Ее всегда поражало, насколько мальчик похож на своего отца. Его светлые волосы вились, как у сэра Джона в юности, и нос с горбинкой становился орлиным, хотя должно пройти еще не менее десяти лет, прежде чем исчезнут детские округлые черты и миру явится молодой мужчина. У него, безусловно, глаза Эмберли. Сама Шарлотта унаследовала внешность матери, обладавшей красивыми карими глазами. Но ей казалось, что она лишена самой привлекательной черты лица семейства Эмберли. Но не Генри. Его глаза отличались такой синевой, что, казалось, они сами излучают небесный свет, искрясь и сверкая, — так играют солнечные лучи в роднике. А небольшую картину, изображавшую сэра Джона в возрасте пяти лет, входившую в родовую коллекцию, развешенную в переднем холле в Эмберли-парке, уже не раз принимали за портрет Генри.
Шарлотта так любила его. Всего без остатка. Следя за восторгом, светившимся в глазах брата, она ощущала глубокую нежность к нему. После смерти их матери, сгоревшей от лихорадки вскоре после рождения сына, Шарлотта редко разлучалась с Генри. Он стал необходим ей как воздух, она нуждалась в его постоянном присутствии. Он скрашивал ее одиночество, ведь сэр Джон не жил в имении. Утрата любимой матери нанесла Шарлотте кровоточащую рану, залечить которую, казалось, могла только забота о маленьком Генри.
Сэр Джон, конечно, сочувствовал ей, но ему и в голову не приходило утешить Шарлотту. Его устремления всегда были гораздо шире ее собственных. Она, подобно своей матери, довольствовалась жизнью в Бедфордшире, в то время как сэр Джон беспрестанно путешествовал по всей стране. После Рождества он ехал в Лондон, здесь главными в его жизни становились политика и свет. Июнь уносил его в Брайтон, он проводил на побережье большую часть лета. В конце августа сэр Джон возвращался в Эмберли-парк, где проводил несколько дней, обсуждая дела с Шарлоттой и управляющим имением, засыпая над бокалом вина; нехотя занимался доходами, получаемыми за сданные в аренду земли. Осень приносила свои развлечения — начинался сезон охоты. Тогда почти все время он проводил в охотничьем домике, пока земля не промерзала, и первый снег не охлаждал его пыл. К началу декабря сэр Джон опять обосновывался в Эмберли-парке, нет, конечно, он не оставался подолгу на одном месте, поскольку глубоко укоренившаяся в нем непоседливость сквозила в каждом его слове, в каждом движении высокой, гибкой фигуры. Он жил в имении, притворяясь довольным, но каждым вздохом подчеркивал свое насильственное пребывание здесь, тяготясь повседневностью будней. Домашний очаг — не для сэра Джона.
Как ни любила Шарлотта святки и своего отца, она всегда испытывала облегчение, когда сэр Джон снова возвращался в Лондон, хотя он не стеснял дочь во время пребывания в имении, но сам он чувствовал себя гораздо свободнее среди друзей и в оживленных гостиных, чем с дочерью и сыном в Эмберли-парке.
Голос отца резко нарушил воспоминания Шарлотты и пресек рассказ Генри о фургоне, потерявшем колесо недалеко от Брайтона.
— Генри, — голос отца вибрировал. — У тебя будет сколько угодно дней, чтобы поведать сестре о своих приключениях, но сейчас тебе придется извинить ее. — Он пожевал губу и обратился к Шарлотте: — Я знаю, Шарли, ты, без сомнения, предпочла бы услышать все подробности о моем плане заранее. Но так получилось, что на сегодняшний вечер я принял приглашение, которое вряд ли доставит тебе удовольствие. Мы должны быть в Павильоне по пожеланию принца. В восемь часов и ни минутой позже.
Шарлотта не поверила своим ушам.
— Что? — спросила она, пораженная. — В Павильоне? Сегодня вечером? Ты шутишь. —
Он не удивил бы ее больше, выплеснув ей в лицо бокал ледяного шампанского. Она выпустила Генри из объятий и поднялась с колен. — Папа, ты говоришь, что мы едем в Королевский Павильон через два часа? Я не смогу подготовиться к встрече с принцем за такое короткое время. Два часа на мой туалет! Ты должен был сообщить мне. Если бы я знала, то приехала бы вчера.
Сэр Джон бросил на дочь сердитый взгляд.
— Если бы ты появилась в назначенное время — в час дня, у тебя оставалось бы семь часов на все твои приготовления, — ответил он. — Но, по правде говоря, я раздобыл приглашение всего два дня назад, использовав для этого все свои связи. Так что, умоляю, не набрасывайся на меня.
— Моя прическа безнадежно испорчена, — бессвязно произнесла Шарлотта. — О Боже! Как жаль. Папа, я не могу поехать. Я не могу! Я опозорю тебя!
Сэр Джон взял ладони дочери в свои и крепко сжал их.
— Ты должна и ты поедешь! Я… я спешу обеспечить благополучный исход дела, о котором мы с тобой говорили. Сегодня вечером мне нужна твоя помощь — сегодня вечером, говорю тебе!
— Шарли! — воскликнул Генри, цепляясь за ее руку. — Ты возьмешь меня завтра купаться в море? Ты обещала, помнишь? Я хочу на пляже пособирать ракушки и походить по камням — поискать рыболовные крючки. А еще прокатиться в купальне, о которой рассказывала няня!
Шарлотта попыталась собраться с мыслями. Она едва прибыла в Брайтон, а ее мир уже закрутился с небывалой скоростью.
— Разумеется, прокатимся. — Развернув брата, она нежно подтолкнула его к двери: — Ну, а пока все, дорогой. Иди к няне. Похоже, сегодня вечером мне предстоит встреча с принцем, и я должна поспешить подготовиться к ней. Обрадованный согласием Шарлотты следовать его желаниям, Генри бросился к няне с вопросом, умеет ли повар готовить что-нибудь, кроме вареной рыбы и артишоков.
Шарлотта глубоко вздохнула, чувствуя, как ее охватывает тихая паника. Она смотрела, как уходит Генри, и предстоящий вечер виделся ей устрашающим. От будущего разорения ее знобило. Неужели наследство брата под угрозой? Если так, она сделает все, что пожелает ее отец. Просто невероятно, что дела отца настолько плохи и ей придется заботиться о будущем Генри! Конечно, нет!
Страх, вероятно, отразился на лице Шарлотты, потому что отец мягко потрепал дочь по плечу.
— Не бойся, дитя, — произнес он спокойно. — Я распорядился, и экономка, миссис Гловер, велела Шиттл подготовить твое лучшее платье. Не сомневаюсь, что, пока мы тут разговариваем, одна из горничных уже гладит его, а пара щипцов быстро приведет твои локоны в порядок. Так что не волнуйся и поторопись.
— Да, папа, — послушно ответила Шарлотта.
Ей ничего не оставалось, как подчиниться. Она прошла по элегантной гостиной, взяла с инкрустированного бронзой столика свою попавшую в переделку шляпку и, держа ее за зеленые ленты, спросила:
— Папа, ты так и не назвал мне имени того джентльмена, которого я должна… э… отвлечь.
— Тебе он, конечно, незнаком, но, думаю, ты слышала его имя. Стоунлей из Сассекса. Лорд Стоунлей. Красивый парень, но пройдоха страшный. А теперь поспеши, девочка. Я хочу приехать заранее. Негоже заставлять принца ждать.