— Пусть так. Тогда ответь мне, чем же я буду лучше Бальтазара?
— Причем здесь он? Кардинал, рвущийся к папскому престолу, расчищающий себе путь кинжалом и ядом. Он же не преследовал только личные цели. Ну, и чего здесь общего? — в представлениях Эраста, образ антипапы и профессора явно не сопоставлялись.
— Ищешь общее? — Григорий внутренне напрягся, словно готовясь к прыжку, — отобрать душу — это, дорогой мой Эраст, равносильно забрать жизнь, а уж как это сделать: кривым ножом или красивой пилюлей, с благими намерениями или без, — поверь, великой разницы нет, да и зачем менять то, что человек должен исправить сам? Пойми. По-ня-ть и исправить, — Григорий прислушался к гулу, доносящемуся из долины гейзеров. — Вот возьми, к примеру, меня, ну что я могу дать тебе, когда сам с собой разобраться не в силах. Какое уж тут менять людей, себя бы понять, — он вновь прислушался к нарастающему гулу. — Думаю, что все должно вызреть в каждой душе самостоятельно. Понимаешь? Каждый из нас должен сам выносить и родить свою душу. Думаю, что именно в этом скрыт весь сакральный смысл нашего бытия. Возможно, это и было прозрением и великим открытием Элохима, — Эраст не ответил, он смотрел в окно, где в очередной раз, с ревом разрывая землю, всплеснул к небу могучий Чакра.
Эпилог
— Говоришь, что это не правда, а кто это сказал? Ты? А как ты узнал, где она, правда? Как ты ее почувствовал? На вкус или цвет? Не знаешь?… И никто не знает, только иногда раздувают щеки и разглагольствуют о правде в последней инстанции, тыкая пальчиком в очередную книгу и ссылаясь на очередной авторитет, а пройдет год, другой, глядишь, а авторитета-то и нет — весь сдулся…. Вернее было бы сказать, что я, в настоящее время, придерживаюсь этой точки зрения, но верить в это никого не заставляю. Возможность выбора нам дарована свыше, а вот что мы выберем…. Может быть когда-то, я и буду думать подругому, но сегодня думаю так — нужно постараться родить свою душу.
Вечерние сумерки поглощали цветную политру, размывали тонкие линии, стирали детали, прорисовывая знакомые силуэты в черно-белых тонах. Тишина купается в прибрежной волне, перебирая мокрую гальку. Над кромкой соснового бора отблески уходящей зари, влажный запах скошенной травы и первые звезды на дымчатом стекле, уходящего ввысь неба.
— Ты знаешь Гриш, я никогда не верил по-настоящему. Я и на смерть-то всегда смотрел, как на финишную черту, но в душе….. в душе я всетаки надеялся, что за ней что-то есть. Понимаешь — боялся, боялся сделать шаг и застрял здесь, хотя сейчас этому очень рад, — Иван выпрямился. — Давай прощаться, думаю, что теперь я готов и пора в дорогу…
Восходящая луна прочертила на речной излучине серебряную дорожку, уходящую к туманному лугу на другом берегу.
2005–2010 гг.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});