Читать интересную книгу Мой дедушка — памятник - Василий Аксенов

Кот выгнул спину, поднял хвост трубой и пошел прочь, но вдруг, словно передумав, повернулся к Геннадию, встал на задние лапы и с горечью запел:

В любом порту живет нахал,Которому за делоМаэстро Шуткин раздиралПолморды и полтела.В Бордо бесхвостый обормотОклеветал нас жутко,Сказав, что благородный котВсего лишь раб желудка.Но моряки — прямой народВ душе моей открытойОни считают, Шуткин-котНе любит паразитов.Не так важна коту еда,Пусть даже голод гложет,Мужская дружба мне всегдаЗначительно дороже.А вы, Геннадий-новичок,Поверив гнусным слухам,Не удосужились разокПощекотать за ухом.Я презираю бешбармакИ жирную селедку,Зато ценю как дружбы знакЗаушную щекотку.

— Так вот, в чем дело! — воскликнул Геннадий, — Приношу вам свои глубочайшие извинения! Разрешите мне немедленно протянуть вам руку дружбы!

Кот, не скрывая удовольствия, выгнул шею, и Геннадий в течение пяти минут щекотал его за ухом.

— Мерси, — сказал наконец кот. — Я совершенно удовлетворен и в знак благодарности дарю вам свою любимую песню, которую довелось слышать только моим истинным друзьям и подругам.

Вспрыгнув на кнехт и взявшись правой передней лапой за леер, кот закрыл глаза и запел чудную песню:

Иные любят гладь да тишь,Подушки, одеяла…Предпочитаю гребни крыш,Сырую мглу подвалов.Мурлан мурлычет день-деньской,Хозяйке лижет локти,А я за дымовой трубойНатачиваю когти.Но для друзей моя душа —Всегда одна красивость,Ведь дружба так же хороша,Как честь и справедливостьКурлы мурлы олеонон,Фурчалло бракателло,Дирлон кафнутто и ниссон,Журжалло свиристелло…

Далекий, но сильный хлопок прервал песню кота. Вслед за этим зловещим хлопком из глубины тумана донеслось не менее зловещее тявканье. Распахнулась дверь радиорубки, и на пороге появился радист Витя Половинчатый.

— Где капитан?! — гаркнул он, округляя глаза до полной шаровидности. Он перепрыгнул через комингс и побежал к капитанской каюте.

— Николай Ефимович! В эфире SOS! SOS!

…Весь командный состав «Алеши Поповича» сгрудился в тесной радиорубке. Витя Половинчатый возбужденно говорил и писал на кусочках бумаги.

— Очень слабые сигналы… SOS… Запрашиваю: кто терпит бедствие?.. Молчат… Я советское судно «Алеша Попович»… координаты… молчат… вот, товарищи… тише! Передают международным кодом… шлюпку с пассажирского теплохода «Ван-Дейк» преследует неизвестная подводная лодка. Пользуясь туманом и пуская дымовые шашки, пытаемся скрыться… в шлюпке шестьдесят три человека, есть женщины и дети… SOS… наши координаты…

— Они в двух милях отсюда! — воскликнул Рикошетников.

— Что за подводная лодка? Неужели эти газетные сенсации с пиратами… — пробормотал Шлиер-Довейко. — Какое принимаем решение, Николай Ефимович?

Несколько секунд Рикошетников молчал, опустив голову. Рисковать кораблем? Что это за безумная субмарина? Шестьдесят три человека, женщины, дети… Осмелятся ли бандиты напасть на советское судно?

Все собравшиеся в радиорубке затаили дыхание. Никто не смотрел на капитана. Все ждали его решения. В море каждое слово капитана — непреложный закон.

— Идем на сближение, — тихо сказал Рикошетников и бросился к дверям.

…Туманная сирена «Алеши Поповича» выла теперь без перерыва. Судно шло средним ходом. Все свободные от вахты моряки и ученые толпились на баке. Снова, уже совсем близко, дважды бухнула пушка. Словно огонек сигареты, повисла в тумане красная парашютная ракета. Послышались резкие свистки, желтый глазок слабого шлюпочного прожектора выплыл из тумана, и вскоре появились очертания большой спасательной шлюпки под излохмаченным, никчемно висящим парусом. Казалось, что не расстояние, а туман приглушает крики людей, зовущих на помощь. Шлюпка была переполнена. Ясно было, что даже при волнении в четыре балла она неминуемо пошла бы ко дну. Сейчас люди, забыв об опасности, встали во весь рост и размахивали руками, но криков их не было слышно, рев туманной сирены «Поповича» прорезали только свистки рулевого.

«Алеша Попович», подчиняясь приказам капитана, осторожно маневрировал и сближался со шлюпкой. Сирена вскоре была выключена, и до слуха скованных напряжением людей донесся хриплый голос со шлюпки:

— Help us! Soviet ship, help us! Sake for Christ!2

И сразу же после этого крика в тумане возникли очертания большой подводной лодки. На мостике лодки замелькал огонек ратьера. Международным кодом было передано приказание:

«Остановить двигатели!»

Николай Рикошетников, не вынимая изо рта трубки, отдал команду. «Попович» просигналил:

«Кто приказывает?»

Лодка в свою очередь запросила:

«Чье судно?»

«Советский научный корабль «Алеша Попович», — ответил Рикошетников. — Кто вы?»

Несколько минут лодка хранила молчание, разворачивалась носом к «Алеше Поповичу». На мостике ее было видно движение. Спасательная шлюпка раскачивалась уже не более, чем в пятидесяти метрах от судна. Слышен был даже женский плач.

«Повторяю — остановить машины! — засигналила лодка. — Через пять минут открываем огонь!»

«Прекратите пиратские действия», — ответил Рикошетников и яростно заорал:

— Спустить штормтрап, принять людей со шлюпки!

В тот момент, когда первые измученные люди со шлюпки упали в руки моряков «Алеши Поповича», неизвестная подводная лодка дважды плюнула огнем. Многоопытный Шлиер-Довейко сразу определил по голосу скорострельную пушку «Расти Шарк»3 времен второй мировой войны. Снаряды упали в воду возле самого борта и перевернули шлюпку с «Ван-Дейка». Ужасные крики прорезали туман. Гена опомнился только в воде, куда почти безотчетно бросился на помощь несчастным. Многие моряки с «Поповича» последовали его примеру.

Выпрыгнув из теплой воды, Гена увидел прямо перед собой торжественно идущую ко дну старую леди с визжащим мопсом в руках. Сильной рукой мальчик обхватил костлявое тело и по всем правилам спасения на воде перевернулся на спину. Вода возле правого борта бурлила.

Два сильных прожектора с «Алеши Поповича» рассеяли туман и уперлись в рубку подводной лодки. Теперь она была отчетливо видна, среднетоннажная субмарина времен прошедшей войны, но, по всей вероятности, сильно модернизированная и приспособленная для особых целей. Никаких знаков различия на корпусе не было. На мостике лодки видно было несколько мужских фигур в синих куртках. Двое мужчин присели возле тупорылой «Расти Шарк». Еще одна пушка вместе с артиллеристами поднималась из скрытой в корпусе шахты.

Шли томительные минуты. Моряки «Алеши Поповича» продолжали спасение людей с «Ван-Дейка». Геннадий помог старой леди ухватиться за канат штормтрапа и бросился на помощь бородачу, за шею которого уцепилось двое визжащих карапузов.

Витя Половинчатый без устали передавал в эфир:

«Всем! Всем! Всем! Я — советское научно-исследовательское судно «Алеша Попович», спасаю людей с теплохода «Ван-Дейк». Неизвестная подводная лодка ведет артиллерийский огонь. Наши координаты…»

Первым откликнулся учебный корвет индийских военно-морских сил, но он находился на расстоянии не менее пяти ходовых часов. Помощи от Республики Большие Эмпиреи и Карбункл ждать было нечего. Насколько знал Рикошетников, военно-морские силы этой страны состояли из таможенно-погранично-карантинного катера «Голиаф» и корабля-музея «Рыцари ночи».

— Похоже на то, что наше дело табак, — проговорил умудренный опытом Шлиер-Довейко.

— Мне кажется, что бандиты сами оказались в неприятном положении, — сказал Рикошетников. — Они явно в нерешительности. Конечно, они могут уничтожить нас в два счета, по они уже обнаружили себя…

— Разве они не обнаружили себя при нападении на «Ван-Дейк»?

Рикошетников пожал плечами.

— Панамский сухогруз и яхта шейха Абу-Даби исчезли, не подав о себе никаких сигналов. Как произошло нападение на «Ван-Дейк», мы пока не знаем…

— Вы думаете… — начал было Шлиер-Довейко, но в это время рулевой Барабанчиков закричал:

— Они погружаются!

Пушка пиратской субмарины быстро уходила в глубь корпуса. Люди с мостика исчезли. Лодка погружалась.

ГЛАВА 4

в которой слышится нервный смех, слетают слезы благодарности, а в конце звучит бравурная музыка

Нервный смех сотрясал капитана теплохода «Ван-Дейк» Питера ван Гроота. Огромный голландец, похожий на персонажей картин старых мастеров, облаченный в свитер самого массивного члена экипажа «Алеши Поповича» стармеха Калипсо Яна Оскаровича, на три четверти уже осушил бутылку «Столичной» и все не мог успокоиться.