Читать интересную книгу Жаворонок над полем - Анатолий Нутрихин

По лесенке, перила которой отполированы прикосновениями множества рук, Митя поднимается в мезонин. Там, наверху, - комнатки с низкими потолками личные апартаменты сестер и братьев, в основном, используемые ими как спальни.

Митя открывает дверь в свою каморку. Однако помещение не кажется ему тесным. Возможно, в силу привычки или потому, что здесь нет ничего лишнего: столик, два стула, кровать, вешалка и книжная полка. На стене над кроватью прикноплена зеленоватая карта России, с оторванными нижними углами.

А вот и сюрприз. На столике разложены новые тетради, перья, карандаши, кисточки и пенал - подарок сестер к началу учебного года. Грызи, братец, гранит науки! Тут же лежит перочинный ножик с белой костной ручкой. Прекрасная вещь! Ее обладателю позавидует любой мальчишка. Рад ножику и Митя. Одновременно он ощущает неловкость. Ему вспоминается одна прошлогодняя история...

Такой же нож подарили сестры год назад Паше, когда брат окончил четвертый класс. Митя тогда ему очень завидовал. Однажды, когда Паши не было дома, он взял ножик, чтобы поиграть в "тычки" со своим приятелем, однокашником Максимом Деденко. Они пошли в сад и там бросали нож в кучу песка. Если он втыкался, а не падал плашмя, засчитывалось "очко".

Потом мальчики метали нож в стену сарая, и неожиданно лезвие сломалось. Митя зашвырнул обломки и стал помалкивать о случившемся. Вечером брат долго искал ножик. А через несколько дней Митя сознался. Паша не придал услышаному особого значения. Зато Марья Дмитриевна отчитала провинившегося - не столько за нож, сколько за скрытность.

- Но пойми, маменька, он молчал, чтобы не огорчить меня, - защищал брата Паша.

- В следующий раз я сама его огорчу, чтобы не было повадно плутовать! вспылила мать. - Впрочем, я рада, что ножа теперь нет. Нечего с ним расхаживать... А сестрицам лучше не делать подобные подарки.

Она пожурила дочек, но, видимо, не слишком. Спустя год те забыли о своем промахе. И вот у братьев снова появились ножики с ручками из оленьей кости. Митя задумался над тем, как отблагодарить Полю, Лизу и Машу, но не успел прийти к какому-нибудь решению - снизу позвали обедать.

Когда Митя вошел в столовую, там было уже людно и оживленно. На своем "троне" восседал Иван Павлович и беседовал с гостем, приятелем Жилиным. Тобольский старожил Петр Дмитриевич Жилин обладал многими добродетелями и достоинствами, в том числе и редким по красоте почерком. Говорили, что так, как он, могут выводить буквы только царские писаря. Во всяком случае, когда надо было писать прошение или ходатайство в высшие инстанции, то просили именно Петра Дмитриевича.

По столовой витал аппетитный запах грибного супа: Марья Дмитриевна разливала его по тарелкам из большой фарфоровой супницы. Некоторое время раздавался легкий перестук ложек. Потом постепенно в разных уголках столовой завязались разговоры. Жилин критиковал правительственное постановление, запретившее ссыльным иметь охотничьи ружья. Иван Павлович бранил купцов, тянущих с выплатой Менделеевым долга. Марья Дмитриевна расспрашивала Полю о новой иконе, привезенной в Ивановский монастырь из Долматовской обители... Неожиданно повысил голос Паша:

- Извините, но во время нашего путешествия из деревни в город произошло занятное происшествие, - и тут он с лукавством оглядел присутствующих. - В лесу стреляли охотники, а братец принял их за разбойников. Он очень перепугался. Посмотрели бы на него в этот момент!

Обедающие в это время расправлялись уже со вторым блюдом - жареным чебаком с картофельным пюре. Однако оторвались от тарелок и посмотрели на Митю, который смутился и сказал:

- Из тебя, Пашенька, получится второй Булгарин или Загоскин. Я испугался не больше, чем ты...

- Нет, больше!

- Полно вам препираться - вмешалась мать, - это просто неприлично.

- Он сам струсил, - не успокаивался Митя.

- Я - свидетель. Вы оба держались, как настоящие мужчины, - улыбнулась Марья Дмитриевна. - Поговорим, однако, о другом: все ли приготовлено у вас, мальчики, для похода в гимназию?

- Все, - заверили братья. - Только не знаем, какие брать учебники. Нет расписания уроков...

- Родители назавтра приглашены в гимназию, там все им и скажут заметил Иван Павлович. - Пойду, послушаю.

- Сходи, - согласилась Марья Дмитриевна. - Впрочем, я сегодня вечером могу заглянуть к Петру Павловичу и узнать у него.

Она имела ввиду давнего друга их семьи, инспектора гимназии Ершова. Когда-то тот был учеником Ивана Павловича, а теперь сам воспитывал его сыновей. Менделеевы гордились дружбой с инспектором. В девятнадцать лет, будучи петербургским студентом, Ершов сочинил знаменитую сказку "Конек-Горбунок", одобренную самим Пушкиным. Слава не вскружила Ершову голову. Он остался скромным человеком, снискавшим симпатии тоболяков.

- Петр Павлович из преподавателей - самый толковый и добрый, - сказал Паша. - Он огорчается Митиным двойкам больше, чем сам братец.

- Придется Мите учиться только на пятерки, чтобы не расстраивать милого Петра Павловича, - пошутил отец. - Я, Митюша, со страхом думаю, что у тебя в ведомости вновь появятся "пары" и меня потянут в кабинет Качурина слушать его нотации: "У вашего сына - двойка. Он опять подрался с Амвросиным..."

Захар Амвросин был Митиным одноклассником, парнем очень задиристым. Характер его сложился под влиянием матери, женщины грубой, воинственной. Супруг ее, жандармский офицер, был человеком такого же склада, хотя во время службы в Петербурге и обрел некоторый внешний лоск. В гимназии Захара Амвросина считали, и не без основания, фискалом и прозвали "Харей".

- Если Амвросин будет приставать - я не спущу, - упрямо пообещал Митя.

- Меня зови, если что, - откликнулся Паша.

- Неужели недоразумения можно разрешать только кулаками? - вздохнул Жилин. - Держитесь, приятели, подальше от этого Амвросина. Его отец не упустит возможности навредить. А повод найти не трудно: в вашем доме бывает немало ссыльных.

- Он меня джунгаром дразнит, - пожаловался Митя.

- Не обращай внимания, - сказала Марья Дмитриевна. - Тот, кто обзывается, обнаруживает глупость и невоспитанность. Наверное, этот лоботряс что-то слышал о нашей родословной.

- А я-то воображал, что мы - чистокровные русаки...

- Стоит ли слишком сожалеть, что не "чистокровные"? - вмешался Иван Павлович. - Русский народ никогда не был отгорожен "китайской стеной" от других рас и племен. У нас немало людей со смешанной кровью, среди них имелись и имеются очень одаренные. В роду Пушкина был, например, африканец, у Жуковского - мать турчанка, предки Лермонтова - шотландского происхождения, отец Даля - датчанин... Если справедлива мысль, что смешанные браки дают талантливое потомство, то у вас, ребята, есть шанс стать незаурядными личностями. Одним из предков Корнильевых, действительно, был джунгарец...

- Пусть о нем еще раз расскажет мама, - попросила Лиза.

Марья Дмитриевна согласилась. Все перешли в кабинет и приготовились ее слушать ...

7. Корнильевы

- Во время императора Петра Алексеевича жил-был сибирский купец Парфентьев, - начала рассказ хозяйка дома. - Во время поездки в Джунгарию было такое ханство на севере Китая - Парфентьев купил мальчика-раба. Поступок этот был совершенно в духе того времени. Впрочем, у нас и сейчас можно купить крепостного... Купец назвал мальчика Яшей, а когда тот вырос, сделал его одним из своих приказчиков. В ту пору как раз вышел государев указ о приведении иноверцев к благочестию и Яша принял христианство.

- Крещение помогло его карьере? - спросила Лиза.

- Не думаю. Яков крестился не из корыстных соображений, - ответила Марья Дмитриевна. - Просто с годами он совершенно обрусел, с головой ушел в дела. А время было удивительное: сибирская промышленность набирала силу. Возникали заводы, фабрики, рудники, торговые компании. Яков сделался совладельцем парфентьевской фирмы. А после смерти купца выкупил у его наследников долю своего благодетеля. Ему улыбалось предпринимательское счастье. Но однажды Яков простудился, заболел, да и не встал на ноги.

После него осталась жена Анна с кучей ребятишек. Женщина сильного характера, вдова не пала духом и продолжила дело мужа. Когда один из ее сыновей - Алексей - подрос, стал молодым человеком, Анна послала его в Москву хлопотать разрешение на строительство в Аремзянском стекольного завода.

Несмотря на молодость, Алексей оказался достаточно предприимчивым. В 1750 году он раздобыл нужную бумагу. Под завод отвели землю и приписали к нему крестьян. В Аремзянском начали выпускать столовую и аптекарскую посуду, изготовлять бутыли, стеклянные пороховницы...

Другой сын Анны, Василий, основал бумажную фабрику и открыл первую в Сибири типографию. Он издавал в Тобольске журнал под названием "Иртыш, превращающийся в Иппокрену". Вот каковы были Корнильевы!

Но потом дела пошли хуже. Торговые пути сместились к югу. Тобольское купечество несло убытки. Мой дедушка и его братья тоже попали в трудное положение. Бумажную фабрику им пришлось закрыть. Прекратился и выход журнала. Из центра Западной Сибири Тобольск постепенно превращался в заурядный губернский город. Мой отец, Дмитрий Васильевич, правда, продолжал владеть заводом в Аремзянском. Хотя прежнего достатка у Корнильевых не было, но жили они не в нужде. Отец любил книги, с годами собрал богатую библиотеку.