Читать интересную книгу Смерть геронтолога - Феликс Кандель

К вечеру Броня готовит мужу голубцы в соусе‚ фаршированную куриную шейку‚ чернослив с картофелем‚ но это не добавляет аппетита. За ужином Лёва Блюм без интереса сидит за столом‚ вилкой без охоты ковыряет в тарелке. К старости вся еда становится не горячей – подогретой‚ а оттого во рту пресно‚ на душе тошно‚ и невозможно поверить‚ что грыз с остервенением пареную брюкву‚ которую тайком приносила хозяйка: за ушами трещало. Лёва прятался в сарае под завалами соломы‚ узником запоздавшей надежды‚ а к нему прокрадывался хозяин дома‚ неприметно склонял к своей вере: "Я тоже еврей. Только я духовный еврей..." В один из дней Лёва сказал так: "Разве это по совести? Разве по совести оказывать давление на того‚ кто зависит от тебя? Где вы были‚ когда убивали мою семью? Почему в ярости не разметали убийц и не пришли со словами утешения к тем‚ которых покинул весь мир? Сидели в своих домах‚ молились по нашей Книге‚ а в это время на ваших глазах уничтожали избранный народ". Он плакал. Он просил прощения. Он бормотал в смятении: "Ты прав. Ты прав..." Снится Лёве: бежит по городку‚ по Плацовой его улице‚ мимо красавицы-синагоги‚ обращенной в конюшню‚ мимо опустелого здания бывшего "Человеколюбивого общества"‚ через княжеский парк с горбатыми мостиками‚ оранжереями‚ гротами любви и беседками наслаждений‚ а повсюду распахиваются окна-двери‚ высовываются соседи‚ пальцами указывают на невозможное: "Жид! Жид!.." Вся земля пребывает в покое – лишь Лёва мечется в страхе‚ истомлённый страданиями‚ прячется по лесам-оврагам‚ заползает в барсучьи норы‚ заваливает вход валежником‚ а за ним охотятся‚ его выслеживают и травят собаками несминаемые кожаные люди в скрипучих кожаных сапогах: пропадающий пусть пропадёт. Сколько лет прошло‚ а сны не меняются‚ во снах Лёве показывают то‚ чем наполнено его сердце. "Дорогой Лёва‚ – написали на тетрадной бумаге в клеточку‚ – меня обличает совесть. Я мог сделать больше для твоего народа во дни бедствия..."

Броня сидит перед телевизором‚ перепрыгивая с канала на канал‚ но утешения это не приносит. Старики‚ как известно‚ множатся на свете. Земля полнится стариками‚ которые отстают заметно‚ как от набирающего скорость поезда‚ но события остаются вечно новыми‚ события молодеют и молодеют: интерес стариковский уменьшается. Забивают гол в чьи-то ворота. Скачут девочки с проступающими грудками на пороге соблазнительных объятий. Разыгрывают викторину с подарками. Заокеанская красотка наговаривает глупости под записанный заранее хохот. Три политика схватились намертво – не разнять‚ не угадать даже различия во мнениях‚ а Броня дремлет у телевизора‚ ожидая звонка от сына. Давид приезжал навестить стариков‚ и внуки разбежались по комнатам‚ осматривая и обнюхивая‚ ибо к приезду гостей Броня напекла груду пирогов. Пироги с рисом. Пироги с капустой. Сладкие пироги с маком. Внуки бродили толпой по квартире в поисках развлечения; двое постарше таскали с кухни пироги и торопливо поедали в уголке‚ двое помельче держали малыша за ноги и легонько стукали головой об пол‚ чтобы не ябедничал‚ а Хана‚ жена Давида‚ сидела у стола‚ сложив руки‚ покойная и безмятежная‚ будто не она выродила эту компанию. Хана рожает каждый почти год; это для нее нормально‚ словно очередная беременность входит в круговорот природы‚ как смена дня и ночи‚ зимы и лета. У Ханы с Давидом подрастает Сарра‚ которую незамедлительно выдадут замуж‚ и они станут рожать наперегонки‚ мать с дочерью

Давид возвращается домой по темной дороге – машина полна детей‚ а за деревом хоронится недруг его и ненавистник‚ готовый кинуть камень или выстрелить из автомата. Чтобы его закопали‚ этого недруга! Чтобы все мрачные сны‚ которые за жизнь повидала Броня‚ пали ему на голову! Броня выбрасывает из могил родных недруга до их седьмого колена‚ и каждому вослед ей есть что сказать‚ в чем обвинить и чем обесславить. Хорошо жить в стране‚ где от чужого горя и до тебя тысячи километров равнодушия. Здесь – всё близко. Все рядом. Броня беспокоится за сына с его семейством‚ а вместе с ней‚ того не ведая‚ беспокоятся многие‚ ибо на этой земле короткая цепочка до погибшего или пострадавшего. Убили на границе племянника сослуживца. Ранили на дороге мать сокурсника. Покалечили камнем жену сына двоюродного брата соседа. (Может‚ за дверью уже стоят с невозможным сообщением – офицер с санитаром‚ у которого заготовлено про запас для первой помощи‚ слушают голоса‚ смех детей‚ музыку из телевизора: сейчас они позвонят‚ и жизнь за дверью сломается навсегда.) "Господи! Чудесны деяния Твои! Ты подарил нам такой мир‚ в таком великолепии! Даже боль‚ Господи Милостивый – после нее Ты даёшь облегчение. Даже скорбь – просветляет и очищает. Даже муки – после них пронзительнее видение. Одно неправильно‚ Господи. Только одно! Родители не должны хоронить детей. Это неверно‚ Господи! Измени это – и мир возрадуется..." А Давид едет по темной‚ опасной дороге‚ Давид размышляет: "Отчего нынешние решили: "С нас достаточно"? Почему этого не сделали предыдущие‚ замостившие костями наше обеспеченное настоящее?.." Нет ответа. "Беспечные! – взывает Давид. – Наивные из наивных! Мы расслабляемся‚ проживая нажитое. У нас не отбирают – мы отдаем. На нас не наступают – мы отступаем". – "Мы сильные‚ – возражают ему. – Никогда не были так сильны. Если надо‚ опять ударим". – "Ударяли уже‚ – говорит он. – Сила истощается попусту". Возможно‚ он прав‚ Давид Мендл Борух‚ отличный от прочих детей. Возможно‚ они правы. "Это наше‚ – говорит Давид‚ вглядываясь в темноту. – И это надо заселять". Он прав по-своему. "Это не наше‚ – возражают ему. – Это надо отдать и отгородиться навсегда". По-своему и они правы. "Как же мы отгородимся? – говорит Давид. – Где они возьмут работу? Кто их кормить будет?" Опять он прав. "Это не наша забота"‚ – говорят они‚ но они неправы. А Броня прикорнула возле телевизора‚ видит мимолетный сон-утешитель. Снится Броне: звонит телефон. "Мама‚ – говорит Давид‚ – всё хорошо‚ мама. Они в нас стреляли‚ но они в нас не попали".

Возвращается с работы нервный Ицик‚ а на столе лежит повестка из армии‚ и Ципора уже развесила для просушки армейские его одежды. Ицика призывают на базу‚ на курсы подрывников. Установят взрывной заряд‚ выделят шнур на шестьдесят секунд‚ офицер станет показывать‚ как следует поджигать. Подожжёт – отрежет кусочек. Еще подожжёт – еще отрежет‚ а нервный Ицик будет подсчитывать оставшиеся секунды: "Пятьдесят... Сорок пять... Сорок... Понял!" – завопит Ицик‚ а офицер-мучитель подожжёт и отрежет‚ отрежет и подожжёт заново‚ укорачивая надежду на благополучный исход‚ а потом они побегут сломя голову‚ чтобы не подорваться на том заряде‚ и офицер будет бежать сзади – так ему положено‚ подпихивая в спину: "Живее! Живей!.." Ицик беспокойно вскидывается на матрасе‚ а рядом посапывает верная его жена Ципора‚ готовая по первому требованию предоставить душу свою и тело. Рядом помалкивает верный телефон‚ готовый загукать через мгновение и поведать о заманчивой сделке‚ которая уплывает из-под рук. Спит Ципора‚ намаявшись за день‚ и не видит снов‚ никогда не видит. Спит Ицик и видит рынок: умытая морковь на прилавке‚ салат хаса‚ огурцы с глянцевитыми баклажанами‚ укроп с петрозилией‚ а под прилавком примостился он‚ маленький Ицик‚ держит деда за ногу. Это его постоянное место для игр и разговоров‚ сюда он не допускает никого‚ до криков и кровопусканий‚ и во сне нисходит на Ицика покой: возле деда всегда покой. Праведный Менаше очищает лук от шелухи‚ говорит между делом: "Кто знает‚ почему мы умоляем Всевышнего: "Господи‚ не внемли молитве путника?" Соседи-торговцы придвигаются поближе в ожидании очередной истории‚ Ицик под прилавком вострит ушки, – рассчитавшись с парой покупателей‚ всласть помолчав‚ выпив стакан горячего сладкого чая‚ очистив от листьев кукурузные початки‚ дождавшись‚ пока торговцы распалятся от нетерпения‚ праведный Менаше продолжает: "Потому что путники умоляют Господа: "Удержи дождь во время пути". Но как же так? Дождь нужен человеку и его посевам‚ дождь нужен и нам с вами‚ чтобы росли в изобилии овощи‚ а мы бы их продавали". Соседи-торговцы переглядываются в изумлении‚ готовые разорвать в клочья любого путника‚ который лишит их заработка‚ а праведный Менаше‚ срезая ботву со свеклы‚ ведет далее свой рассказ: "Жил на этой земле благочестивый рабби Ханина бен Доса‚ и каждому было известно‚ что к словам этого праведного человека прислушивались на Небесах‚ исполняя всякую его просьбу. Однажды рабби Ханина шел по дороге‚ держа в руке маленькую корзинку с солью. А соль – надо сказать – в те времена стоила недешево‚ и для нищего рабби Ханины это была ощутимая затрата. Шел он и шел‚ но вдруг начался дождь. Спрятаться негде‚ и рабби Ханина приуныл: "Все вокруг счастливы‚ потому что благодатный дождь оросит поля. Но Ханина печален: вода подмочит соль‚ и соль растворится". Не успел он это сказать‚ как дождь прекратился‚ и соль в корзинке осталась неподмоченной. Когда рабби Ханина добрался до дома‚ он тут же взмолился: "Обитающий на семи Небесах! Неужели весь мир должен быть печальным‚ а Ханина счастливым?" И опять пошел дождь..."