Читать интересную книгу Ледник - Йоханнес Йенсен

Гьюк умер на месте. И пока другие толпились у его трупа, пришибленные ужасом, Дренг повернулся и ушел в глубь затопленного леса.

На другой день он сидел у потухшего костра, который так и оставался нетронутым, как Дренг его покинул; холодный пепел еще сохранял форму сгоревшего топлива, но это был уже один прах. Все еще не теряя надежды, Дренг разгребал золу и втягивал в себя воздух всей глоткой – не пахнет ли гарью, не тлеет ли где-нибудь уголек или хоть единая искорка, способная разгореться; но сырая куча золы и обуглившихся обрубков не подавала никаких признаков жизни, и пепел рассыпался по земле. Огонь окончательно погас.

Дренг провел ночь на дереве, в полузабытьи, во власти холода и собственного упорства. Неподалеку, в пещере, сидели его товарищи, сбившись в кучу, и вопили всю ночь напролет. Все время они поминали в своих жалобах Гьюка, и каждый раз имя это болью отзывалось в душе Дренга, но вместе с тем ожесточало ее.

Всю ночь, как и накануне, лил дождь, и к утру опять выпал град и подморозило. Тут Дренг услыхал, как его товарищи покинули пещеру и отправились по лесу к югу; жалобный вой их мало-помалу замер вдали. Они возвращались домой с горькими вестями, бесприютные, лишенные огня в эту зимнюю стужу.

Но они все-таки были на пути домой, и им предстояло провести без крова только еще ночь-другую; а там они опять будут в своем становище вместе с женщинами и детьми, в укромной долине, где горит старый священный костер племени. Там их примут с радостью, обогреют, и скоро все их невзгоды будут забыты. Не забудут только огнегасителя и убийцу – Дренга. О нем будут слагаться обращенные к небу песни и сказания, и мысль о том, что он брошен в одиночестве на жалкую гибель в лесных дебрях, будет служить пряной приправой ко всякой беседе.

Дренг покинул угасший костер под скалой и стал бесприютным скитальцем; несколько дней он блуждал по лесу, не зная, где он, бродил по холодным болотам, не чувствуя, где день, а где ночь. Глаза его безжизненно глядели вокруг. Иногда он вырывал кусок мяса из трупа какого-нибудь потонувшего животного и съедал его, так что голода не чувствовал, но холод и одиночество одолевали его, пригибали к земле, словно непомерно тяжелая ноша.

Однажды он вдруг почувствовал себя лучше; ему стало теплее – он бессознательно забрел к югу и очутился неподалеку от долины, где жили его братья.

После тяжелой внутренней борьбы он невольно стал приближаться к становищу; он не мог устоять, так его тянуло туда. Шел он тихими, бесшумными шагами, неслышными даже ему самому. Вот он стал уже различать следы там и тут; значит, становище близко. Но что это виднеется на лужайке, откуда знакомая ему тропинка ведет прямо к шалашам? Он широко раскрыл глаза и увидел высокий шест, а на нем рассеченный череп Гьюка; рядом же на другом шесте болталась волчья туша. Вот что они вывесили для него на случай, если он отважится приблизиться! Здесь – межа между ними. Да, вот что они приготовили для него, если он вернется, обратит свои проклятые глаза к родичам!

Дренг с трудом справился с собой и пошел назад на север, в холодные вымершие леса, нагой и одинокий.

ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ

Шел снег. Дренг начал взбираться на священную гору.

Крупные мокрые хлопья снега таяли на мохнатой спине Дренга, но он не обращал на это внимания. Сперва он подумал было, что это падает лоскутьями само небо, но скоро понял, в чем дело; это был всего-навсего дождь, только другой, более холодный и густой. Дренг намеревался взойти на вершину огненной горы, откуда много человеческих веков тому назад его родоначальник принес огонь своим братьям. В руке у Дренга был топор. Он не помнил себя и ничего больше не боялся после тех ночей, что провел во мраке и одиночестве в обледеневшем лесу. Ему нужно было добыть себе огонь добром или силой. Пар так и валил от Дренга в эту холодную, снежную погоду, но он без устали и без оглядки все подымался в гору.

Гора находилась далеко на севере, по ту сторону долин, в которых обитало племя Дренга, пока холод постепенно не выгнал их оттуда. Но Дренг знал дорогу. В раннем детстве он привык каждый вечер смотреть в просветы шалаша на огненную пасть, выдыхавшую дым под самые небеса. Не раз слышал он предание и о том, как однажды дух огня протянул с горы вниз огромную огненную руку и уничтожил леса на много-много миль вокруг; это было ужасное время для всего племени, которому пришлось бежать и прятаться в болотах и ямах с водой, пока тот наверху не смилостивился опять. Но в последние печальные времена племя так далеко отступило к югу, что гора исчезла из виду, и Дренг не знал, где она теперь находится. Издали он не мог видеть ее вершину, скрытую облаками.

Но едва он поднялся немного наверх от подошвы горы, его охватили жуткие предчувствия. Гора, к которой прежде нельзя было приблизиться из-за каменного дождя и ярких молний, стала теперь удивительно спокойной. Уж не спит ли она? Она не говорила громовыми раскатами, не показывала огненных языков, не дышала пламенем из расселин. Она была совсем спокойна, не дрожала, не скатывала вниз раскаленных камней, была холодная и тихая. Не хитрость ли это? Не лукавое ли предательство? И Дренг без особой радости поднимался вверх; было бы лучше, если бы гора немножко подожгла ему подошвы!

Дренг давно уже миновал пояс лесов и всякой растительности и подымался вверх по крутой исковерканной каменистой поверхности. Она хранила еще следы огня, но была холодна и пропитана ледяной водой; отдельные огромные камни походили на мертвых чудовищ. Дренга мало-помалу стало охватывать безысходное уныние от предчувствия истины.

Далеко за полдень Дренг достиг вершины. Последняя крутая часть пути была усыпана чем-то вроде черного шершавого пепла, больно коловшего ноги и смешанного с желтыми и синими вонючими комками; вся эта холодная масса была сверху покрыта мокрым снегом. Дренг достиг вершины, такой же угасшей и похолодевшей, как и вся гора, на которую он взобрался.

Да, огнедышащая гора потухла. Дренг стоял на самой верхушке ее, образовавшей кольцеобразное отверстие, и смотрел в разинутую пасть горы. Пасть была холодна и набита снегом. Вокруг расстилалось небо, пропасти и целый мир пустоты.

Никогда больше не добраться Дренгу до огня! Могучий дух, обитавший на горе, исчез. Мир погас. Дренг стоял на вершине омертвевшей земли, замерзший, с окровавленными ногами, одинокий и без всякой надежды.

За несколько дней до этого, направляясь к северу, он проходил как раз то ущелье, где шла старая звериная тропа; теперь она была почти совсем смыта дождем; все звери уже перекочевали с севера на юг. Там Дренг и остановился, чтобы в последний раз оглянуться назад на юг, в нелепой и суетной надежде увидеть хоть дым от жилищ своего племени. Тут физические муки и тоска одиночества переполнили его душу, привели его в такое ужасное состояние, что он озлобился на весь мир, на все и вся. И в приливе злобы и гордости он заревел над долиной – эта была новая песнь, впервые раздавшаяся над затонувшей землей, песнь упорства, песнь отрицания. Он скалил зубы и пел вызывающе, несмотря на то, что стоял в ущелье один-одинешенек, собираясь искать свое будущее в направлении, как раз противоположном тому, которое избрали все прочие живые твари. Эхо приносило ему обратно его песню – бессодержательные, надрывные звуки, и это еще пуще раззадоривало его, заставляло превзойти себя самого в безумии.