Владимир Степанович промолчал, поднялся на ноги, крякнул и торопливо направился к лагерю, где началась какая — то возня. Хохол потянулся за ним. Подойдя к поляне, они увидели четырех лошадей, запряженных в груженые мешками сани. Вокруг толпились люди, возбужденно шумели и о чем-то спорили. Владимир Степанович остановился, повернулся к своему попутчику и сказал:
— Вот тебе, Иван Иванович, и первый обоз!
— А что они привезли?
— Не знаю, но скоро узнаем!
Подойдя к толпе Хохол, поинтересовался, что тут за шум. Никита Пономарёв с какой-то злобой ответил:
— Да вот говорят, что привезли продукты, но никто толком не знает, когда их будут раздавать!
— Успокойся, — ответил спокойно Хохол. — Во-первых, никто не знает, сколько привезли продуктов, и каких. Во-вторых, ещё никто точно не знает, сколько людей в лагере. Вот когда всё узнают, тогда и решат, когда и каким образом их делить!
— И сколько же нужно времени, чтобы узнать? — съязвил Никита.
— Думаю, не раньше, чем завтра!
Мужики, слышавшие этот разговор, поняли, что сегодня делить продукты не будут и стали постепенно расходиться. Владимир Степанович облокотился на ближайшие сани, позвал Хохла и подозвал к себе возчика с первых саней. Тот тут же подошел к нему, снял с головы рысью шапку и слегка, без следов явного подобострастия, поклонился ему. Это был человек высокого роста, широкий в плечах, с узкими глазами на круглом лице, заросшим густой черной бородой. На нем была добротная кухлянка, на ногах красовались унты. После поклона он выпрямился перед прорабом и стал ждать дальнейших распоряжений.
— Скажи мне, добрый человек, что вы привезли нам? — ласково спросил Владимир Степанович, с интересом рассматривая стоявшего перед ним великана.
— Привезли мы, почитай, шестьдесят пудов разных продуктов. Здесь сухари, пшено, соль, хлеб и вяленая рыба. Да вы не сомневайтесь, все в целости до грамма, — на довольно чистом русском языке доложил возчик.
— А документы на груз есть?
— Груз весь, а документов не давали. Мы так!
— Хорошо, — успокоил его прораб. — Теперь распрягайте лошадей, покормите их, да и сами отдохните. Груз, считай, ты мне сдал полностью, за что всем большое спасибо. А ты, Иван Иванович, собери мужиков, пусть выгрузят все мешки из саней вон под ту ёлку. А я сейчас пришлю охрану. Когда сделаешь, приходи ко мне в шалаш!
Владимир Степанович лежал в шалаше на толстом слое лапника, заложив руки за голову. При входе Ивана Ивановича он не встал и даже не приподнялся, кивнув головой на приютившийся у входа массивный чурбак. Наконец, не меняя позы, он вздохнул и с какой-то скорбью сказал:
— Устал я, Иван Иванович, жутко устал. Муторно у меня на душе!
— Тебе-то что? — улыбнулся Хохол, посасывая трубку. — Человек ты свободный! Как говориться, вольный сокол, куда хочу, туда и лечу!
— Если бы я мог поменяться с тобой местами, я бы был, наверное, самым счастливым человеком на свете. Выписал бы сюда свою жену, детей, построил бы избушку, валил бы лес или охотился!
— А кто тебе не велит?
— Как говориться, рад бы в рай, да грехи не пускают!
— Что-то я тебя не понимаю!
— А тут и понимать нечего. Не свободен я, не волен поступать по своему хотению. Вот над тобой совершили насилие, выгнали из дома и привезли сюда на поезде. Но тебя не судили, не читали приговор, не назвали срок заключения. Тебя просто, без суда и следствия, выслали из деревни. Это называется беззаконием. Но ты имеешь право здесь жить со своей семьей, иметь свой дом, огород, скотину. Я же всего этого лишён. Все дело в том, что я не ссыльный, а заключённый, каторжник. Я ведь, Иван Иванович, учёный. До этого времени работал заместителем директора строительного института в Москве. И вот в одну из ночей все руководство института арестовали. Все были хорошими специалистами, на них держался институт, развивалась наука, а теперь там остались люди с образованием на уровне рабфаков, но зато с пролетарским происхождением. Обвинили нас в троцкизме, в двурушничестве и пособничестве капиталистам. Всех судили, признали виновными и дали каждому свой срок. Мне определили десять лет исправительно-трудовых лагерей и отправили на строительство Беломорканала. И меня, учёного человека, получившего классическое образование, хорошего научного работника, заставили ворочать брёвна по пояс в воде. Вначале я думал, что я один такой, но вскоре убедился, что рядом со мной работали другие инженеры, учёные, поэты, композиторы, музыканты, одним словом, интеллигенция. Похоже, что в промышленности и науке остались одни выскочки и неучи. Ох, и дорого обойдется это России, дорого! Как то раз меня вызвали в лагерную контору и сказали, что условно освобождают от судимости и переводят в разряд вольнонаёмных. Я сначала ничего не понял, но мне на русском языке объяснили, что я теперь не заключённый, а вольнонаёмный, но мне запрещено уезжать из этих мест и вести переписку с родными и знакомыми. В случае нарушения условий, я буду вновь осуждён, но уже на более длительный срок. Потом, по ходу разговора, до меня дошло, что нужен специалист, строитель посёлков для ссыльных людей. Планируется масштабное перемещение людей, вот власть и решила некоторые категории заключенных расконвоировать. Теперь вы здесь и давай, Иван Иванович, за работу. Если нас свела такая судьба, и другая пока не светит, то будем вместе хлебать лихо полной ложкой!
Владимир Степанович поднялся со своего ложа, протёр глаза и стал закуривать. Разжёг свою погасшую трубку и Хохол. Спросил:
— Скажи мне, пожалуйста, кому всё это нужно, для чего это делается?
— Если бы я знал, если бы знал? — задумчиво повторил два раза прораб.
— И всё же я хочу понять? Вот вы сказали, что хороших специалистов у вас в институте арестовали, посадили, заставили работать на каторжных работах, а оставили на вашем месте неучей. Кому это выгодно? Какая польза от этого властям и стране? Вот и в нашем селе такая картина. Самых толковых крестьян раскулачили, а остальных загнали в колхоз. Но люди-то разные. Одни из них хорошо или плохо, но работали, другие же по дворам на работу нанимались, чтобы своего хозяйства не иметь. Работяги стали работать спустя рукава, а бездельники работать совсем перестали, и пошло все через пень-колоду. В этом году колхоз засеял только треть посевного клина. Раскулачили мельника, тот сбежал в неизвестном направлении, но никто не догадался, да и не знал, что полую воду на мельнице нужно спускать. Плотину снесло, и село осталось без мельницы. Кому это выгодно?
— Иван Иванович! Я тоже задавал себе такой же вопрос, и сам до конца не понимаю, почему все так, по — изуверски, делается, что ни в какие разумные рамки не укладывается!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});