Читать интересную книгу Путеводитель по театру и его задворкам - Илья Долгихъ

В конце концов, Борис не выдержал и после бесчисленного количества раз, снова принеся этот шкаф на сцену и устанавливая его, мы по ошибке повернули его дверями к кулисе. От усталости уже никто ничего не соображал, и вот тут его прорвало. Он заорал благим матом, проклиная все на свете и этот шкаф в том числе. На сцене готовилась репетиция, и актеры уже пришли, и некоторые из наших начальников тоже были здесь. Я думал, что его уволят, но, как выяснилось позже, это было здесь в порядке вещей. Я тогда еще не слышал, как нимало не стесняясь, здесь орет матом на своих подчиненных даже высокопоставленное начальство.

* * *

Основной спектакль по-прежнему не давал никакого отдыха. Вслед за мотками с резиновыми канатами появилось огромное количество металлических рам, которые мы беспрестанно красили; затем алюминиевые двери, числом около 30, которые мы разместили на полу в одном из цехов. Они лежали мертвыми, вынесенными на берег лодками, перегородив практически все пространство. Это даже не двери, просто описать их точно мне затруднительно, это были прямоугольники, метра по 2,5–3 в высоту и в ширину около метра, что придавало им сходство с лодкой, особенно когда внутри них сидели мы и обклеивали их цветными картонками. В то время наша бригада и почти весь состав еще одного цеха работали вместе.

* * *

Я посмотрел на часы, было 15 минут первого, до метро идти не очень далеко, и мы вполне успевали расплатиться и спокойно дойти до станции.

– Слушай, а нам не пора ехать? – спросил я М.

– Ну-у, пора, конечно, но мне бы не хотелось прерывать тебя на половине рассказа, в следующий раз, быть может, ты уже и не захочешь исповедоваться мне, да и неизвестно, когда мы сможем опять увидеться.

К тому времени я уже изрядно устал. Я и без того очень мало сплю, а бодрствовать всю ночь, пусть и со стимулирующим средством, которым для меня всегда являлся алкоголь, мне не очень-то хотелось. Я прикинул, что завтра с утра мне на работу, бессонная ночь грозит обернуться сверлящей головной болью на целый день, ломотой в костях и повышенной раздражительностью, и решил, что лучше поехать домой и поспать хоть пару часов.

– Лучше нам поехать, – сказал я после небольшой паузы, – вставать рано, а сон у меня в последнее время неважный.

– Подожди, а до которого часа они работают? – вдруг спросила М.

– Черт его знает, может быть, и круглосуточно, – без особого энтузиазма ответил я.

Она позвала официанта, уже совсем поникшего от работы, и он подтвердил ей мою догадку – ресторан работал до 6 утра.

– Ты же сможешь остаться и утром уехать на работу?

– Я смогу дойти до нее пешком, – с неохотой выдавливая из себя улыбку, сказал я, – отсюда мне до нее минут 20, не больше.

Она поняла, что я сдался, и что мне придется продолжить свой рассказ. Сон опять откладывался на неопределенное время. Скрепя сердце я допил оставшийся у меня бурбон, поморщившись от его мерзкого вкуса. Мне нужно было взбодриться.

* * *

– Черт, ну ладно, – сказал я, – раз уж мы остаемся, то придется еще выпить, по крайней мере, мне, а ты как хочешь.

– Ну и я не откажусь.

– Хорошо, но теперь я сам выберу тебе что-нибудь. Доверься бывшему бармену, – улыбнувшись, сказал я и пошел к стойке.

Пока я ждал свой заказ, у меня возникло желание выкурить сигарету на свежем ночном воздухе. Расплатившись и попросив отнести напитки за наш столик, я вышел на улицу. Ночь встретила меня свежим холодным ветром, пробирающим до костей, но мне это и было нужно сейчас. Я закурил и, засунув руки в карманы брюк, посмотрел в звездное небо, так низко нависшее над столицей. Я вдыхал ледяной весенний воздух, перемешанный с сигаретным дымом, и улыбался, глядя небу в глаза. Некуда было спешить, работа отодвинулась в моих мыслях куда-то совсем далеко, я вспомнил, что скоро лето и сессия, а это целый месяц, когда я смогу полностью сосредоточиться на том, что для меня действительно важно, и не буду видеть этот бесцветный калейдоскоп скучных серых лиц. Я курил и наслаждался моментом, мне нравилось стоять здесь, быть собой, немного пьяным, немного наивным и смешным. Нравилось ощущать себя свободным, вступившим в какой-то новый отрезок жизни, который я только-только начинал осознавать, не понимая пока, но только чувствуя. Возможно, это был возраст зрелости, но если верить Сартру и его «Дорогам свободы», то для меня этот возраст еще не наступил. Возможно, это его первые звоночки, первые попытки заявить о себе, заставить меня задуматься. Но и это было мне приятно. Я вспомнил о том, что у меня стали появляться седые волосы, и улыбнулся. Сигарета догорела, я бросил ее на асфальт и еще раз вдохнул ночь полной грудью.

Записки из дневника:

26 апреля 20..г.

Нервный срыв.

Работа иногда становится невыносима. Сегодня у меня чуть не случилось нервного срыва. Я решительно не понимаю, как можно столько лет работать здесь и считать это нормальным. Десять, пятнадцать, тридцать, кто больше?! Целые жизни проходят здесь уныло и безрадостно. Одни и те же разговоры на протяжении всех этих лет, с одними и теми же людьми.

В моей голове это просто не укладывается.

Эти люди бывают хорошими только тогда, когда говорят о своих внуках, детях или домашних животных, все остальное время за их добродушными улыбками скрыт животный оскал. Мне хочется кричать, когда я слышу, о чем они говорят. Я стараюсь уйти подальше от этих слов, этих интонаций, этих лиц, которые считают себя ни много ни мало – истиной в последней инстанции, какие бы вопросы не обсуждали.

Сегодня днем я, не выдержав очередной хвалебной песни, воспевающей «нормальный» уклад жизни, поднялся на второй этаж, с которого, впрочем, можно прекрасно видеть все то, что творится внизу. Я углубился в чтение, чтобы немного забыться, но, отвлекшись на минутку, я увидел, как шесть женщин сидят на стульях в ряд и проделывают одинаковую работу с каким-то материалом. Все происходило в гнетущем молчании, десять пар рук монотонно перебирали, отрезали, оттаскивали и снова повторяли всю процедуру. Несколько минут я с ужасом наблюдал эту картину, все это было похоже на кино, за тем лишь исключением, что это и есть настоящая жизнь. Мне было странно, что никто здесь не сходит с ума, не кричит, не плачет или, наоборот, не замыкается в себе, забившись в самый дальний угол. Это очень хорошо вписалось бы в общую канву атмосферы обреченности, которая царствует здесь и днем и ночью. Мне стало ужасно тяжело наблюдать за этими покорно склоненными головами, руками, повторяющими однообразные движения.

Для людей, которые попали в сети подобных мест, нет выхода. Собственная страна загоняет нас в угол с унизительно маленькими зарплатами, которые дают нам возможность лишь не умереть с голоду, но на нечто большее рассчитывать уже не приходится. Нехотя соглашаясь с системой, мы вынуждены отдавать свою жизнь, энергию и здоровье, а взамен, получать унизительный и тяжелый труд, который не приносит никакого морального удовлетворения, вынуждены сносить хамство и непроходимую тупость руководителей, о несправедливости которых можно говорить бесконечно долго, греясь у железной бочки с горящим в ней огнем, но никаких действий уже, конечно, не предпринимать, всякое инакомыслие имеет здесь весьма плачевные последствия для его выразителей.

Маленькие царьки со времен Грибоедова так и остались на своих местах и чувствуют себя там не менее уверенно, нежели раньше.

10

Железные лодки были вывезены из нашего цеха могучей армией монтировщиков, и теперь почти вся территория была покрыта белым покрывалом из синтепона или схожего с ним материала. Эти белые сугробы – полосы по 20 метров длиной и по 4 метра в ширину – были сшиты как мешки и набиты обычной полиэтиленовой пленкой, которую мы мяли, чтобы создать больший объем внутри этих белых полос.

Замечательно смотрелись наши женщины, когда они в короткие минуты отдыха, развалившись, лежали на этом сплошном белом покрывале. Издали они напоминали морских котиков, лежащих на огромной льдине, мчащейся в неизвестность. Приложенный ими титанический труд при создании этого айсберга был затрачен впустую, потому как вся эта изначальная пышность утратила свое великолепие практически сразу. Изначальная задумка, что плотно скомканная пленка будет сохранять объемную форму, провалилась, как только работа была закончена. Она усела после первой же транспортировки, и восстановить изначальный объем уже не получалось, как мы все ни старались. Несколько раз приходилось вспарывать синтепоновые полосы и «взбивать» пленку, находившуюся в них, но это было уже бесполезно, она тут же превращалась в плоский блин.

Такая практика, когда труд затрачивается впустую, очень часто встречается в нашей работе. Я думаю, что эта проблема всесторонне распространена в наших широтах и процветает всюду, где сталкиваются люди разных возрастов, опыта и образования. Все испытывается буквально на месте, метод проб и ошибок, в основном, ошибок, применяется ежедневно. Насколько бы меньше можно было затратить сил, времени и материалов, если бы люди, отвечающие за выбор той или иной технологии при выполнении заданий, более ответственно подходили к этим вопросам, и переживали бы не только о себе и о том, что они могут лишиться премии, но и о работниках, которые будут выполнять это задание, выполнять и переделывать по несколько раз, потому что выбранный механизм выполнения изначально был провальный. Насколько можно было бы облегчить труд, если бы они умели прислушиваться к более опытным сотрудникам, пусть и занимающим не самые высокие должности, но обладающим колоссальным опытом и знаниями в области материалов и технологий. Но никто не желает никого слушать, каждый тянет в свою сторону и пытается продвинуть свою идею, какой бы нелепой она ни была.