Читать интересную книгу Над Москвою небо чистое - Геннадий Семенихин

– Ну что, Стрельцов, рад? Держи голову выше! Авиацию любишь?

Алеша обернулся и увидел бронзовое от загара, смеющееся лицо Комарова.

– Еще не знаю, – протянул он смущенно.

– Вот как! Ничего, полюбишь! – уверенно возразил комбриг. – Знаешь, дружище, ребят ваших разошлют по разным городам, а тебя и еще двоих хлопцев я к себе заберу. Так что музыку мотора будешь над родной крышей слушать.

Получив справку об окончании второго курса строительного техникума, Алеша был зачислен в местное авиационное училище. Нельзя сказать, чтобы легко и быстро давалось ему летное дело. На первых порах были у него и неудачные взлеты, и плохие посадки. Не считался он ни отличником, ни отстающим. Ровный, всегда аккуратный, немного равнодушный к профессии, не избранной им, а, вернее, навязанной ему самой жизнью, он ничем не выделялся среди курсантов. Но случай, какие часто бывают в тревожной, полной неожиданностей жизни военных летчиков, вскоре все перевернул, заставил его по-иному взглянуть и на себя и на авиацию.

Шли самые обыкновенные курсантские полеты. После полудня Алеша поднялся с аэродрома на истребителе И-16. Ему предстояло набрать высоту и сделать в пилотажной зоне несколько фигур. Все шло, как обычно. Ровно гудел выносливый мотор самолета, чуть подрагивали стрелки приборов под гладкими стеклами, ноги уверенно ощущали педали. Машина чутко отзывалась на каждое движение, когда он выполнял в зоне пилотаж. Минутная стрелка подсказывала, что пора возвращаться. Стрельцов начал снижаться, подводя машину к аэродрому. Еще пять-шесть минут – и посадка. Но когда он попытался выпустить шасси, одна из лампочек на доске приборов не зажглась спокойным зеленым светом. Посмотрев в левую форточку на землю, Алеша увидел столпившихся у столика курсантов и инструкторов. Они делали ему отчаянные знаки, предупреждая об опасности, а начальник школы Комаров – он был уже переаттестован из комбрига в генерал-майора авиации, – согнув в колене ногу, ожесточенно бил по голенищу сапога рукой и, очевидно, кричал: «Левая, левая!»

Алеша знал и сам, что левая «нога» не вышла. Об этом говорил темный зрачок электрической лампочки. Он ушел на второй круг, снова начал набирать высоту. Покатые красные крыши ангаров, аэродромные постройки и кварталы родного города уплыли под крыло, опять быстро уменьшились в объеме. Радиосвязи в ту пору не было, и никто с земли не мог подсказать ему, как себя вести. Их было только двое: он и машина. Машина гудела мотором, уносясь ввысь, а он думал. Думал напряженно, упорно. Ему казалось, прошла целая вечность, но стрелка на самолетных часах отсчитала всего две минуты с секундами. Неожиданно Алеша вспомнил большой экран кинозала гарнизонного ДКА, фильм о Валерии Чкалове. Вот что, оказывается, можно сделать! Не садиться на поле школьного аэродрома с убранными шасси, ломая фюзеляж и винт, а это… Алеша еще думал, а рука его сама бросила маленький верткий И-16 в крутую спираль. Целый каскад фигур проделывал он над летным полем: «бочки», мертвые петли, иммельманы. Земля то удалялась, то мчалась навстречу, с полями и перелесками, с крышами и трубами родного города. Мотор то стихал, то трубил басом, когда Алеша давал ему самый большой газ и разгонял скорость перед очередной сложной фигурой. В глазах мельтешили красные искорки, звенело в ушах.

И все-таки он победил. Зеленая лампочка вспыхнула на щитке приборов. Он сажал машину весь взмокший, расслабленный после большого напряжения, но счастливый, впервые счастливый за все время учебы в авиашколе. Пожалуй, впервые почувствовал он, как хорошо, когда упругая земля гудит под колесами самолета на пробеге, после того как опасность, настоящая опасность, осталась уже за плечами.

Генерал Комаров сам встретил его на стоянке и крепко, будто раздавить хотел, сжал в объятиях.

– Ай да чертенок, ай да племянник служителя культа! – в буйном восторге выкрикивал он совсем не те слова, какими полагалось начальнику авиашколы встречать вернувшегося из учебного полета курсанта. – Молодец! Талант! Черт меня побери, если из тебя не выйдет настоящий истребитель. Старик Комаров знает толк в людях. Получай благодарность и денежную премию! Еще плюс к тому пять суток отпуска. Молодчина! И сам орлом смотришь, и машину спас. Ну, что? Любишь теперь нашу матушку-авиацию, а?

Алеша посмотрел в наполненные буйным восторгом глаза генерала и вспомнил, как несколько минут назад, когда вышло из-под фюзеляжа злополучное колесо, он чуть не задохнулся от голубизны уже не страшного неба, а потом от радостного гула нагретой солнцем бетонированной полосы под колесами истребителя, от сваей собственной силы, победившей опасность.

– Люблю! – громко ответил Алеша и, оглянувшись на товарищей и инструкторов, еще раз повторил: – Люблю!

И снова хлопнул его по плечу генерал, видавший и более трудные переделки, и гибель товарищей, и горящие самолеты.

– Вот видишь. Я говорил – полюбишь!

Алеше, жали руки инструкторы, друзья-курсанты. Только одного не было среди них – лучшего друга, насмешливого рыжеватого Коли Воронова. Стрельцов отвечал на поздравления и рукопожатия, но глаза его скользили по лицам столпившихся курсантов, по самолетным стоянкам, бетонным дорожкам.

– Ребята, Колю Воронова никто не видел?

– Убежал он, Стрельцов. Заплакал и убежал, – ответил один техник.

Стрельцов недоуменно пожал плечами. А поздним вечером, когда крепким сном спала курсантская казарма и только Воронов ворочался на соседней койке, Алеша вполголоса спросил:

– Колька… ты чего заплакал?

– За тебя стало страшно, дурак, – донесся быстрый шепот.

– Чудила, – неловко ответил Алеша, постеснявшийся выразить по-иному чувство признательности. Воронов, всегда грубоватый, насмешливый, прошептал из-под одеяла, которым был закрыт чуть ли не до самых ушей:

– Ты, Лешка, как хочешь меня называй. Только об одном помни: если когда-нибудь в бой настоящий попадем, я тебя и самолетом и грудью всегда прикрою.

Перед выпуском из авиашколы, весной 1941 года, Воронов и Алексей Стрельцов считались лучшими курсантами. Генерал Комаров сам несколько раз поднимался с ними в зону и учил хитрым приемам одиночного воздушного боя.

Ярким человеком был Комаров. В гарнизоне генерала любили. Курсанты ему явно во всем подражали. И походку комаровскую копировали, и фуражку носили с шиком, низко надвинув на глаза.

Общественное мнение даже небольшие грешки легко Комарову прощало. Ходили слухи, что генерал, остававшийся холостяком в свои тридцать пять лет, был не прочь приволокнуться за понравившейся ему женщиной. Говорили, будто однажды в третьем часу ночи начстрой капитан Фомин позвонил Комарову на квартиру, робея и заикаясь, спросил:

– Я, конечно, извиняюсь, товарищ генерал… моей жены у вас нет?

Спросонья Комаров даже не сразу сообразил, в чем дело, а сообразив, тотчас же взъярился:

– Послушайте, Фомин, вы там до зеленых чертей нахлебались, что ли?

Утром он встал в плохом настроении, даже порезался несколько раз, бреясь своей любимой мадридской бритвой. Думал: «Вот же, черт, слава какая пошла!» А приехав в штаб, вызвал начстроя, не глядя ему в лицо, сказал:

– Вот что, Фомин. На гауптвахту бы вас посадить суток на пять за вчерашнюю выходку.

У начстроя дрожали колени, и он сконфуженно пробормотал:

– Виноват, товарищ генерал, мне бы и больше стоило: жена ведь у тещи заночевала.

– Ну, а я-то здесь при чем! – рявкнул Комаров.

– Так она же, моя жена, каждый день только и делает, что вас хвалит, – совсем запутался Фомин, – только и фраз о том, какой вы красивый да мужественный. Извините, одним словом. Бес ревности попутал.

– Идите вы к черту! – подобрев, заключил Комаров.

Позже, в кругу друзей, не упоминая Фомина, он и сам несколько раз рассказывал эту историю. Все-таки это не так уж плохо, если приволокнулась за тобой смазливая молодая замужняя бабенка. Значит, чего-то ты да стоишь.

Интересный человек был Комаров. Горячий, но покладистый на земле, в воздухе он становился неумолимым в своей требовательности к подчиненным. Он никогда не поддавался неопытному курсанту, не делал ни малейшей попытки щадить его самолюбие. Двадцать минут на виражах и вертикалях дрался он с Алешей Стрельцовым и все эти двадцать минут висел у него в хвосте. Когда усталый, словно загнанный заяц, Алеша вылез из кабины своего истребителя, он кисло улыбнулся:

– Нет, товарищ генерал. Не быть мне истребителем. Никогда не быть.

– Это почему же?! – загремел Комаров.

– Изо всех сил я старался и за двадцать минут воздушного боя ни разу не побывал у вас в хвосте. А меня вы могли раз десять сбить.

– Мог бы и пятнадцать, – добродушно засмеялся генерал, – на то я все-таки и Комаров. А летчик из тебя, Стрельцов, выйдет, прямо скажу. Теперь давайте с вами поднимемся в зону воздушного боя, курсант Воронов.