Читать интересную книгу Война: ускоренная жизнь - Константин Сомов

«Младший лейтенант Николай Белохвостик. Я никому не признавалась, даже подруге, что в него влюблена. По уши. Моя первая любовь. Может, и единственная? Кто знает. Я думала: никто в роте не догадывается. Мне никто раньше так не нравился! Если нравился, то не очень. А он. Я ходила и о нем постоянно думала, каждую минуту. Это была настоящая любовь.

Мы его хоронили. Он лежал на плащ-палатке, его только-только убило. Немцы нас обстреливают. Надо хоронить быстро. Прямо сейчас. Нашли старые березы, выбрали ту, которая поодаль от старого дуба стояла. Самая большая. Возле нее. Я старалась запомнить, чтобы вернуться и найти потом это место. Тут деревня кончается, тут развилка. Но как запомнишь? Как запомнить, если одна береза на наших глазах уже горит. Как? Стали прощаться.

Мне говорят: «Ты — первая!». У меня сердце подскочило, я поняла. Что. Всем, оказывается, известно о моей любви. Все знают. Мысль ударила: может, и он знал? Вот. Он лежит. Сейчас его опустят в землю. Зароют. Накроют песком. Но я страшно обрадовалась этой мысли, что, может, он тоже знал. А вдруг и я ему нравилась? Как будто он живой и что-то мне сейчас ответит. Вспомнила, как на Новый год он подарил мне немецкую шоколадку. Я ее месяц не ела, в кармане носила.

Я всю жизнь вспоминаю. Этот момент. Бомбы летят. Он. Лежит на плащ-палатке. Этот момент. А я радуюсь. Стою и про себя улыбаюсь. Ненормальная. Я радуюсь, что он, может быть, знал о моей любви.

Подошла и его поцеловала. Никогда до этого не целовала мужчину. Это был первый»

Тоже санинструктор, Нина Вишневская:

«Только недавно узнала я подробности гибели Тони Бобковой. Она заслонила от осколка мины любимого человека. Осколки летят — это какие-то доли секунды. Как она успела? Она спасла лейтенанта Петю Бойчевского, она его любила. И он остался жить».

Война безжалостно собирала свое, и любовь здесь не была ей помехой. Жестко оценивающий ее реалии командир стрелкового, а затем штрафного батальона Михаил Сукнев повидал всякого, но циником — как некоторые — не стал.

«Надо сказать, что девушки в нашем полку были очень строгими в своем пребывании среди мужского населения, — вспоминал он. — Галина Кузнецова, связистка, подружилась с Григорием Гайченей, они стали мужем и женой. Вскоре она уехала домой рожать, Гайченя погиб на высоте Мысовая под Новгородом. Гале не посчастливилось.

Анна Зорина подружилась с Николаем Лобановым. Но вскоре Николая Петровича не стало в бою под поселком Георгиевским на реке Веряже. Мария Белкина с кем ни подружится — тот погибнет или будет искалечен. И в полку сложилось суеверие: кто с ней подружится, того ждет какое-то несчастье. В боевой обстановке — пуля или осколок. Когда мы стали с ней друзьями (что не зашло дальше нескольких поцелуев), прошел слух: или меня, или Марию возьмет рок. Настоящим другом Марии стал Петр Наумов, о чем мои друзья и не подозревали». (Мария Белкина погибла при бомбежке штаба полка. — Авт.)

Быстро повзрослев на войне, получив зачастую в 19–20 лет офицерские погоны и не раз повидав близко смерть, многие мужчины так и не растеряли душевной деликатности и трепетного отношения к женщине. Так и не научились жить по бытовавшему тогда принципу «Война все спишет». Дмитрий Небольсин вспоминал, о случае с товарищем и сослуживцем Исаковым:

«В боях на Кавказе его ранило в ягодицу. Несколько суток он мучился и не обращался в санбат, надеясь на скорое заживление. И только когда рана сильно воспалилась, волей-неволей пришлось вызывать медсестру. Запоздалое лечение дорого ему обошлось. Его чуть не обвинили в злонамеренном членовредительстве. Это могло повлечь за собой большие неприятности, вплоть до трибунала. А дело-то было проще пареной репы. В ту пору молодой, стеснительный лейтенант Исаков был знаком с молоденькой медсестрой в медсанбате, влюбился в нее (в дальнейшем она стала его женой) и, постеснявшись, как она рассказывала, показать ей раненое место, решил заняться самолечением. Только и всего!».

Мария Дорофеева (Бабкина), военфельдшер 1081-го полка 312-й стрелковой дивизии:

«Еще на формировании в Славгороде я познакомилась с молодыми офицерами-разведчиками нашего полка, и они меня, можно сказать, охраняли, не давали никому в обиду. Даже два трофейных пистолета подарили: сначала браунинг, а потом специальный дамский, с ручкой из слоновой кости.

Как-то, уже на передовой, появился у нас новый заместитель командира полка по тылу, высокий, красивый капитан. Увидел меня и говорит другим офицерам: «Эта моя будет», а ребята ему: «Ну давай, попробуй. Только если обидишь ее, мы тебе сразу голову отвернем». В общем, не вышло у него ничего, не понравился он мне, очень нахальный. Его потом от нас в другую часть перевели.

Когда мы отмечали 23 февраля 1944 года День Красной армии, со мной весь вечер танцевал командир лыжного батальона, просто не подпускал больше никого. Я видела, что очень ему нравлюсь, да и он мне тоже понравился. Но вот когда его ранило под Пустошками, он к нам в санроту не зашел, отправился прямиком в санбат. Уже из госпиталя прислал мне два письма, в которых спрашивал, хочу ли я, чтобы он, когда выздоровеет, вернулся в нашу часть, если да, то он обязательно этого добьется.

Понятно было мне, о чем он спрашивает, но у меня к тому времени погиб на фронте отец, мама одна поднимала на ноги пятерых моих братьев и сестер, и я должна была думать о них, а не о себе. Мне нужно было после войны помогать маме, и я на письма комбата не ответила. В часть нашу он после госпиталя не вернулся».

Офицер-артиллерист Семен Соболев нашел свою первую любовь в самом конце войны в небольшом чешском селе — звали ее Анечка.

«Я подошел к ней. Она не убежала. Не помню уж, наверное, я что-то говорил ей по-своему, а она отвечала мне по-своему. Наверное, мы понимали что-то или догадывались по интонации. Я поцеловал ее, но, наверное, слишком по-братски, ведь я сделал впервые это в своей жизни.

— Хлапчиска, — Анечка засмеялась

Перевода не требовалось. Я знал, что я еще зеленый-зеленый «хлапчиска», хотя уже два года на войне.

Анечка вошла в дом. Постоявши еще на крыльце, вошел и я. В горнице офицеры разместились на ночлег. На полу в прихожке разлеглись наши солдаты. Анечка раскинула свою постель на широкой лавке за столом. Я присел около нее, а потом, подумавши, что лучшего места мне не осталось, полуприлег около нее. Анечка не прогнала меня. Правда, я, обутый, опустив ноги на пол, полусидел, полулежал около нее, ощущая плечом тепло ее тела. Сердце мое колотилось, как на гонках, постепенно успокаиваясь.

Спал я или не спал в ту ночь? Наверное, нам было хорошо обмениваться биотоками. Однако же и этого было достаточно, чтобы мы почувствовали неодолимое влечение друг к другу. Наутро мы обменялись фотографиями и адресами, и словно тени все кружились и кружились друг подле друга. А после завтрака была подана команда взять орудия на передки и подготовиться к движению.

Мы наступали стремительно, вырвавшись, наконец, из гор на более пологое Чешское нагорье. Раза два еще, по свежему чувству, я написал Анечке, но, не получив ответа, успокоился. Была война, и военная цензура, проверявшая всю солдатскую почту, не могла допустить эту переписку. И только больше десяти лет спустя, когда я уже демобилизовался и обзавелся семьей, жил и работал на Сахалине, Анечка через газету «Красная Звезда» и Генеральный штаб нашла меня. Какое-то время мы, уже обремененные семьями, переписывались, как старые случайные знакомые, передавая приветы семьям. И только в тайных уголочках душ наших все тлел и тлел негасимый огонек той нашей первой полудетской любви, которой не суждено было состояться. Но встретиться нам так и не удалось. А теперь разве где-то на небесах»

Фронтовикам постарше и поопытнее в таких делах одних биотоков было, конечно же, мало, требовалось нечто более существенное. Как пишет председатель Совета ветеранов-однополчан 38-й стрелковой дивизии А. Лебединцев: «Во фронтовой полосе, когда служивому удавалось свести знакомство с молодушкой, те тоже ожидали уверений в «любви до гроба» или хотя бы уверений, что еще неженатый. Так, одна из украинок долго выпытывала этот секрет у майора, который уверял ее, что он еще холостяк, и она решила поверить. Когда провела с ним бурную ночь, то сразу усомнилась, выразив это такими словами: «Ох, дядько-дядько, як вы гарно цэ дило робытэ, мабудь вы всэж-таки женати».

«Половой вопрос решали с помощью дружелюбно настроенного к нам гражданского населения, — вспоминал летчик И. Кожемяка. — Правило было одно — никакого насилия. Нам, летчикам, было чуть полегче, чем остальным, — официантки, оружейницы, девчата из службы ВНОС (воинское подразделение, ведущее наблюдение за воздушным пространством. — Авт.). Договаривались. Половой вопрос вставал, когда боев нет, а когда бои идут, то есть только желание выспаться».