* * *
В пять часов вечера директор завода, Игнатий Павлович Власюк, начал прием рабочих по личным вопросам.
На прием записалось пятнадцать человек, и секретарь директора Валя немного нервничала: успеет или не успеет она вовремя освободиться?
Назвав очередную фамилию по лежавшему перед нею списку, девушка прикидывала в уме, как долго задержится у директора тот или иной посетитель, и, когда ожидания ее не оправдывались и разговор в кабинете затягивался, с тоской поглядывала на неумолимо движущуюся стрелку часов.
«Конечно, прием опять затянется, и я снова опоздаю, — с горечью думала Валя. — И как это люди не поймут, что Игнатий Павлович не двужильный? Вот хвалят Власюка за чуткое отношение к людям, он, мол, из рабочих и понимает нужды рабочего человека, а чтобы самим чуткость проявить... Нет! И видят же, должны понимать, что человек устал. Шутка ли! С пяти часов прием, а сейчас...»
Валя посмотрела на свои маленькие часики, потом перевела взгляд на большие настенные часы и, укоризненно покачав головой, вздохнула. Она знала, что к концу приема под умными, проницательными глазами директора яснее обозначатся мешки и его энергичное лицо покажется постаревшим.
Наконец список стал исчерпываться. Вскоре в нем осталась лишь одна фамилия.
— Новацкий, заходите, пожалуйста! — объявила Валя.
Со стула поднялся худощавый человек в рабочей стеганке и прошел в кабинет, плотно закрыв за собою массивную, обитую дерматином дверь.
Сразу повеселев, девушка закрыла футляром машинку и принялась было укладывать в ящик стола папки, но в приемной раздался звонок: вызывал директор.
«Какой неотесанный этот Новацкий, даже фуражку не снял! — мелькнуло у Вали, когда она переступила порог кабинета. — И почему он стоит? Ведь Игнатий Павлович всегда предлагает посетителям сесть...»
Новацкий стоял у стола, глубоко засунув руки в карманы брюк, в какой-то вызывающе-небрежной позе. И выражение лица его было таким же вызывающим; он в упор смотрел на директора.
«Что это он такой страшный!» — подумала Валя и почувствовала, как сердце ее испуганно сжалось. Однако она тут же мысленно выругала себя за трусость, услышав привычно спокойный голос Власюка:
— Валя, пожалуйста, передайте заявление товарища Новацкого в завком профсоюза. И предупредите Банько: я очень прошу сообщить мне о результатах.
— Завтра же утром передам.
Взяв заявление, девушка вышла и, уже закрывая дверь кабинета, услышала:
— Повторяю, Новацкий, решить этот вопрос без предварительного расследования я не могу. И пожалуйста, не угрожайте!
На улице темнело. Зажглись электрические фонари. Из расположенного возле заводоуправления садика в открытое окно потянуло прохладой и запахом маттиолы.
«Ой, десять часов, Володя уже ждет! — нервничала Валя. — И дернуло же меня назначить свидание как раз в приемный день! Опять не поверит, что на работе задержалась... Хотя бы этот скорее ушел!»
Чтобы не терять времени, Валя вытащила из сумочки зеркальце и пудру и, нетерпеливо посматривая на дверь директорского кабинета, начала приводить себя в порядок. Она открылась так неожиданно и так хлопнула, что Валя вздрогнула и едва не выронила из рук пудреницу. Новацкий вышел еще более возбужденный, глаза его лихорадочно блестели.
— Бюрократы... бюрократы проклятые! Все одним миром мазаны! — злобно выкрикнул он и выскочил из приемной в коридор, снова изо всех сил хлопнув дверью.
Почти одновременно из кабинета донесся другой хлопок, похожий на удар книги о пол.
«Вот, сумасшедший! — рассердилась Валя. — Расхлопался! Не иначе как этажерка с книгами у директора завалилась...»
Поднявшись из-за стола, девушка взяла свою сумочку и закрыла ящики на ключ. Сейчас выйдет директор или позовет ее звонком и, как всегда, немного виновато улыбаясь, скажет: «Опять вас задержал, Валюша! Небось в душе ругали? Ну, ничего, бегите домой». А может, и пошутит, как в прошлый раз: «Видел, видел тебя с кавалером. Вроде стоящий парень!»
Но дверь не открывалась, и звонка не было слышно.
Валя прошлась по комнате, села. Теперь, когда она осталась в приемной одна, ожидание казалось еще более томительным и обидным. Большая стрелка часов издевательски перепрыгивала с минуты на минуту. Вот она уже оббежала полкруга, поползла по циферблату вверх. Три четверти часа прошло с того момента, как вышел Новацкий. «Может, напомнить о себе? Попросить разрешения уйти? Нет, неудобно как-то. Да и Володя, не дождавшись ее, наверное, ушел. А что, если все-таки ждет?»
Валя подошла к обитой дерматином двери и, тихонько повернув ключ автоматического замка, приоткрыла дверную створку. В кабинете было тихо, ни малейшего шороха. Директор сидел в кресле, склонив голову на левое плечо.
— Игнатий Павлович! — нерешительно окликнула Валя.
Власюк не отозвался, даже не повернул головы.
«Неужели заснул?» — удивилась Валя и подошла ближе к столу.
— Игнатий Пав... — позвала она снова, но голос ее прервался: из простреленного глаза Власюка медленно сплывала густая кровь.
Охваченная ужасом, Валя попятилась назад, силясь закричать, позвать на помощь. Ей и казалось, что она кричит. Странным было, только то, что она не слышала собственного голоса. Наконец судорога, сжавшая ей горло, ослабела. Переведя дыхание, она стремглав бросилась в приемную, затем в коридор заводоуправления.
— По... по... помогите! — хрипло вырвалось у нее. — Ой, да помогите же!..
Уборщица, мывшая полы в коридоре, бросив тряпку, подбежала к девушке и схватила ее мокрыми руками за плечи.
— Опомнись, девонька! Да опомнись же, говорю! Ведь жива, здорова... Али испугалась?
— Там... там... директор... в кабинете. Ой, тетя Галя, зовите же кого-нибудь!
Из диспетчерской заводоуправления, привлеченные криком Вали, уже выбегали люди.
* * *
— Черт знает что! Мы не едем, а ползем, — подгонял шофера полковник Михаил Гордеевич Литовченко. — Ведь что может получиться? Набьется в кабинет народу, натопчут, все вверх дном перевернут. И восстанавливай после этого картину убийства, ищи оставленные преступником следы!
— Так людей же на улице множество, — оправдывался шофер. — Мне тоже, товарищ полковник, неохота на скамью подсудимых сесть.
— А ты с оглядкой нажимай, на то ты и шофер первого класса.
Однако волновался полковник напрасно. Когда он с группой своих оперативных работников прибыл на завод, он убедился, что здесь были приняты необходимые меры. В приемной, у директорского кабинета, сразу же была выставлена охрана, и никто из посторонних в кабинет не входил, не считая, конечно, Вали, которая первая обнаружила случившееся несчастье.
Девушка сидела сейчас на подоконнике и, всхлипывая, рассказывала:
— ...когда я уходила, я только услышала: «Вы не угрожайте!» А потом почти сразу же вышел Новацкий и сильно хлопнул дверью... Я ждала вызова директора, не дождалась, зашла в кабинет и увидела...
Закрыв лицо руками, Валя умолкла, не в силах продолжать.
— Донянчились с этим Новацким! Он и мне угрожал, — послышался чей-то голос из группы рабочих.
— А ты, Банько, не обгоняй событий. Тут и без тебя разберутся, — строго заметил пожилой рабочий.
Как только посторонние разошлись, работники управления госбезопасности, прокуратуры и милиции приступили к осмотру места убийства.
Порядок в кабинете Власюка был образцовый. Строго поблескивал мрамор чернильного прибора, ровно сияли за стеклами шкафа корешки книг, четкой линией протянулась между дверью и столом ковровая дорожка, мягкими успокаивающими складками спадали белые портьеры. Лишь у одного открытого окна портьера слегка шевелилась под дуновением легкого прохладного ветерка. Нет, ничто в этой комнате не говорило о предшествующей убийству борьбе. Наоборот, все свидетельствовало о том, что смерть сразила директора мгновенно. В его закоченевших пальцах, лежавших на развернутой папке, была зажата ручка, тело казалось склоненным над столом. И только совершенно не соответствовали и этой деловой обстановке, и виду занятого работой человека бессильно опущенная в сторону его голова и кровавое зияние раны на месте левого глаза.