Стоун совсем растерялась. Витрины и окна сверкали таким немыслимым блеском, что за ними почти ничего не было видно. Когда не знаешь, куда пойти, где свернуть, чувствуешь себя глупо. Должно быть, прохожие принимают ее за пьяную. Ведь человек, слоняющийся без дели, все равно что пьяный. В Нью-Йорке одна заранее назначенная встреча следовала за другой, она всегда знала точно, что должна быть в таком-то месте, в такое-то время, в Риме же – никогда! Она могла часами бродить по городу, сама не ведая, куда идет. Встречалась только с Паоло, а Паоло имел обыкновение договариваться о встречах как-то уж очень неопределенно. «Позвоню вам утром», – говорил он. Или: «Заеду за вами, и мы где-нибудь выпьем коктейль». Точное время он назначал крайне редко. А иногда и вовсе не появлялся. Вот и сегодня он не зашел к ней, не позвонил, и тут она поняла, что ее жизнь в Риме держится на встречах с Паоло, как держится тент на центральном столбике – убери его, и материя безвольно обвиснет…

Миссис Стоун открыла сумочку, поискала в ней дымчатые очки, но не нашла их. Поразительно, до чего часто в последнее время вещи деваются неизвестно куда. Думать ей сейчас, в сущности, не о чем, собственно говоря, она только и думает что о Паоло, а голова у нее забита больше, чем, бывало, в самые напряженные дни перед премьерой. Она снова остановилась прямо посередине тротуара, так что сновавшие в обоих направлениях пешеходы вынуждены были ее обходить. Растерянно поморгав, она скользнула взглядом по витринам, приспустила широкие поля шляпы. Глаза ее увлажнились. Не хватает еще, чтобы от нестерпимого света они начали слезиться, тогда с ресниц потечет тушь. Она пошла быстрым шагом и на первом же углу свернула с залитой солнцем магистрали в боковую улочку потемнее. Здесь, в тени, ей стало немного легче, но смятение не проходило. Надо где-то передохнуть, собраться с мыслями. Это просто идиотизм! Зачем было выходить из машины и отпускать шофера? Куда же она велела ему подъехать и в какое время? Она даже этого не помнит. И что она вообще тут делает? Ищет Паоло на улице, словно брошенная собака, что нюхает тротуар, стараясь взять след хозяина? Пока до такого, безусловно, не дошло, а если дело к тому идет, надо где-то присесть, собраться с мыслями и принять разумное решение. Если поддаться этому наваждению, позволить ему взять верх над рассудком, недолго и с ума сойти.

Миссис Стоун снова остановилась, на сей раз – перед большой витриной, но, хоть она и прикидывалась, будто усердно рассматривает ее, на самом деле понятия не имела, что там лежит, за стеклом. Просто стояла – надо же унять расходившиеся нервы и как-то сориентироваться; но время шло, а в голове по-прежнему было пусто. За стеклом витрины проступили контуры разложенных там товаров – изящные кожаные изделия. Глаза ее безразлично скользили по ним, но вдруг она испугалась: из темной глубины магазина на нее кто-то смотрел. Магазин был закрыт – обычный для Рима длинный послеполуденный перерыв, – и его освещал лишь свет затененной деревьями улицы. Как следует рассмотреть человека, стоявшего в магазине, она не могла, но он до того был похож на Паоло, что сердце у нее дернулось от волнения. Через секунду она сообразила, что человек этот вовсе не там, внутри. Что она видит его отражение, а стоит он у другого конца витрины, снаружи, как и она сама. То был юноша ростом чуть выше Паоло, но одного с ним типа. Она и глазом не повела в его сторону. Позднее, дома, она попыталась разобраться, что же именно насторожило ее в ту минуту, но не смогла. Значит, все-таки что-то насторожило. Что-то не позволяло ей взглянуть на него, и она не глядела. По-прежнему делала вид, будто рассматривает кожаные вещицы в витрине, и напряженно ждала, когда он уйдет. Но и он почему-то не уходил, медлил. Услышав, как потекла струйка, миссис Стоун не сразу поняла, что звук этот имеет какое-то отношение к тому, другому, стоящему, как и она, у витрины. В Риме повсюду слышишь плеск струй, то ближний, то отдаленный, то громкий, то едва различимый; плеск струй и каменные ступени – факсимиле этого города, так же как кремовые купола на фоне синего неба; и потом, не так-то просто поверить, что человек, стоящий почти рядом, у другого конца витрины, вдруг вздумал на нее помочиться. Лишь когда звук этот стал утихать, миссис Стоун поняла, что он означает. И была до того потрясена, что ахнула, негромко, но явственно. Резко повернувшись, она зашагала в другую сторону, торопясь изо всех сил, и, когда очутилась у входа в маленькую гостиницу, бросилась туда: надо прийти в себя, оправиться от испуга. Сам по себе случай этот был вовсе не так ужасен. Ужаснуло и остро встревожило ее другое. Ведь человек этот не впервые попадается ей на глаза, притом нарочно. Стоит ей пойти в город, и он почему-то оказывается на ее пути, да так часто, что это не объяснишь простою случайностью, и неизменно старается привлечь ее внимание, хоть и не столь отталкивающим способом, как сейчас, но всякий раз словно бы подает ей некий тайный знак…