Мэри и Примо. Его родители. Примо ему сообщил, что они с Мэри никогда по-настоящему в браке не состояли, потому что, когда они обменялись брачными обетами, он был женат на этой женщине. Примо Анджело был двоеженцем.
А если так, то что из этого следовало? Лично для него, Ника? Но думать об этом он не стал. Все равно.
Дождь уже не проливной, так, моросило, но изморось была просто ледяной. Ник свернулся в углу фургона, голодный, усталый и отупевший.
Через некоторое время в сопровождении женщины вышел из трейлера Примо. Толчком отворив дверцу, он сунул Нику грязное одеяло и сказал:
– Будешь спать здесь. Внутри нет места.
Женщина наклонилась вперед, чтобы его разглядеть. Ник заметил, что она темнокожая, почти черная. И, вздрогнув, понял, что она негритянка.
Утром дождь перестал. Ник, скорчившись, спал на двух передних сиденьях, когда его разбудил слабый скребущий звук. Через боковое окошко на него глазели два маленьких негритенка. Один из них скреб ногтем по стеклу. Заметив, что он проснулся, они бросились бежать.
При свете дня Ник оглядел окрестности. Фургон был припаркован среди лагеря, где стояло еще несколько трейлеров в отдалении друг от друга. Несколько тощих собак бродили вокруг, всюду была грязь, сорняки, а в стороне возвышалась огромная мусорная куча.
По сравнению с этим ветхий домишко тети Фрэнни в Эванстоне был настоящим дворцом. Он выбрался из фургона. В нескольких шагах от него сидели на корточках черные мальчуганы и глазели на него.
– Эй, – сказал Ник, – в чем дело? Они не ответили.
– Мне пописать надо.
Один из мальчиков указал на дощатую покосившуюся хибарку около мусорной кучи. Ник с трудом добрался туда, вошел и сразу же пожалел – вонь стояла невыносимая. Сделав что нужно, он поспешил к фургону, боясь, что сейчас его вырвет. В кармане он нащупал только тридцать пять центов. Да, не разживешься.
Прислонившись спиной к фургону, он размышлял о будущем. Хуже некуда. Он в незнакомом городе, торчит в лагере среди трейлеров-развалюх, а папаша опять сошелся с женщиной, на которой женат уже семнадцать лет, но об этом прежде никто не знал.
Один из мальчиков, красивый, ясноглазый, коричневый, словно шоколадка, неуверенно шагнул к нему:
– Вас как зовут, мистер?
– Ник, а тебя?
– Харлан. Мне десять. А вам?
– Шестнадцать.
– А что вы здесь делаете? Ник передернул плечами:
– Дурака валяю.
Через некоторое время, почесывая толстое брюхо, выбрался из трейлера Примо, в одном грязном нижнем белье. На небритом лице гуляла улыбка. Ник знал эту улыбку. Так отец улыбался, когда хотел сказать: знатно уложил ее, ну, разве я не молодец?
– Как спалось? – спросил Примо, словно они остановились на ночь в роскошной гостинице.
– Я не спал. Я слишком голодный для этого, – процедил Ник сквозь зубы, злясь на отца и не зная, что сказать. Чего бы ему хотелось, так ото голову отвернуть дураку-обманщику.
– Об этом не волнуйся, – ответил жизнерадостно Примо, словно все было в порядке, – Арета Мэй замечательно готовит. – Он хлопнул сына по плечу: – Пойдем, я тебя познакомлю.
Ник неохотно зашагал за отцом в трейлер, а негритята потянулись сзади.
Внутри была невероятная теснотища и беспорядок, все было свалено в кучу: одежда, старые газеты и журналы, какие-то лохмотья, веревки, прочий хлам. В одном углу стояла неубранная постель, на полу валялись два засаленных спальных мешка. Арета Мэй деловито жарила на керосинке ветчину и картошку на грязном жире от бекона. Это была тощая черная женщина с курчавыми волосами, крашенными в рыжий цвет,
и усталым взглядом.
– Садись, мальчик, – бросила она Нику через плечо, – ты, наверное, очень есть хочешь. – Он втиснулся между стеной и шатким колченогим столом с грязными тарелками и сел на покрытую пластиком скамейку.
Арета Мэй поставила перед ним полную тарелку, отодвинув грязную посуду в сторону.
– Ешь, – скомандовала она.
Примо хихикнул – вот это по-домашнему, значит, все в порядке.
– Я знал, что вы поладите.
– Закройся, – сказала Арета Мэй. – Мы потом поговорим, кто с кем поладит. Не думай, что ты сам уже въехал сюда насовсем.
На Ника ее решительность произвела впечатление, но он побаивался, что сейчас отец ей врежет.
Однако Примо не врезал. Примо засмеялся густым утробным смехом:
– Ишь, строптивая шлюшка. Но мне нравится, когда женщины такие. Ты не переменилась.
Арета Мэй бросила на него суровый взгляд.
– И не смей выражаться при моих ребятах, – сказала она, показав на двух безмолвных мальчиков у двери.
– Только послушайте ее, – сказал Примо, почесывая живот, – помнится, ты сама так выражалась.
– Тогда было другое дело, – ответила чопорно Арета Мэй, – и было другое время.
Примо засмеялся и ущипнул ее за ляжку.
– Уж точно другое.
Она ударила его по руке, чтобы отстал, и повернулась к Нику, с волчьим аппетитом пожиравшего сальную, но восхитительно вкусную еду.
– Что рассказывал обо мне твой старик? – спросила она. – Он говорил, что мы женаты? Он тебе рассказал, что сбежал от меня, когда я была беременна? Он тебе говорил, что у тебя есть сводная сестра, которую он сам никогда и в глаза не видел и я одна ее поднимала?
Ник перестал жевать. Сестра? Это что еще за дерьмовские штучки?
– Я не знал, – захныкал Примо. – Ты же меня сама выставила. Я не знал, что ты беременна.
– Врешь, – отрезала она. – Ты и сбежал потому, что у меня ребенок был в животе, – она со злостью взглянула на него. – А что ты сделал потом? Другую подцепил и все равно попался. Дерьмо ты поросячье.
Примо обнял ее и стал ласково оглаживать тощее тело.
– Ну, ладно, сладкая моя, я же вернулся, – заворковал он, – ты ведь всегда знала, что я к тебе вернусь, правда?
Арета Мэй сердито хмыкнула. Но не так, чтобы очень сердито. И вроде уже не возражала, чтобы неуклюжие руки Примо делали свое дело.
Ник вспомнил свою работящую мать, которая теперь лежит в могиле, и его чуть не стошнило от жирной еды. Он ненавидел отца. Он ненавидел все это вонючее место.
Он резко встал:
– А где эта сестра?
– Она сейчас уехала, – быстро ответила Арета Мэй, – она у родственников в Канзас-Сити.
– Значит, я дочку сделал, – радовался Примо, – я всегда хотел, чтобы получилась девочка.
– Ну, ты ее и получил, – ответила Арета Мэй. – О да, сэр, ты ее действительно получил.
Через несколько дней, переночевав раза два в единственном босвеллском мотеле, они переехали к Арете Мэй. Но места в трейлере всем не хватало, и Примо договорился с соседями, что займет их кишащий крысами вагончик без колес, который те использовали как кладовку. В окошках вместо стекол был вставлен картон.