Читать интересную книгу Ловушка для птиц - Виктория Платова

– Не дело, конечно. Но попробовать можно. Не в ущерб основным мероприятиям. Тебе еще камеры видеонаблюдения отсматривать.

– Так я в свободное от работы время.

– Разве что – в свободное. Заодно и олдскульный барбершоп навестишь. Не мешало бы бороду поправить.

«Серпико»

…«Свободное от работы время» наступило тем же вечером, после того как Паша Однолет объездил точки с уличными видеокамерами, прилегающие к остановкам на маршруте автобуса № 191. Вернее, их часть, причем не самую значительную. Но и ее хватило, чтобы понять: найти то, что они ищут (человек с красным рюкзаком, покинувший транспортное средство с регистрационным номером «В 310 АР» во временном промежутке между 14.00 и 16.00), практически нереально. Все равно что иголку в стоге сена искать. Для начала еще предстояло выявить и уточнить юрисдикцию установленных камер: муниципальная собственность, собственность юридического лица или сплошная самодеятельность лиц физических – владельцев и арендаторов коммерческой недвижимости на первых этажах зданий. Плюс камеры регистрации нарушений ПДД, которым было вольно стоять там, где заблагорассудится. И где Министерство внутренних дел пожелает. Как раз с гайцами, пошедшими навстречу группе Брагина, проблем было меньше всего, они даже пообещали выделить человека для отсмотра и систематизации данных по камерам ведомства. Но это когда еще будет, – а пока Паше приходится управляться самому, ножками-ножками ходить вокруг видео-Эвереста, на вершине которого скрылся неизвестный (или неизвестные) с красным рюкзаком.

В двух местах оперу Однолету и вовсе отказали, несмотря на удостоверение; еще в трех – сообщили что сохраняют записи только в течение суток. К тому же несколько камер, гордо взирающих на окрестности с фасада карликовых стоматологических кабинетов и заведений общепита, оказались самыми настоящими фальшаками. Это подкосило Пашу окончательно, и он волевым усилием прекратил обход. Чтобы тотчас же начать другой – связанный с ключами из кармана мертвой Сандры.

Теперь эти ключи покоились в его собственном кармане, что настраивало Однолета на философский лад. И еще – ему было грустно. Грустно все эти дни, с того самого момента, как он увидел Сандру: сначала – в капюшоне, скрывающем лицо. Затем – без капюшона, и первое, о чем подумал Однолет в новой бескапюшонной реальности, – он никогда бы не влюбился в эту девушку.

Не посмел бы влюбиться, такой красивой она была. Такой совершенной.

Конечно, рейсовый автобус, идущий с окраины, сильно упрощал Сандру, обманчиво упрощал. Но пахла она совсем не так, как пахнут обладатели проездных карточек на все виды транспорта. Поначалу Паша даже не сообразил, что это всего лишь духи, столь естественно запах вплетался в темные волосы, непокорно торчащие во все стороны, – так, что ли, протестуют против смерти? Непокорством, дерзостью, ведь лицо у девушки было дерзкое, и смерть нисколько эту дерзость не смягчила.

Паша служил в органах всего-то второй год, но уже успел повидать с десяток жмуриков, находящихся в самых разных секторах человеческого спектра. Бомжи («чада улицы», – как называл их капитан Вяткин), жертвы пьяных разборок, домашнего насилия и клубного передоза. Один самоубийца, один неудачно поскользнувшийся на обмылке в Пушкарских банях; была еще мутная история с бизнесменом средней руки из Абхазии (рейдерский захват ТЦ), не менее мутная – с коллекционером музыкальных инструментов и нотных раритетов Лутониным (рейдерский захват уникальной партитуры, чьей именно – Паша позабыл, а может, и не знал никогда). Итого – три женщины и семь мужчин. Кто-то выглядел лучше, кто-то хуже (один раз молодого оперуполномоченного даже вырвало), но в любом случае это были мертвецы. Куски мяса, сломанные куклы из плоти, смерть и не думала церемониться с ними.

С девушкой из автобуса № 191 все было иначе. Вернее, смерть отнеслась к ней иначе, с почтением и даже каким-то милосердием. Дала возможность удержаться на грани, отделяющей живых от мертвых, чуть дольше, чем следовало бы. Или дерзкая девчонка удержалась сама. Скорее всего. Дождалась Пашу Однолета и только тогда вздохнула с облегчением – уже с той, недосягаемой для опера стороны.

Ты ведь поможешь мне?

Помочь – означало найти убийцу, и Паша будет его искать. Промерзшую землю будет скрести ногтями, вот что. Как если бы это было его личным – очень личным – делом. Как если бы она была его девушкой или его младшей сестрой, хотя у Однолета не было ни девушки, ни сестры. Только мать, оставшаяся в его родном карельском городке Костомукша. И он уже две недели не звонил ей, не очень-то хороший сын Паша Однолет. Не очень хороший опер. Тугодум, хотя в школе МВД был не самым последним курсантом. И быстротой реакции тоже похвастать не может, и нестандартным подходом к делу, иным взглядом, позволяющим рассмотреть преступление с самых разных, иногда – неожиданных – ракурсов. Такой взгляд всегда находился у Сл. Жижека, у Фр. Фукуямы и еще у нескольких знаковых для Паши людей.

Вот только они – не опера. Не следаки.

И никогда не ездили в автобусе № 191.

Паша тоже не решился отправиться на улицу Коллонтай автобусом, а добрался до места назначения на метро. После дня, проведенного за безрезультатным отловом фантома с красным рюкзаком, голова у него гудела, и страшно хотелось бухнуться на диван, вытянуть ноги и полежать так пару часов, ни о чем не думая. Или думая о приятных вещах, или хотя бы нейтральных, вроде рыбалки на Ладоге. Рыбалка, конечно, операция прикрытия; обычно на Ладогу выезжали шумной курсантской компанией, мальчики-девочки, пофлиртовать и повеселиться, приготовить шашлык и, если повезет, – обзавестись постоянным другом или подружкой. Везло всем, кроме Однолета, не очень впечатлявшего девушек (чертовы подметки вместо губ!). А если и впечатлявшего, то ненадолго, до первого поцелуя. Тут-то сразу и вскрывалось, что Однолет – страшный зануда и псевдоинтеллектуал и чувство юмора ему при рождении не выдали, а вместо этого выдали двойную порцию серьеза, так что даже легкой улыбки от него не дождешься.

А большинству девушек нравится, чтобы их смешили, забавляли, и не грузили ненужной им информацией, и не требовали ответа на вопрос, когда же наступит Конец Истории.

Для Паши Однолета Конец Истории (не в фундаментальном, а в прикладном смысле) наступал довольно быстро, при чем тут губы, говорите?

При всем.

Это только шлюхам все равно, как ты выглядишь. Деньги не пахнут.

Капитан Вяткин – хуже любой девушки, хуже шлюхи, хотя опер-стажер относится к своему начальнику с уважением. И в личном рейтинге Однолета Вяткин почти подобрался к небольшой группе лидеров мнений. Идет ноздря в ноздрю с Гомером Симпсоном и даже опережает его. Во всяком случае, в том, что касается здорового цинизма или нездорового цинизма – никакой разницы между двумя этими понятиями для Паши не существует.

– А с бабами у тебя как? – вскользь спросил однажды Вяткин у Паши.

Неформальная беседа предполагала любой ответ, вплоть до его отсутствия, но Паша решил набить себе цену в глазах начальства:

– Грех жаловаться, чего уж там.

– Есть постоянная девушка?

– Встречаюсь, но пока не решил.

– Ну и не решай, успеется. При нашей работе любовь – лишний геморрой.

Капитан Вяткин был закоренелым холостяком и сексистом (ни писательница Симона де Бовуар, ни философ Сейла Бенхабиб этого бы не одобрили), оттого и беседа шла в заданном им русле: шуточки, подколки, байки и анекдоты. Паша в основном слушал и поддакивал, как ему казалось – вполне удачно. А напоследок Вяткин, подмигнув ему, спросил:

– Девственник?

Однолет немедленно покраснел, а капитан расхохотался:

– Не ссы, паренек. Никто не останется девственником. Жизнь оттрахает каждого.

С некоторой натяжкой это можно было считать жизненным кредо капитана Вяткина. Который в своем суконном и беспощадном правдорубстве как раз и был намного хуже любой знакомой Паше девушки. И даже хуже Гомера Симпсона. Сергей Валентинович Брагин, следователь, – совсем другой человек. Немногословный и сдержанный, и не хохмач вроде Вяткина; главное оружие Брагина – мягкая ирония. А еще Паша слышал про его жену Катю (красавицу), контекста теперь не упомнить.

Вроде бы она была знакома с погибшим коллекционером Лутониным или с кем-то из его домашних, на ведении следствия это никак не отразилось. Да оно толком и не закончилось до сих пор: убийца вроде бы найден, а нотный раритет исчез бесследно. Возможно, всплывет на каком-нибудь аукционе. А возможно, и нет. Но это уже не их, с Вяткиным и Брагиным, забота.

Теперь у Паши тоже появилась забота – совершенно отдельная. Сандра. Скрипачка, как утверждает судмедэксперт Пасхавер, и уже одно это переводит ее в разряд совершенно незаурядных личностей. Причастных к миру, куда Паше Однолету не попасть ни за что. То есть попасть можно, уплатив за билет в Филармонию или Капеллу или даже купив абонемент на «Вечера русской классики». Но не более того, зашел и вышел, разве что еще можно купить диск понравившегося исполнителя. Диск Сандры Паша Однолет купил бы обязательно, он скупил бы все диски на корню. Но даже этот акт немого поклонения не приблизил бы его к Вселенной Сандры, к ее внутренней музыке. Правда, то, что окружает ее сейчас, – сплошное белое пятно. Пустое пространство, на котором присутствует лишь несколько вещей, плохо соотносящихся друг с другом осколков. Можно заглянуть в них и увидеть что-то важное. А можно и ничего не увидеть, да вдобавок еще и порезаться об острые края. Как карта ляжет.