Читать интересную книгу Том 35. Бичо-Джан Рассказы - Лидия Чарская

— Не твое дело учить меня и проповеди мне читать, ты не мамао (священник)! Убирайся со своими нотациями и оставь нас в покое.

— И оставлю! — повысила в свою очередь голос Шуша. — А только пожалеешь, чего доброго, Кико, что верную собачку променял на хищную чекалку.

Девочка с гордо поднятой головой ушла в дом, оставив в саду обоих приятелей.

* * *

Какой дивный вечер!

Солнце только что утонуло в горах, пурпуровое, как огромный яркий цветок гранатника; цветы сильнее запахли в ущельях; легкий прохладный ветерок подул сверху. Изнуренные дневным зноем горы облегченно вздохнули.

По узкой горной тропинке ехали два чепара с винтовками за плечами, в высоких барашковых папахах, а между ними — маленький князек. Далеко опередив своих путников, скакал на горном скакуне Али. У него тоже болталась за плечами винтовка, а баранья шапка была лихо заломлена на затылок, обнажая до половины бритую круглую, как шар, голову.

По мере приближения к лесу все ощутимее становилась вечерняя прохлада, горный ветерок освежал разгоряченные от скачки лица всадников. Вот, наконец, и лес, разбросанный по склонам гор. Сколько пестрых ярких цветов в его сочной траве!

Чепары спешились. Соскочил с коня и Кико. Али давно уже углубился в чащу, говоря, что знает место, где растут лучшие цветы. Чепары и Кико собирают их в одном месте, Али — далеко от них, в самой чаще. Стреноженных коней пустили щипать сочную росистую траву.

Кико весь погрузился в собирание цветов. В то время как его спутники срезают своими кинжалами длинные ползучие ветви дикого виноградника и колючие сучья шиповника, сплошь усыпанные нежными белыми и алыми цветами, он срывает прелестные звездочки азалий, лесной гвоздики или пурпуровые цветы гранатника.

Кико забыл свою размолвку с Шушей, забыл и черные печальные глазки девочки, которая провожала его до ворот замка.

"Что ж такое? Кто виноват, что она капризничает и не хочет дружить с Али, сумевшим за короткое время стать таким нужным и близким, — рассуждает Кико, нагибаясь к траве и срывая то цветок гвоздики, то дикой ромашки, или протягивая руку к ветвям гранатника и дикой лозы. — . Однако где же это Али? Куда он скрылся? Не заблудился ли он в чаще, бедняга?" — внезапно подумал Кико и громко крикнул:

— Али! Где ты, товарищ? Отзовись!

Вначале ничего не было слышно. Кругом ни души, и тихо было на лесной полянке.

Прошла минута томительного ожидания. Вдруг неожиданно гулкий выстрел прокатился по лесу, и вслед за этим прозвучал отчаянный голос Али, полный ужаса и тревоги:

— Спасите меня! Спасите ради Аллаха!.. Сюда!.. На помощь! Ко мне!

— Боже Великий! Святой Георгий! Пречистая Нина! Али грозит опасность! Спасите его, чепары! Николай! Деметро! К нему скорее, спешите к нему!

Кико бросался то к одному, то к другому из своих охранников и молил немедля скакать в чащу и выручить Али из беды.

Но те и так спешили, насколько это было можно. Видя волнение маленького князька, Николай и Деметро, не рассуждая долго, расстреножили коней, вскочили на них и галопом, отчаянно хлеща лошадей нагайками, кинулись в чащу, откуда все еще призывал их отчаянный голос Али.

Кико остался один. Он прислушивался несколько минут к тому, что происходило там дальше, за плотной стеной деревьев и кустов.

Крики внезапно прекратились. На смену им послышалось глухое топанье нескольких пар копыт.

"Слава святому Георгию. Они возвращаются! Значит, они выручили из беды несчастного Али", — промелькнуло быстрой мыслью в голове Кико.

Но одно обстоятельство показалось Кико странным: всадники возвращались к нему со стороны, совершенно противоположной той, где кричал Али.

"Вероятно, они крюк сделали", — решил Кико и, ничего не подозревая, бодро ринулся навстречу коням.

— Что Али? Жив он? Здоров? Кто обидел его? — спросил он громко и… замер с широко раскрытыми от испуга глазами.

И не без причины.

Три незнакомых всадника с низко нахлобученными по самые брови папахами, плотно обвязанные до глаз серыми башлыками, выскочили из-за кустов и окружили его. Не успел Кико крикнуть, как передний всадник соскочил с коня и схватил его. А другой накрыл Кико с головою темной, непроницаемой тканью и, завязав ему рот тряпкою, чтобы он не мог кричать, вскочил, не выпуская его из рук, в седло.

* * *

По неровному встряхиванию лошадиной спины Кико, закутанный с головы до ног в войлочное покрывало, понял, что они скачут с невероятной быстротой. Сухая, неприятная тряпка царапала ему рот, затрудняя дыхание, а темнота была непроницаемой. Мысль в голове Кико работала вяло от охватившего его ужасного волнения. Он сознавал одно: очевидно, часть горных барантачей (разбойников) спустилась со своих лезгинских высот в их ущелье и напала на него в надежде получить от отца богатый выкуп. Кражи детей, а иной раз и взрослых, нередко случаются на Кавказе, и Кико слышал о них не раз и от отца, и от бабушки, и от Шуши. Мальчик знал также и то, что горные барантачи надеются всегда получить хороший выкуп за своих пленников.

Смелый от природы Кико был испуган. Он не знал намерений своих похитителей, не мог рассчитать, как скоро он получит свободу. Пока будут длиться переговоры, пока барантачи дадут знать о нем окольными путями его отцу, пока получат выкуп, сколько пройдет еще времени? Да и бедный отец измучится за свое сокровище Кико, за своего бичо-джана, пока добьется его возвращения. И не только отец, но и бабушка Илита, и Шуша, и Али… Да, и Али… Но что же с ним, однако? Отчего он кричал в чаще? Почему звал на помощь? Вероятно, и его забрали в плен барантачи заодно с его маленьким господином!

Кико вспомнилась картина, предшествовавшая похищению, выстрел, крик Али, его призывы на помощь… Почему-то мелькнула в памяти недавняя фраза Шуши: "Не меняй, голубь мой, верную собачку на хищную горную чекалку"… И смутная, острая, как кинжал, догадка впервые посетила Кико: Али — предатель и изменник и подстроил все умышленно, чтобы передать его, Кико, горным барантачам…

Эта мысль потрясала бедного мальчика, а пережитые только что волнения замутили его мысли, закружили голову. Отвратительная тряпка душила его. В виски заколотились настойчиво какие-то молоточки, дыханье сперлось в груди, и маленький князь потерял сознание.

* * *

Странную картину увидел Кико, когда пришел в себя.

Грязная низкая комната, в углу которой маленькая лежанка, покрытая ковром. Кроме этой тахты, небольшого стола у стены, на котором горел огарок свечи в подсвечнике, и низеньких табуретов, покрытых шкурами горного тура, никакой другой обстановки не было в комнате. Пол был устлан войлоком, и потертая шкура чекалки валялась в углу. Все здесь было до крайности бедно. Таких горниц не было у них ни в замке, ни в алазанском поместье. Даже слуги князя Тавадзе жили куда лучше.

Кико казалось, что он спит и грезит. Ясно представилось ему: и барантачи, и выстрел, и крики Али, и похищение. Кико, уткнувшись лицом в подушку, горько заплакал.

Однако Кико плакал недолго. Мальчик вспомнил обычную фразу, которую он слышал от отца: "Плох тот джигит, который поддается малодушию и плачет, как баба".

И в один миг маленький князь собрал все свои силенки и поборол досадную слабость. Если бы не эта несносная слабость, которая приковала его к жесткой тахте, Кико непременно вскочил бы на ноги и пошел взглянуть, что находится за плотно запертою дверью его комнаты. Но — увы! — ноги, как и руки, не слушались его, и он поневоле должен был оставаться без движения на своем скучном ложе.

Вскоре напряженный слух Кико уловил чьи-то крадущиеся шаги за дверью и чуть слышные голоса. Он сделал усилие над собою, перевернулся на спину и, слегка прикрыв глаза, стал тихонько следить за всем дальнейшим.

* * *

В горницу вошли двое. В шедшем впереди мужчине с косматой буркой на плечах Кико сразу узнал Вано Мичашвили, за которым следовала женщина, бледная и печальная.

Кико чуть не вскрикнул, увидев Вано, и тут припомнились ему те слова, которые он слышал в своем алазанском поместье, под навесом виноградной беседки: "Если нам удастся наше дело, ты и твои братья станут наследниками всех богатств князя Павле Тавадзе".

И все разом стало ясно. Так вот кто его похитил! Вано и его сыновья!

Горечь, обида, гнев и негодованье — все это сразу наполнило душу Кико. Сердце его заныло. Как, эти люди, их родственники, с головы до ног облагодетельствованные князем Павле, могли так поступить с ним?! О, злые, жестокие, нехорошие люди!

Не помня себя, забыв про боль в голове, напрягая последние силенки, Кико с трудом приподнялся на локте и произнес:

— Дядя Вано Мичашвили! Ты поступил с моим отцом и со мною подло и гнусно, как последний душман (разбойник)! — и снова, обессиленный, упал на лежанку.