Читать интересную книгу Игры богов - Игорь Бусыгин

— Дай сюда твой меч, — рявкнул Олег. Сказал не тихо и не громко, но так, что сердце Игоря сперва бешено заколотилось, а потом ухнуло куда-то и пропало, точно вовсе остановившись. Деревянными пальцами он с трудом вынул меч и протянул Олегу рукоятью вперёд.

Вещий выхватил у него булатный клинок. Меч, которому сотни лет, как живое существо понял, что пришла его смерть, всхлипнул и… умер, лопнув пополам под могучими руками Вещего.

— Я думал, у меня есть ученик, родич! — прохрипел Олег. Потом зимними вечерами скальды пели, что он покачнулся при этих словах, глаза налились кровью, кадык задергался, видать, пытался сдержать слезы… А ярл хмыкнул:

— Эй! Кто-нибудь, сбегайте к женщинам, они вам покажут, где пиво, которое я велел варить для великого князя еще полгода назад. Ведь не зря же, — ярл пьяно ухмыльнулся, — норны предсказывали, что Вещий вот-вот появится, и он появился. А весной, — Синеус, просиял, — я заложу Десять драккаров, нет, двадцать, для Олега. Олав обещал мне, что нелегко будет найти в море хоть один, где сыщутся, нет, найдутся, подобные!

Олег с облегчением выдохнул:

— Мудр ты всё-таки, побратим!

И гульба продолжилась!

— Во имя отвисшей груди великанши Хель! Руну пива за тех, кого мы били, за их жён, которых мы имели, побратим. Ибо пока человеку есть, что вспомнить, и о нём помнят враги, он жив!

Князь, протрезвевший после непонятной драки, одобрительно мотнул головой.

— Для таких правильных слов подать золотые цареградские кубки! — Олег ткнул рукой в провинившегося Игоря. Тот выскочил, про себя подвывая от счастья.

— Его простили!!!

Кубки наполнили дорогим ромейским вином до самого верха, плеснуло даже через верх. Кубки радостно зазвенели, как же, про них вспомнили, а они созданы для сверкающих побед! У хмельных воинов, у кого на бороды, а у кого и на грудь, выплеснулось терпкое, красно-тёмное вино, запахло тёплым, южным морем, весёлыми, черноглазыми женщинами, а вино запело песни далёких виноградников и страстными голосами таких же далёких женщин.

— Воин жив, пока о нём помнят! Дай мне рог побольше, а то кубок слишком мал! — внезапно прокричал Асмунд.

— Славно сказано, притащите ему рог и поболе, из мамонтовой породы или слоновьей, — промычал Олег, забрасывая себе в рот огромный кусок жареного кабанчика.

Он помолчал, подождал, пока ему не принесут рог побольше. А когда принесли, его брови удивлённо поползли вверх, рог был побольше его меча.

— А теперь скажу я! Человеку нужны и друзья, нужны и побратимы, Синеус! Так выпьем же за них!

— За друзей! — громыхнул викинг. — Чтобы они были такими же, как ты, побратим! — он обвёл взглядом дом, подумал и добавил: — Но таких, как ты, у меня больше нет, а вот врагов — много. Так что давайте выпьем за живого друга да ещё за живых, пока живых, врагов.

Кубки, рога опять наполнились, обглоданные кости швырялись под стол, там затеяли шумную возню собаки. Особенно обнаглевшая выхватила из опущенной руки Олега огромный кусок вепря, рассвирепевший Олег пнул её так, что она пролетела через весь дом, ударилась о бревенчатую стену, взвизгнула и околела.

— Хорошая примета, побратим.

Синеус подождал, пока опять нальют.

— А теперь выпьем за мёртвых, за тех, кто шёл с нами в бой рука об руку, и за тех, кто бился против нас! Пусть они все будут в дружине Одина!

— Я согласен, ярл! — ухмыльнулся бывший великий князь. Обе дружины проревели что-то непонятное, но грозное и дикое.

— Выпьем!

Пьяные мужи вскочили, к своим иссохшим от недопития глоткам с радостью подтащили кто рог, кто кубок, а кто и бочонок и, захлебываясь от священной жадности, выпили. Синеус опять проревел:

— Наливай!

— Вино кончилось!

— Наливай пиво! Зимнее пиво!

— Кончилось!

— А брага?

— Тоже!

Покачиваясь, ярл хмуро разглядывал опорожненные кувшины, валявшиеся на полу пустые бочонки из-под пива, потом скомандовал:

— Пусть женщины подают ещё вина! И ещё пива! И браги! И побольше!

Викинги сорвались с места.

— Где жареная свинина! Где оленина! Где рыба?

Всё появилось вмиг, появилось так, как будто из ниоткуда.

— Хорошо сидим! — Олег довольно захрюкал.

В закопчённом доме заорали сотни голосов, каждый орал что-то для себя, что-то для своих детей, но самое главное — за войну, за победу! А победа — Олег!.. А они ох как прекрасно знали, кто такой Олег и что такое Олег!

Некоторое время в бревенчатом доме раздавались лишь чавканье, хруст да стук костей, которые воины небрежно швыряли через спину, чтобы мозг вылетел на радость и потеху собакам, да под стол, — пускай собаки немножко подерутся.

— Выпьем за псов, живых и погибших славной смертью, — Синеус скосил глаза на своего покойного пса-любимца.

Олег покосился на труп огромного волкодава, которого только что прибил.

— Нечего отбирать мясо у меня, слабого и хилого, выпьем!

И опять вино хлынуло в глотки.

Синеус тяжело приподнялся, кивком приказал, чтобы ему налили медовухи, поднял рог в знак того, что хочет держать речь.

— Мы выпили за живых и мёртвых друзей, врагов, даже за собак, за братьев и за собак, — добавил, помолчав. — Мы пили за наши дружины, за твоё и моё будущее, за нашу удачу. Теперь выпьем за женщин, за мою Ригведу, за твою, как говорят эти трусливые греки, богоравную Елену!

Олег тяжело вздохнул и со скрипом кивнул головой. Вспомнилось ему, как он до безумия любил Елену и посылал ей с гонцами письма на выделанных телячьих шкурах. Тогда Олег умирал от боли, умирал из-за любви. Он так устал, так измучался, что поневоле ему в голову заползла чья-то чуждая, инородная для него мысль: «Любовь глупа, она сделала тебя слепым и глухим для остального мира. Настоящая любовь встречается редко, зато проходит очень быстро».

Олег про себя усмехнулся:

— Что-то моя любовь не проходит уже много лет.

А внутренний голос верещал дальше: «Находясь под могучими чарами любви, ты лишился способности мыслить правильно и мудро, ты потерял все цели, кроме одной, и ничто не важно для тебя, кроме объекта твоей любви, любви к Елене».

— Чушь, — пробормотал. — Любовь священна даже для этих придурков-богов, — и потряс головой, отгоняя дурные мысли.

Как же она смеялась! Смеялась задорно, её смеху подпевали птицы, ручьи перезванивали мелодично, в такт её смеху-песни; стоило ей начать поправлять свои длинные, тонкорунно-золотистые волосы длинными, красиво очерченными пальцами, как её голову начинал венчать ореол, плавно переходящий из нежно-лимонного в синий, а затем в тёмно-фиолетовый и терялся в высоте бездонного звёздного неба. Глаза, её глаза, они бывали разными: зелёными, синими, серыми; они излучали что-то зовущее, трепетно-нежное, они верили и ждали; её глаза никогда не плакали, они любили.

Иногда она становилась грозной и неприступной, даже боги опасались перечить ей. Шёпотом, из уха в ухо передавали, что Елена вовсе не Елена, а на самом деле она — дочь Марены и Лели, богини смерти и богини любви одновременно. Ведь любовь и смерть всегда идут рядом, рука об руку. Сколько людей бросались в пучину смерти из-за любви, скольких людей любовь и смерть поднимали к вершинам славы и сохраняли в памяти людской на века, а сколько из-за несостоявшейся любви переворачивались в бездушных ящеров, растаптывая всё и всех!

Она была прекрасна своей душой — трепетной и нежной; длинные, стройные, слегка полноватые ноги перетекали в упругие, приподнятые ягодицы, а талия… её можно было охватить двумя кистями; святящаяся, белоснежная кожа; чуть-чуть отвисшие груди; а соски, ох, какие соски; после одного поцелуя они вздымались, как острые пики вершин Рипейских гор. Олег встряхнул своей гривой; нельзя, нет, нельзя думать о хорошем, нельзя вспоминать, нет, нельзя вспоминать.

— Я её найду, но… попозже. И вообще, весь мир бардак, а бабы… — он себя попытался успокоить, но всё равно перед его глазами сияла её улыбка.

Утром, когда солнышко ещё только-только раздумывало, вставать ему или ещё немного поспать, Олег выполз из-под шкур, кряхтя с жуткого похмелья. Пошёл, временами на четвереньках, временами, стоя на нетвёрдых ногах, к скале, что стояла, защищая от бешеных атак зимнего моря землю Синеуса, выдохнул так, что чайка от его перегара закричала дурным голосом и удрала далеко, далеко в море.

Олег тяжко вздохнул и плюхнулся в холодное море, бормоча про себя:

— Бывало похмелье и похуже; да и вообще, не унывает от холода знающий, что бывает куда холодней…

Рыкнув от холода, Олег выскочил из воды, его ждали…

А ждали, как всегда, трое, которые боги, а может, даже друзья.

— Олег, как ты будешь создавать Империю?

Этого никто не сказал, но вопрос возник в морозной, колдовской тишине, даже море замерло в ожидании ответа.

Олег, трясясь то ли с похмелья, то ли от холода, то ли от грядущего, начал бормотать: